Только соли комок, и тот каравай,
что секира его не берёт:
отвернётся, сконфузясь, музейный карай;
турок пол-Сиваша утрёт

разбатистовым проевропейским платком,
осыпая советскую ржавь
с указателей сёл- и не станет обком
как под немца подполье рожать.

Сколько нужно небритых слов-голов
чтобы скважину пробурить
в золотое ещё моё село,
к коммунизму добросив нить?

Неподелен сухарь, а соль суха.
Сталь слабее сырой воды.
Растяни Кризис-хан свои меха:
больше воздуха, до беды.

Эти люди повымрут быстрее, чем сорные рыбы,
или выловят уйму бычков
до последнего, всех пеленгасов. "А ты бы
походил целу днюху с сачком".
Замочила улов в чёрной дряни татарка,
засолила тебе на убой
ради хлеба семьюшке ,к батону- приварка,
и ещё -муженьку на пропой.
"Эти гады скорее туристов уморят.
Будет почкам весёлый нефрит"...
Будет свадьба в ауле, а рядышком- море,
если дети- не меньше, чем три.
Мне стихи сочинять о Кырыме неловко,
дык, туристов не жалко поди...
Участковому лихо башляет торговка:
"Рыболова в тюрьмец не сади"
 

Сносили дом, стоявший полстолетья-
нашли (последнюю?) авиабомбу.
В квартирах как-то вырастали дети-
и выходили в жизнь ,срывая пломбы
родительских упрёков, недомолвки
в крови живой надолго растворяя-
и клали новым идолам поклоны,
и обживали уголки не-рая.
Настолько наши огрубели стопы,
настолько души протянулись в дали,
что не тревожат шахтные пустоты
нас, что во снах экваторы мотали.
Мы держимся на волнах конъюнктуры-
так мох грызёт привычно рыхлый камень-
и корчат рожи выскочкам сатурны,
сжимаясь вслед пустыми кулаками
чтоб кислотой проеденный взрыватель
не оказался в рукаве фортуны
тем, чей удел святой седмице кратен,
не тяжелей обрезка рысьей куны.
Под нами порох снится непромокший-
и отменяет авиабилеты,
мелькает стаей почерневших кошек,
набухших туч закризисного лета.

 

Граффито "Взлом. Ночь. Тишина", сам нарисовал

В Симферополе нет, если верить газетам, тараканов: они вывелись. Тиражи газет падают уже не первый год. Тараканы живут, жрут и размножаются, плевать они хотели на победные реляции протимошенковской прессы.
Купите баллончик дихлофоса: 12 гривень, пахнет приятно, ландышами. Китайский карандаш за две гривни, говорят, не помогает. Когда никого не будет дома, опрыскайте все углы и плинтусы. Насекомые подохнут на следующее утро. Лучше на ночь не проветривать. Переспите, все, у соседей. Они поймут и приютят вас чтоб на следующий вечер явиться с личными постельными комплектами вам же в гости.
Утром аккуратно, за лапки, соберите самых здоровенных жуков в коробку от конфет. Отравленные насекомые агонизируют долго. Они, лёжа на спине, перебирают конечностями и шевелят усищами. Вместе с соседями вы проведёте вечер злорадствуя и сожалея. Лупы пригодятся ещё для того, чтобы утром жечь гадов "лазерным лучом" ( китайцы, остров Даманский, газ, теперь- румыны, остров Змеиный...) Китайский карандаш, повторяю, ненадёжен.
Таракан очень хорошо сложен, чего не скажешь, будем откровенны, о нас. Он бронирован панцирем, хоть и не Терминатор: у последнего "хитин" внутри, а снаружи- мясо, для конспирации.
Хоронить трупы не надо. Лучше выставить на лестничную площадку: кто-нибудь да приберёт.
Баллончика хватит на следующий раз.
Соседи останутся довольны, они устроят у себя то же.
Тараканы слабее нас. Мы победим.
Действуйте.

Ягнёнок блеял в голубом сарае;

собаки выли связки надрывая;

в ночи мигали лампочки в селе.

Созвездья Трактор, Домна, Пистолет

медалями блестели.

Физические формулы цвели

в застойнейшем болоте экономик.

Мозолистой ладонью политрук

листал при ночнике заветный томик.

Мне чудилась граница на запоре,

пороховниц и житниц изоби`лье

захватчику небитому на горе.

Луна плыла в ночном дезабилье`.

Да, если с палкой выйти мне на двор-

она покажется обрезом. Мой завистник,

товарищ молчаливый, полувор,

ты собирал газет сухие листья,

наращивал трудом посильный вклад,

то ожидая перемены ад,

то забавляясь балаганом власти.

Моя деревня, полустёртый ластик,

ещё живой, но безголовый гад.

Граффито " Преждевременное явление Аргуса летним вечером". Нарисовал сам. 

Могут постучать среди ночи, не робко: "десятку до получки, ты знаешь...", но жёстко, настойчиво. Войдут трое, один предъявит удостоверение, ты ничего ,как водится не запомнишь окромя тризуба державного. И заберут. Надолго если не навсегда.
Приведите в порядок архив. Сожгите письма и черновики. Ознакомьте с оставленным самых близких по духу. Упакуйте рассортированные и перевязанные бечёвками бумаги в целлофан и ,ещё раз- в пергаментную бумагу, заклейте лентой "скотч". Вашим близким придётся хлопотать как в 1937-м. За болтовню дают немного. Бить не будут если не выпендриваться.
Вспомните, что вы тут наболтали. Заготовьте черновик покаянного письма.
Прессовать таких как вы будут не идейные убежденцы, но простые исполнители. Они вам , не словом так намёком, дадут знать, чего от вас добиваются "вышесидящее" начальство. Могу предположить: покорности. И ещё: конкретности. Уехать в село чтобы разводить курей. Платить все налоги и угождать начальству. Смотреть телевизор молча, во время ужина, ни с кем не обсуждать новости, даже с законной женой.
Могут отправить в психушку, а там- общественные работы, иначе пайка- по минимуму. Работай покорно, но с ленцой, как у славян водится, благодарно и жадно ловите каждую похвалу капо. Оставят вольнопоселенцем - соглашайтесь: так безопаснее пережить смутное время; выпустят на волю- не задерживайтесь на вокзалах, лучше сразу - документы под нос ментам: они зыркнут так ,злорадно и сочувственно, пригрозят незлобно, мол, не опаздывай на поезд- и забудут.
В камере веди себя по-человечески, забудь всё что читал и слышал о "понятиях".
Украинскую вольницу выправит стальная рука. Прими это всем сердцем ,уже не молодым-здоровым, и мозгами своими загаженными впитай, да не ропщи. Было ещё хуже, в начале 1990-х: малитновые спижжаки, инфляция страшенная, безработица... Будет что будет. Фашисты -опереточные, как бы итальянцы. Или румыны. Коммунисты -тупые как ботинки Ленина. Пусть перегрызают друг другу глотки, а ты отсидись, не рыпайся.
Лагерь? Возможно, однако- не смерти. Опробуют на вас, зеках, подряд, всякие призабытые формы организации труда. Есть шанс выбиться в люди, не паникуй.
И ещё: хватит тут, на блогах, обсуждать политиков. Все реплики кое-кем берутся на карандаш. В России уже это поняли.
А ты? 
... Хорошо. Я приведу всего две цифры, из газет. Самоубийств в Крыму- на 180% больше, чем в прошлом году. Преступлений на Украине- в три раза. То-то же.

В стране на сердце непохожей
плодиться, жить и умирать,
гордиться украинским прошлым
кормя менял варяжью рать,

ловя кагановы издёвки,
шептать "иное не дано"
и, спичкой чиркая в потёмки,
ловчить со смертью как со сном,

на карнавалах не играя,
не променять на полкило
половы шпилек стебель рая
в раздвоенном как сердце крае,-
нетвёрдого ума стило

чтоб с глиной молчаливой слиться
назло болотным пузярям,
чьи звёздны масляные лица...
В Тавриде тоже есть столица:
у нас по-русски говорят.

 

Спор полумесяца с крестом

каёмкою отмечен серой-

и суп топорится котом,

а вы, сударыня, о вере.

Неслышимы нам ,высоко

летят над Крымом филомели,

а вы, сударыня, ползком

плюётесь в блоги карамелью.

"О, я, воспитана совком,

полжизни святости не знала,

звалась весною червяком,

а летом бабочкой летала"

Расскажут все как на духу,

кто отыскал тропинку к богу,

кто постелился пастуху

продавшись дёшево магогу.

Я не явлюсь на ваш стриптиз,

я голяком всех напугаю:

немытый верх, небритый низ,

нога, одна из трёх, лягает...

Не потерявшая лица

не принимала рудознатца:

"Впервые в жизни от мясца

я порешила отказаться"

Струилась спевка о "любви",

которой нету в виртуале,

с постыдной рифмой "не зови"

не к ночи найденнной в отвале.

Спор мыши набожной с котом

смешком на палубу ложится,

а филомели за бортом

с дельфином пробуют ужиться.

 

Лето. Черешни. Побег в никуда.
Битум присыпан гранитною крошкой.
Утром из пригоршни плешет вода
прямо на холку оранжевой кошке.
Жить. Отдыхать. Экономя на всём,
чем-то одним напоказ насладиться.
Вяленый? пахнет Азовом осётр:
штраф с конфискацией чтоб не садиться.
В долг до получки? Исперчен лимит.
Хлеб-голова масштабирует цены
городу, что обещаньями квит
селам, которых не ждут перемены.
Труд до последней лопаты песку.
Пот остановлен ремнём под Москвою.
Битум цистернами грузит Баку.
Волга фашиста дефолтом умоет.
Сушат на плёнке татары ячмень:
козам своим, городские, купили.
Кто-то поджёг сигаретою пень.
Чад. Тарахтенье. Фелюги приплыли.

 

Просторный пятачок у "Океана" в центре Акмесджита(Симферополя). Вижу длинную П-образную, открытую спереди и сзади тёмно-зелёную палатку с логотипами "Хольстен". Внутри неё - продольные, во всю длину палатки. то есть, аршин семь, проходы из дюралюминиевых переносных решёток: крайний справа, соображаю- "туда", средний- "сюда", крайний... Из-за спины слышу скорее подначивающий, с азартом, оклик пожилого, лет пятидесяти пяти, распорядителя, интеллигентного вида бритого мужчины в очках и серой униформе:
- Вам туда нельзя...
Ж И В Ы Е   П Р О Д У К Т Ы - мигом пропечатывается субтитр в моём мозгу.
(Соображаю: палатка -ТЕРМИНАЛ.)
в крайнем справа проходе, близко от меня пританцовывает голая по пояс высокая шатенка, она в светло-табачной долгой до пят юбке, подпоясана карминовым плетёным пояском с блестящей пряжкой. Я силюсь рассмотреть бюст: мои глаза слепит закатное солнце (словно затмение) Груди?!! Они небольшие, это ЗНАЮ, но соски?! Хорошо бы коричневые. Она вот-вот заговорит, и по голосу я узнаю её.
Я напряжённо возбуждён и рад.
У ног незнакомки- большой и узкий целлофановый паке, он шевелится, он набит чем-то мягким под завязку, внизу пакета- красный и жёлтый ,только шрифт, логотип: букв столько, соображаю, сколько...
Ближе ко мне в запретном проходе- похожий на Гарика Сукачёва мужчина, он несколько моложе полуголой шатенки, его КРОЛИЧЬИ (!!!) босые ноги выглядывают из под коротких штанов. Он зол и сосредоточен на себе... Субтитр скорее звучит: ИЗОБРАЖАЕТ ПИРАТА.
Снуют какие-то люди, они не замечают нас, я их вижу со спины, в чёрно-белой гамме, они что-то уносят, увозят в чемоданах и паках.
Полукролик в шикорой гавайской, нарочито пёстрой рубахе широко разводит руками... Субтитр печатается: ТРИ ШАГА НАЗАД, ДВА ВПЕРЁД...
Гарик, он остаётся лицом ко мне, но постоянно отводит взгляд, трижды шагает назад. Звучит, рваными отрывками, дурная фонограмма, пошло громко: кубинский фолк в джазовой аранжировке. Гарик поворачивается ко мне левым боком, подмышкой у него ЖИВАЯ РЖАНАЯ БУХАНКА, она тёплая, вкусно пахнет, надувает бульдожьи щёки и неслышно часкает сомьей пастью. Я вижу только, на уровне своего лица, буханку.
Сверху звучит ГРУШЕВО-ТЕРПКИЙ ,СЛАДКИЙ И СОЧНЫЙ голос женщины: "Она питается всем, даже сеном. Можно скормить ЗАДНЮЮ ГОРБУШКУ- ПОСЛЕ ОТРАСТЁТ..." Я узнал её, это моя знакомая М. Мне хочется сунуть указательный палец в пасть буханке.
Всё.