Когда я стану стар, не скрою,
не пожелал бы взгляда твоего
прохладного в былое,
подруга сердца моего,
печали памяти твоей
по безрасчётной будто дерзости страстей
снесённой ветром
прочь от старика.
Когда я стану стар
и белый чудо-огнь
надмирный мне покажется "тоска",
мой зной грудной,
узнай: вся жизнь -текучий демонстратор,
дождь лет,- и сразу
для нас распустится цветок:
в нём будет всё, когда мы постареем.
Когда я стану стар,
а ты припомнишь
любви припас, любой, то что тогда
свет очага над декабрём труда?
Услада выпитых в былом бокалов,
знать посему, одна:
"Сколь сладости чудес не уступает
Любовь, которую к тебе питаю,
когда я стар".

перевод с английского Терджимана Кырымлы   
 

*
 
When I am old
I will not have you look apart
From me, into the cold,
Friend of my heart,
Nor be sad in your remembrance
Of the careless, mad-heart semblance
That the wind hath blown away
When I am old.
When I am old
And the white hot wonder-fire
Unto the world seem cold,
My soul’s desire
Know you then that all life’s shower,
The rain of the years, that hour
Shall make blow for us one flower,
Including all, when we are old.
When I am old
If you remember
Any love save what is then
Hearth light unto life’s December
Be your joy of past sweet chalices
To know then naught but this
“How many wonders are less sweet
Than love I bear to thee
When I am old.”

Ezra Weston Loomis Pound

Но тайно жаждем...

Воздушной арабеской, нежным сном
Является нам жизнь, как фей круженье,
И в сладком танце жертвоприношенья
Небытию себя мы предаем.

Прелестных грёз шальное волшебство
Созвучий чистотой так тихо веет, -
Но глубоко под светлой гладью тлеет
Кровавое ночное естество.

Свершает в пустоте свой праздный круг
Беспечно жизнь, к игре всегда готова,
Но тайно жаждем действа мы иного -
Зачатья, рождества и смертных мук.
 
перевод с немецкого Олега Комкова (с) ,см. по ссылке http://stihi.ru/2010/02/18/4825

Doch heimlich duersten wir ...

Anmutig, geistig, arabeskenzart
Scheint unser Leben sich wie das von Feen
In sanften Taenzen um das Nichts zu drehen,
Dem wir geopfert Sein und Gegenwart.

Schoenheit der Traeume, holde Spielerei,
So hingehaucht, so reinlich abgestimmt,
Tief unter deiner heitern Flaeche glimmt
Sehnsucht nach Nacht, nach Blut, nach Barbarei.

Im Leeren dreht sich, ohne Zwang und Not,
Frei unser Leben, stets zum Spiel bereit,
Doch heimlich duersten wir nach Wirklichkeit,
Nach Zeugung und Geburt, nach Leid und Tod.

Hermann Hesse

Прелестным, нежным Кру`жевом витым
нам кажется Житьё, как будто Феи
пустое Коло в Танце лёгком веют,
которому мы жертвуем Кресты.

Краса Виде`ний, чистая Игра
столь убедительны, столь симпатичны,-
ан тлеет в Глубине весёлых Личин
влеченье к Но`чи, варварский Раздрай.

Вращаясь попусту ,легонько и шутя,
свободное Житьё всегда игриво,
но втайне жаждем мы Утроб родимых
Зачатий, Смерти, Мук и Естества.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы 

Война, отныне- необъявленная,
всё же продлится. Неслыханное
станет обыденным. Герой
останется вдали от Схваток. Слабак
вышел на Линии Огня.
Мундир Дня- Терпение,
Награда- тщедушная Звезда
Надежды поверх Сердца.

Он будет ссужен,
если больше ничего не случится,
если Каннонада умолкнет,
если Враг исчезнет из виду,
а Тень вечного Панциря
Небо покроет.

Он будет cсужен
для Бегства от Знамён,
для Выдачи недостойной Тайны
и для Неуважения
ко всяческим Доводам.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

 
Alle Tage

Der Krieg wird nicht mehr erklaert,
sondern fortgesetzt. Das Unerhoerte
ist alltaeglich geworden. Der Held
bleibt den Kaempfen fern. Der Schwache
ist in die Feuerzonen gerueckt.
Die Uniform des Tages ist die Geduld,
die Auszeichnung der armselige Stern
der Hoffnung ueber dem Herzen.

Er wird verliehen,
wenn nichts mehr geschieht,
wenn das Trommelfeuer verstummt,
wenn der Feind unsichtbar geworden ist
und der Schatten ewiger Ruestung
den Himmel bedeckt.

Er wird verliehen
fuer die Flucht von den Fahnen,
fuer die Tapferkeit vor dem Freund,
fuer den Verrat unwuerdiger Geheimnisse
und die Nichtachtung
jeglichen Beweis.

Ingeborg Bachmann

__________10.__________
Вдруг луч внезапный посетил
Мой ум... то голос птички был.
Он умолкал; он снова пел;
И мнилось, с неба он летел;
И был утешно-сладок он.
Им очарован, оживлен,
Заслушавшись, забылся я.
Но ненадолго... мысль моя
Стезей привычною пошла,
И я очнулся... и была
Опять передо мной тюрьма,
Молчанье то же, та же тьма;
Как прежде, бледною струей
Прокрадывался луч дневной
В стенную скважину ко мне...
Но там же, в свете, на стене
И мой певец воздушный был:
Он трепетал, он шевелил
Своим лазоревым крылом;
Он озарен был ясным днем;
Он пел приветно надо мной...
Как много было в песне той!
И все то было - про меня!
Ни разу до того я дня
Ему подобного не зрел!
Как я, казалось, он скорбел
О брате, и покинут был;
И он с любовью навестил
Меня тогда, как ни одним
Уж сердцем не был я любим;
И в сладость песнь его была:
Душа невольно ожила.
Но кто ж он сам был, мой певец?
Свободный ли небес жилец?
Или, недавно от цепей,
По случаю к тюрьме моей,
Играя в небе, залетел
И о свободе мне пропел?
Скажу ль?.. Мне думалось порол,
Что у меня был не земной,
А райский гость; что братний дух
Порадовать мой взор и слух
Примчался птичкою с небес...
Но утешитель вдруг исчез;
Он улетел в сиянье дня...
Нет, нет, то не был брат... меня
Покинуть так не мог бы он,
Чтоб я, с ним дважды разлучен,
Остался вдвое одинок,
Как труп меж гробовых досок.

перевод В.А.Жуковского

__________10.__________
A light broke in upon my brain,— 
  It was the carol of a bird; 
It ceased, and then it came again, 
  The sweetest song ear ever heard, 
And mine was thankful till my eyes         255
Ran over with the glad surprise, 
And they that moment could not see 
I was the mate of misery. 
But then by dull degrees came back 
My senses to their wonted track;         260
I saw the dungeon walls and floor 
Close slowly round me as before, 
I saw the glimmer of the sun 
Creeping as it before had done, 
But through the crevice where it came         265
That bird was perched, as fond and tame, 
  And tamer than upon the tree; 
A lovely bird, with azure wings, 
And song that said a thousand things, 
  And seemed to say them all for me!         270
I never saw its like before, 
I ne’er shall see its likeness more; 
It seemed like me to want a mate, 
But was not half so desolate, 
And it was come to love me when         275
None lived to love me so again, 
And cheering from my dungeon’s brink, 
Had brought me back to feel and think.
 know not if it late were free, 
  Or broke its cage to perch on mine,         280
But knowing well captivity, 
  Sweet bird! I could not wish for thine! 
Or if it were, in winged guise, 
A visitant from Paradise; 
For—Heaven forgive that thought! the while         285
Which made me both to weep and smile— 
I sometimes deem’d that it might be 
My brother’s soul come down to me; 
But then at last away it flew, 
And then ’twas mortal well I knew,         290
For he would never thus have flown, 
And left me twice so doubly lone, 
Lone—as the corse within its shroud, 
Lone—as a solitary cloud, 
  A single cloud on a sunny day,         295
While all the rest of heaven is clear, 
A frown upon the atmosphere 
That hath no business to appear 
  When skies are blue and earth is gay. 

__________10.__________
Мой мозг утешил птичий гимн,
он обрывался, возникал...
Я не один, нет, не погиб,
чудесней песни не слыхал.
И я, польщён и удивлён,
свой взгляд за то благодарил,
что друга мне он подарил,
украсив ним дурной полон.
Но вскоре чёрной колеёй
мой дух привычно овладел:
я оглядел тюрьмы предел,
что удавил меня землёй.
Я видел, крался бледный луч
меж каменистых хладных круч,
но с ним, отвергнув ветвь и шест,
облюбовав во мху насест,
сидел певец мой голубой
и нежно кликал за собой
меня на тысячу ладов,
подобного дотоль не знал,
и не услышу никогда!
Меня в узилище трудов
он прибыл чтобы полюбить,
когда я всеми был забыт.
Он друга ждал подобно мне,
летун, не ведавший тенет,
и полюбил меня в тот миг,
когда остался я один,
развел крылом беду мою,
устроил разуму уют.
Не знал тогда я, то ли он
вольноотпущенник ручной
иль хитростью покинул клеть...
Мой сладкий птах, т е б е  лететь,
о чём не смею и мечтать,
мой райский гость... О ,Высота,
натура узника проста,
прости мне, плакал я, смеясь,
казалось, возникала связь
меж мной и братом: он предстал
в небесном облике души
передо мной, как прежде жив.
...И, наконец, он улетел
оставивив мне гнилой удел,
полуживому... нет не он,
то был не о погибшем сон,
не мог оставить брат меня,
тюрьме: родные не казнят!
Один что обнажённый труп,
что тяжкий сгусток нем и туп,
не мог я облаком парить:
на солнце сырость не горит.
А там, за гробовой стеной,
цвёл день погожий, расписной.
Туда мне ходу не бывать,
голубизны не замарать.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

Умирать иным...

Умирать иным внизу придётся,
В трюме судна на тяжёлах вёслах,
Наверху другие за штурвалом
Видят птиц и ищут путь по звёздам.

Многие лежат усталым телом
У корней своей беспутной жизни,
А другим придвинуты стулья
Ближе к сибиллам, королевам,
Там они сидят, как дома,
С лёгкой головой и лёгкими руками.

Но тень падает от той жизни
На те жизни,которые ниже,
И привязаны легкие к тяжелым,
Так же, как к земле притянут воздух.

И забытых народов усталость
С моих век мне стряхнуть не удаётся,
И не спрятать испуганную душу
От далёких звёзд неслышного паденья.

Много судеб ткётся рядом с моею,
Бытие их перепутывает, играя,
И моя участь больше этой жизни
Стройной вспышки или узкой лиры.

перевод с немецкого  вячеслава Куприянова, см. по ссылке http://www.stihi.ru/2010/02/18/8677

Manche freilich...

Manche freilich muessen drunten sterben
wo die schweren Ruder der Schiffe streifen,
andere wohnen bei dem Steuer droben,
kennen Vogelflug und die Laender der Sterne.

Manche liegen mit immer schweren Gliedern
bei den Wurzeln des verworrenen Lebens,
anderen sind die Stuehle gerichtet
bei den Sibyllen, den Koeniginnen,
und da sitzen sie wie zu Hause,
leichten Hauptes und leichter Hаende.
Doch ein Schatten fuellt von jenen Leben
in die anderen Leben hinueber,
und die leichten sind an die schweren
wie an Luft und Erde gebunden.

Ganz vergessener Voelker Muedigkeiten
kann ich nicht abtun von meinen Lidern,
noch weghalten von der erschrockenen Seele
stummes Niederfallen ferner Sterne.

Viele Geschicke weben neben dem meinen,
durcheinander spielt sie all das Dasein,
und mein Teil ist mehr als dieses Lebens
schlanke Flamme oder schmale Leier.

Hugo von Hoffmansthal

Видно, тем внизу дано погибнуть,
где Корабль толкает Грубость Вёсел;
у Кормила наверху иные,
знают Птиц Полёт и Берег звёздный.

Те лежат, чьи Члены опухают,
в Корневищах Непонятных Жизней,
а иным Седалища доступны
в обществе Сивилл и Королевен:
званные, гостят и почивают,
тешат Головы, и Рук не тру`дят.
Только дольней Жизни Тень густая
в ту, что выше проникает:
лёгким не избавиться от Ноши-
Воздуху с Землёй не распрощаться.
 
Глину Лет прадавних Иноверцев
с Век своих стряхнуть мне не даётся,
ни сокрыть от пуганного Сердца
тихого ночного Звездопада.

Много Судеб сотканы с моею:
притираясь, Бытиё играют,
моя Доля больше этой Жизни
Сполоха худого,скудной Лиры.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Она легко несла Бокал-
ему под стать был Уст Овал-
столь мягко, верно шла она,
ни Капли пролито Вина.

Легка, сильна его Рука:
он ею то Коня взнуздает,
то успокоит- тот и станет,
дрожа полегче Ветерка.

Зато когда своей Рукой
Бокал легчайший тронул Рыцарь,
обоим стало тяжело:
их проняла такая Дрожь
Рука не встретилась с другой-
Вино Волной по Половицам.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Die Beiden

Sie trug den Becher in der Hand
- Ihr Kinn und Mund glich seinem Rand -,
So leicht und sicher war ihr Gang,
Kein Tropfen aus dem Becher sprang.

So leicht und fest war seine Hand:
Er ritt auf einem jungen Pferde,
Und mit nachlaеssiger Gebaеrde
Erzwang er,dass es zitternd stand.

Jedoch, wenn er aus ihrer Hand
Den leichten Becher nehmen sollte,
So war es beiden allzu schwer:
Denn beide bebten sie so sehr,
Dass keine Hand die andre fand
Und dunkler Wein am Boden rollte.

Hugo von Hofmannsthal (1874-1929)
1896

Все переводы см. по ссылке: http://www.poezia.ru/perevod8.php

Она несла в руке бокал –
И хрусталю лица овал –
Сродни. Был твёрд и лёгок шаг,
Что каплям выпрыгнуть – никак.

Рукою крепкой правил граф
Коня младого бег прекрасный.
Легко, руке его подвластный,
Конь встал под ним, затрепетав.

Уже спешил принять бокал
Из рук её… Но что случилось?
Обоим стало тяжело,
Как в лихорадке, их трясло,
Руки не встретил, что искал –
Вино красно к ногам разлилось.

перевод с немецкого Андрея Журавлёва
см. по ссылке:
http://www.poezia.ru/article.php?sid=50419

на землю солнце расплескалось
и летний вечер лихорадит
ему расплавиться осталось
он восклицает БОГА РАДИ...
а чуть спустя Я ТАК УСТАЛ...

кусты в молитвах прячут слёзы
а светлячки застыли всюду
как пламенеющие звёзды
и дивному подобно чуду
алеет нимб вкруг белой розы

перевод с немецкого Валентина Надеждина, см. по ссылке  http://www.stihi.ru/2010/03/08/30 

Sommerabend

Die grosse Sonne ist versprueht,
der Sommerabend liegt im Fieber,
und seine heisse Wange glueht.
Jach seufzt er auf: "Ich moechte lieber ..."
Und wieder dann: "Ich bin so mued ..."

Die Buesche beten Litanein,
Gluehwuermchen hangt, das regungslose,
dort wie ein ewiges Licht hinein;
und eine kleine weisse Rose
truegt einen roten Heiligenschein.

Rainer Maria Rilke

Большое Солнце истекло-
и Летнийвечер слёг в Падучей,
дрожа, горит его Чело,
испустит Вздох: "Желал бы лучше..."
и снова Стон: "Устал зело`..."

Кусты, канюча, бьют челом,
а Светлячок, застывший в Позе
незыблемой, так схож с Лучом,
а над малюткой белой Розой
святой краснеет Ореол.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Ты ,вискарём дыша,
валил меня, мальчишку,
но я не оплошал:
вальсировал и крышка.

Мы топали- горшки
ползли с кухонных полок.
Морщины матушки
цвели немым укором.

Сустав твой заживал-
в запястье мне костяшка.
Когда ты шаг зевал,
рвала мне ухо пряжка.

Ты хлопал в такт мой лоб
просаленной ладонью,
в постель меня сволок-
я ж, клещ, цеплялся в потник.

перевод с английского Терджимана Кырымлы    

My Papa`s Waltz

The whiskey on your breath
Could make a small boy dizzy;
But I hung on like death:
Such waltzing was not easy.

We romped until the pans
Slid from the kitchen shelf;
My mother`s countenance
Could not unfrown itself.

The hand that held my wrist
Was battered on one knuckle;
At ewery step you missed
My right ear scraped a buckle.

You beat time on my head
With palm caked hard of dirt,
Then waltzed me off to bed
Still klinging to your shirt.

Theodore Roetke

Свалить ребёнка с ног
Ты мог пара`ми виски,
Но я повис, как дог,
И вальс был слаще в риске.

Посуду тряс сумбур
По шкафчикам стенным,
Был мамин облик хмур-
И мог ли быть иным.

Твой палец, как никак,-
Разбитая костяшка.
Когда ты шёл не в такт,
Мне в ухо лезла пряжка.

Ритм вальса отбивал
Ты на моей макушке
И так дотанцевал
Со мною до подушки.

перевод Юнны Мориц

Затычки вон- Обла`ки прохудились :
вот скоро Дождь засеет всякий Двор;
вприпрыжку Дождь да по-артиллерийски
клавиатурит Музыку в упор.

Чернущий Город завращал Белка`ми
и в Подворoтни со Свету пошёл.
Молчанье обрамляет Дождегаммы.
Блюз увольняется с Дождём.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Harlem

Von allen Wolken loesen sich die Dauben,
der Regen wird durch jeden Schacht gesiebt,
der Regen springt von allen Feuerleitern
und klimpert auf dem Kasten voll Musik.

Die schwarze Stadt rollt ihre weissen Augen
und geht um jede Ecke aus der Welt.
Die Regenrhytmen unterwandelt Schweigen.
Der Regenblues wird abgestellt.

Ingeborg Bachmann

Игра сделана.

Любимый брат, когда построим плот,
и поплывем в далекую страну?
Любимый брат, нас лишний груз гнетет  
и мы идем ко дну.

Любимый брат, мы чертим на листе
страну которой нет в помине.
Будь осторожен, вон на той черте  
взлетишь на мине.

Любимый брат, теперь желаю к рее
привязанной кричать.
Ведь даже из мрачной долины теней
ты примчишься меня выручать.

Проснемся в кибитке цыгана, или в шатре эмира,
струится песок под ногами,
твой возраст, мой возраст и возраст мира
нельзя измерять годами.

Не дай хвостам павлиньим, трещоткам-погремушкам,
и воронам ученым страной Дураков обмануть,
там видимость пенится в плошках и кружках,
в обертках отсутствует суть.

Лишь тот победит, кто для  сказочной феи
заветное слово узнает.
Я шепну тебе, что на садовой аллее,
от него как от снега последнего, след просыхает.

Гудят наши ноги от многих дорог,
Но прыгая легче терпеть,
пока царь Горох на высокий порог
подхватит, и мы станем петь:

Это прекрасное времечко, когда прорастает семечко!
Кто падать умеет - сумеет летать.
Сердечную клятву о дружбе навечно
скрепляет моя печать. 

Мы  спать должны. Любимый, закончена игра.
На цыпочках, ночные рубахи подобрав.
А папа с мамой скажут, прощаясь до утра:
домашний дух играет, при выключенном бра.

перевод Аллы Старк ,см. по ссылке: http://www.stihi.ru/2003/12/06-201

Das Spiel ist aus
 
Mein lieber Bruder, wann bauen wir uns ein Floss
und fahren den Himmel hinunter?
Mein lieber Bruder? bald ist die Fracht zu gross,
und wir gehen unter.
 
Mein lieber Bruder; wir zeichnen aufs Papier,
viele Lander und Schienen.
Gib acht, vor den schwarzen Linien hier
fliegst du hoch mit den Minen.

Mein lieber Bruder, dann will ich an den Pfahl
gebunden sein und schreien.
Doch du reitest schon aus dem Totental
und wir fliehen zu zweien.

Wach im Zigeunerlager und wach im Wuestenzelt,
es rinnt uns der Sand aus den Haaren,
dein und mein Alter und das Alter der Welt
misst man nicht mit den Jahren.

Lass dich von listigen Raben, von klebriger Spinnenhand
und der Feder im Strauch nicht betruegen,
iss und trink auch nicht im Schlaraffenland,
es schauemt Schein in den Pfannen und Kruegen.

Nur wer an der goldenen Bruecke fur die Karfunkelfee
das Wort noch weiss, hat gewonnen.
Ich muss dir Sagen, es ist mit dem letzten Schnee
im Garten zerronnen.

Von vielen, vielen Steinen sind unsre Fusse so wund.
Einer heilt. Mit dem wollen wir springen,
bis der Kinderkoenig, mit dem Schluessel zu seinem Reich im Mund,
uns holt, und wir werden Singen:

Es ist eine schone Zeit, wenn der Dattelkern keimt!
Jeder, der fallt, hat Flugel.
Roter Fingerhut ist's, der den Armen das Leichentuch saumt,
und dein Herzblatt sinkt auf mein Siegel.

Wir muessen schlafen gehn, Liebster, das Spiel ist aus.
Auf Zehenspitzen. Die weissen Hemden bauschen.
Vater und Mutter sagen, es geistert im Haus,
wenn wir den Atem tauschen.

Ingeborg Bachmann

Любимый Брат, когда выстроим мы себе Плот-
и выплывем к самому Небу?
Любимый Брат, Обуза нам невпроворот-
мы тонем, где там.

Любимый Брат, кроим мы из Бумаг
Край, и Границы, Тракты.
Будь начеку, за чёрной Риской- Враг:
на Минах вверх порхать там.

Любимый Брат, тогда мне криком выть,
привязанной к Суколу.
Но ты уж скачешь из Долины Тьмы-
и мы полетим над Полем.

Очнёмся в Таборе, а то- в Шатре среди Песков:
рассыпаться как просыпаться.
Не спрашивай , сколько Лет минуло, Возраст таков:
от Мира и Старость, и Страсти.

Не слушай  Ворона ушлого, ни клейкого Паука,
не трогай Перьев выпавших в Колючки.
Есть и пить не посмей, в Скарлатиновом Крае пока
Пена пыжится в Кружках -тебя глючит.

Лишь тот, кто на Златом Мосту Волшебницы Сапфировой прознает
заветное Словцо, тот победил.
Я нашепчу тебе его с Последним Снегом Мая
Деревьев распустившихся среди.

Мы Ноги набили. От многих и многих Камней
Средство есть. Мы поскачем,
пока Царь потешный с Ключом за Щекой от Державы своей,
нас не примет чтоб пели иначе:

"Сломалась Тросточка- расти, Финиковая Косточка!"
Всяк, кто упал, тот крылат.
Кровавый Палец тянется из мёртвого Кулачка,
ты к Сердцу прижми его, Брат.

Любимый, нам пора идти в Кровать, Игра окончена.
На цыпочках. Рубахи белые вздуваются.
Нечисто в Доме, так говорят Отец и Мать,
когда мы не дышать стараемся.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы