Не той у нас Петро,

...але щось є спільного в цих... рехворматорів.

          Трохи нижче охочим до читання пропонується... Просто історичний нарис. Про суть "реформ" Петра 1 та їх наслідки для класової структури Російської імперії, розвитку російської буржуазії та й загалом ходу історії цієї держави.
           З переваг: написаний маловідомим радянським діячем ленінської доби "у стіл", тобто не виданий при житті; легко читається; доступні і наочні аргументи, цифри, приклади і порівняння.
           З недоліків: довгий (для тутешніх блогів); для фахових істориків загалом не містить концептуальної новизни, хіба що в деталях, в додатковому фактажі.
           Склалося враження, що якісь залишки духу Петровських "реформ" свого часу надихали і будівників передової соціалістичної промисловості. А ще - тим самим духом десь і досі просочена наша глибокоринкова українська "еліта", яка робить реформи так, аби нічого не робити. Взяти б тільки численні "перелицювання" - зміни форми без суттєвих змін внутрішніх пружин. Можна звісно називати прибиральницю клінінг-оператором, але чи запрацює від того завод... А чи співвідношення витрат на утримання державного апарату і, приміром, на освіту... А чи у який бік дивиться вітчизняний капітал... А чи страждання незаможного люду...

          Автор очерка - Александр Петрович Спундэ (1892-1962) - активный участник Октябрьской революции, делегат II Всероссийского съезда Советов. В качестве главного комиссара Народного (государственного) банка в 1918 году входил в состав Советского правительства, был одним из организаторов нашей финансовой системы, принимал участие в разработках первого пятилетнего плана.
          Уже в двадцатых годах он со все возрастающим беспокойством вглядывается в процессы экономического развития страны в условиях, когда она уже не может рассчитывать на европейскую революцию. После глубоких раздумий он становится на точку зрения, которую в 1921-1923 гг. в разных формах настойчиво отстаивал Ленин. ("...Мы должны одержать победу медленным, постепенным - быстрым нельзя – но неуклонным повышением и движением вперед").
           Внутренняя необходимость понять происходящее и его последствия привела автора к началу работы над большим экономическим исследованием, частью которого стали "Очерки экономической истории русской буржуазии", написанные в 1948-1951 гг. (он в это время служил кассиром в Мосторге).
            Данная публикация - весьма краткие выдержки из той части "Очерков", которая посвящена эпохе Петра Первого, в последнее время ставшей объектом не только экономических, но даже и поэтических реминисценций. Несколько кратких замечаний, связанных с именами Пушкина, Лермонтова и Гоголя, носят отчетливо выраженную социальную окраску, которая, к сожалению, в свое время была в нашем литературоведении определяющей, а сейчас, тоже к сожалению, рассматривается многими (вероятно, как реакция на горькое прошлое) лишь как ограниченность.
            Полный текст "Очерков" (около 200 стр. машинописи) хранится в архиве Инстнтута истории СССР АН СССР. Я позволил себе предпослать публикации строчки известного стихотворения А. К. Толстого, которые любил повторять автор.

Я. А. СПУНДЭ, заведующий
кафедрой транспортных газотурбинных двигателей
Московского автомеханического института

— Государь ты наш, батюшка.
Государь Петр Алексеевич,
Что ты изволишь в котле варить?
— Кашицу, матушка, кашицу.
Кашицу, сударыня, кашицу.
— Государь ты наш, батюшка,
Государь Петр Алексеевич,
А чем изволишь мешать ее?
— Палкою, матушка, палкою.
Палкою, сударыня, палкою.
— Государь ты наш, батюшка,
Государь Петр Алексеевич,
А кто ж будет ее расхлебывать?
— Детушки, матушка, детушки.
Детушки, сударыня, детушки.
А. К. Толстой

           В феврале 1917 года началась русская революция, которая оказалась крутым переломом в истории человечества. По достигнутому уровню экономического и культурного развития Россия созрела только для перехода к капиталистической экономике. Но в результате своеобразных условий исторического развития в России в 1917 году сложилось такое соотношение сил, при котором буржуазная революция должна была либо немедленно начать гнить на корню, либо немедленно перерасти в социалистическую, хотя для перехода к социалистической экономике база была ничтожно слабой.
           Это объяснялось главным образом тем, что в России, где остро назрела потребность в буржуазных преобразованиях, возглавить их было некому. Российская буржуазия родилась и умерла рахитичной, неспособной к активной политической борьбе. Еще в 1884 году Лев Тихомиров, пытаясь осмыслить причины распада "Народной воли", писал: "Какими средствами, какими силами буржуазия может захватить власть и удержать ее? Численно ничтожная, нравственно разрозненная, экономически слабая - какими чудесными способами может она стать во главе государственного правления". Примерно в то же время Михайловский совершенно отчетливо констатировал политическую зависимость русской буржуазии от царизма: "Европейской буржуазии самодержавие - помеха, нашей буржуазии - опора".
           Полстолетия пореформенного развития России не внесли в эти оценки существенных изменений. К отмене крепостного права в 1861 году Россия подошла в состоянии промотавшегося дворянина. В государственном кошельке было пусто, в дворянском - не менее пусто. Были, разумеется, огромные, веками накопленные материальные ценности - в их числе такие дивные архитектурные ансамбли, как центральная часть Петербурга, дорогие царские дворцы, часто также весьма дорогие дворянские усадьбы, были миллионы убогих крестьянских лачуг. Но все это почти исключительно потребительские фонды. Каковы же были производственные фонды России в то время, когда даже дворянские верхи, монопольно осуществившие крестьянскую реформу, признавали, что страна должна начать, притом капиталистическими методами, соревнование с бурно индустриализирующейся Европой?
          Эти фонды представляли собою миллионы голов разношерстного скота, деревянные телеги, сохи и бороны, непроезжие в мало-мальски плохую погоду дороги. Все технически современное оборудование накануне 1861 г. состояло из 1,6 тыс. км железных дорог и из нескольких (единицами исчисляемых) заводов и фабрик с новыми паровыми двигателями и станками. Петровские горные заводы, технически почти не обновлявшиеся, успели уже весьма устареть.
           Словом, России нужны были огромные средства на капиталовложения. А в стране только торговый капитал пришел к 1861 году не с пустым карманом. Его перерастание в промышленный капитал после реформы значительно ускорилось. Однако через всю реформу красной нитью проходило стремление любой ценой сохранить помещичий паразитизм. Поэтому национальный русский капитал даже в условиях, обеспечивающих особо высокую норму эксплуатации, не мог компенсировать миллиарды, проедаемые помещиками, сановниками, полицейской машиной. Реформа сделала капиталистическое накопление лишь относительно небольшим ручейком, удовлетворяющим весьма малую долю потребностей страны в капиталах. Через 12 лет после реформы из всей суммы акционерных капиталов (1200 миллионов рублей) в промышленность было вложено только 130 млн. рублей. Таких средств еле хватало на развитие лишь некоторых отраслей легкой промышленности. Черная металлургия и вообще горная промышленность развивались преимущественно по мере того, как туда внедрялся иностранный капитал. В 1916 году капитал (акционерный и облигационный) в горном деле (включая добычу нефти) составлял 917,8 млн, руб. Из них иностранного капитала было 834,3 млн. рублей, или 91 %.
           Пока Россия жила под властью дворянской монархии, приток иностранного капитала был все же лучше, чем паразитизм "своего" дворянства. Иностранный капитал на грабительских началах, но строил, а дворянство почти всю дань, получаемую с народа, проедало. Но для развития отечественной буржуазии приток иностранного капитала был явным злом. Высокая доля прибавочной стоимости, полученной за счет иностранных капиталовложений, уходила из страны. На расширенное воспроизводство иностранные капиталисты шли лишь постольку, поскольку в России имелся дешевый труд и, следовательно, лишь в той степени, которая обеспечивала сохранение России в качестве отсталой страны. Так, например, после того как с самого богатого в мире Бакинского месторождения сливки были сняты и требовался переход на глубокое бурение, добыча нефти упала с 11,6 млн. тонн в 1901 году до 9,2 млн. тонн в 1913 году.
          В 1916—1917 годах капиталы русской промышленности распределялись между отечественным и иностранным следующим образом. В горном деле весь капитал 917,8 млн. руб (иностранный 91 %), в обработке металлов - 937,8 млн. руб. (иностранный 42 %), в химической промышленности 169 млн. руб. (иностранный 50 %), в текстильной промышленности из 658 млн. руб. 28 % составляли иностранные вложения.
          Особенно сильно развитие и самоопределение русской буржуазии страдало от того, что регулирующая финансовая система России уже через два десятилетия после реформы также попала в сильную зависимость от иностранного капитала. Из основного акционерного капитала восемнадцати главных акционерных банков, составлявшего в 1914 году 435,6 млн. рублей, иностранному капиталу принадлежало 185,5 млн. рублей. В крупнейших петербургских банках доля иностранного капитала достигала 90 %. Самостоятельность русской буржуазии в этих условиях была явно ограничена.
           Иногда для доказательства быстрого капиталистического развития предреволюционной России указывают на высокие темпы роста ее промышленности. В период от 1860 до 1913 года среднегодовой прирост выплавки чугуна составил 5,1 %, добычи каменного угля - 9,2 %, нефти - 14 %, протяженности железных дорог - 7,4 %.
           Но при анализе этих цифр надо принимать во внимание не только чрезвычайно низкий начальный уровень отсчета. С точки зрения оценки того, насколько и как возрастала сила русской буржуазии, не менее важно и другое.
           Темпы роста русской промышленности в том случае, если она имела целью догнать Запад или хотя бы перестать отставать от него, должны были многие годы непрерывно возрастать. Условия для этого (территория, население, дешевые рабочие руки) были. На самом деле имело место обратное. Если разбить все пореформенное время на два периода: 1860-1880 и 1880-1913 годы, то обнаруживается, что ускоряют свой среднегодовой рост только выплавка чугуна (1,4 % в первый период и 7,35 % во второй) и производство хлопка (3,5 % и 4,7 %). Остальные отрасли замедляют свой рост (добыча золота - 2,9 % и 0,4 %, добыча угля - 12,7 % и 8 %, добыча нефти - 19,7 % и 3,2 %, производство сахара - 11,7 % и 5,5 %). В результате к 1913 году разрыв в промышленном развитии Европы и России не уменьшился, а увеличился. Если в 1800 году Россия по выплавке на душу населения (4,15 кг) находилась на одном уровне с далеко не передовой в прюмышленном отношении Францией (4,0 кг), то в 1900 году она уже отставала от Франции в 3 раза (22 и 69 кг), а в 1913 году - почти в 5 раз (27 и 120 кг). Встать на собственные ноги русская буржуазия не смогла и после реформы.
           В 1913 году население России (в границах СССР на 01.01.1039 г.) составляло 139 млн. человек, из которых 82,8 % проживало в сельской местности. По переписи 1897 года грамотных в возрасте 9 лет и старше было в стране 24 %. Перед нами маленький пролетарский островок в гигантском море неграмотного крестьянства.
           Буржуазное временное правительство несколько месяцев после свержения самодержавия пользовалось поддержкой подавляющего большинства народа. Вера в то, что царизм был главным и единственным злом, оказалась всеобщей. Возможности у самого Временного правительства также были весьма широкими. В нем участвовали, а на конечной стадии возглавляли его, представители самых левых буржуазных партий - настолько левых, что они даже отказывались считать себя буржуазными. По своим личным качествам почти все члены Временного правительства были наиболее талантливыми представителями своих партий. Это, несомненно, было самое талантливое правительство, которое только могла создать тогдашняя русская буржуазия. Выполнение этим правительством минимальной программы чисто буржуазных преобразований давало ему гарантию длительной поддержки широких слоев населения. У Временного правительства были налицо и возможности широких политических комбинаций. Достаточно вспомнить, что еще до Февральской революции даже в крайне правых кругах открыто обсуждался вопрос о мире любой ценой.
            Жизнь показала, что Временное правительство оказалось не в состоянии сохранить власть для буржуазии и, по сути дела, стало проводником политики царского режима. Это большевики понимали с самого начала, когда словами Ленина брали на себя задачу разъяснить массам, что Временное правительство не даст свободы угнетенным народам России, не отнимет землю у помещиков, не прекратит войны. И это объяснялось прежде всего тем положением, которое занимала буржуазия в русской политической и экономической жизни. Здесь меньше всего следует искать причины в личных качествах "министров-социалистов" и рассуждать об "измене" вчерашних политических ссыльных своим идеалам. Для решения самых острых вопросов, поставленных неумолимым ходом истории, Временному правительству опереться было не на кого. Когда весной 1917 года власть попала в руки буржуазии, она сохранила в почти нетронутом виде и дворянскую бюрократию, и дворянскую верхушку армии.
             Налицо оказалась единственная возможность обновления страны - смелая попытка перехода к социалистической экономике. Оправданием этой попытки служил принципиально правильный расчет на то, что в условиях социалистической революции, начавшейся в России, станет неизбежной и европейская пролетарская революция. Вера в эту революцию наполняла большевиков огромной решимостью, позволяла идти в своей борьбе значительно дальше того, что дозволялось чисто русскими условиями. Эта вера продержалась непоколебленной до весны 1918 года и сохранила свою силу еще целое десятилетие.
          Чтобы выяснить, почему переход России от крепостнического абсолютизма непосредственно к диктатуре пролетариата стал закономерностью, необходимо хотя бы схематически проследить, каким образом исторически сложилось то соотношение классовых сил, которое обусловило не только развитие первоначального этапа революции, но также ход гражданской войны и многие события первых лет после нее.
С этой точки зрения в русской истории особенно значительными являются две эпохи - Ивана Грозного и Петра Великого. На первой из них мы остановимся лишь очень кратко.
            О человеческом бытии во времена Грозного, об уничтожении и растлении всего, хоть немного противостоящего дикому разгулу насилия, о формировании духовного облика людей того времени современные историки стыдливо умалчивают. Им настолько дорог так называемый "исторический прогресс", что они с легким сердцем согласны не обращать внимания на такие столь "незначительные" обстоятельства. При этом, к сожалению, в некоторых случаях искренне, упускается из виду тот факт, что именно в это время феодальная реакция одерживает сокрушительную победу над ростками нового, гораздо более прогрессивного экономического строя. С именем Грозного более всего связано беспощадное разрушение Новгорода, поднявшегося по своему экономическому и общественному уровню на голову выше Москвы. Грозный буквально выжег, вытоптал и утопил все мало-мальски способное к созданию "третьего сословия" и в Новгороде и в Пскове. Вряд ли можно назвать какое-либо другое мероприятие московских царей более реакционным и вредным для развития страны.
             Реформаторская деятельность Петра создала ему славу прогрессивного царя, далеко продвинувшего Россию вперед. Многим наблюдателям казалось, что длительное гниение России в послепетровскую эпоху объясняется лишь неспособностью его наследников продолжить начатое им дело. В действительности, если оценивать реформаторскую деятельность Петра с точки зрения того, как изменилась социальная структура страны, ее политическое устройство, как пошло ее экономическое развитие, насколько и как поднялся ее культурный уровень, развитию каких слоев населения она помогла и, наконец, что стоило это народу, дело обстоит совершенно иначе.
            Нельзя не замечать личной талантливости Петра, его огромной энергии и жажды деятельности, умения быстро делать выводы из получаемого (иногда весьма горького) опыта. Но все эти качества Петра, все его таланты объективно вели к оживлению и усилению отмирающих клеток государства и к колоссальному ослаблению экономически прогрессивных сил. Иначе говоря, Петр талантливо и энергично делал и сделал огромное по своему историческому значению реакционное дело, затормозившее развитие России на целую историческую эпоху.
             Начнем с того, каким был экономический итог реформаторской деятельности Петра и каким оказалось его влияние на дальнейшее развитие России. Эпоха Петра лишь немного подвинула вперед российскую промышленность в целом. Но она сделала гигантский скачок в развитии черной и цветной металлургии. Поэтому начнем с этого самого яркого творения Петра.
             При Петре построено 11 уральских железоделательных и медеплавильных заводов. Такие заводы созданы в Тульском, Липецком, Олонецком, Муромском и Гжатском районах. Вот данные о выплавке чугуна за XVIII и часть XIX века. (В конце XVII века чугун в России выплавляло всего два или три завода (см. таблицу).

          Приведенные данные показывают, что Россия, конвульсивно вырвавшаяся при Петре на первое место в мире по уровню черной металлургии, потом резко, и чем дальше, тем больше, отстает от всех без исключения промышленных стран Запада.
          Уральская металлургия выросла поразительно быстро. Но она выросла не в качестве органически прогрессивного элемента в теле феодальной экономики. Наоборот, сконцентрировав весь еще не изжитый остаток сил, феодальный строй в лице Петра оказался достаточно силен, чтобы для продления своего существования создать исторический уникум - промышленность на крепостном труде. Зародышу будущего Петр придает реакционную социальную форму. Решение непосредственной узкозлободневной задачи - смягчение военной слабости России - обеспечивается таким мероприятием, которое в течение почти двух столетий будет неизбежно тормозить рост всего народного хозяйства России. Петр с успехом создает крепостную фабрику.
           Этим он настолько укрепил класс феодалов и настолько ослабил неизбежный рост буржуазии и буржуазных отношений, что русское дворянство, которое к началу его царствования почти полностью исчерпало свои внутренние силы, сумело сохранить монопольную власть еще на 200 лет. С этой точки зрения потрясающая картина гниения послепетровской России является естественным и закономерным следствием успеха его реформ. Промышленность на Западе толкала феодализм к могиле.                 Крепостная промышленность Петра усиливала его. Своими реформами Петр настолько подорвал и ослабил ростки новых общественных сил, что класс дворян более чем на столетие оказался монополистом не только в экономической, но и в общественной жизни страны. Даже первыми русскими буржуазными революционерами оказались через 100 лет после смерти Петра представители дворянства.
           В допетровской России свободных рабочих рук в массовом масштабе не имелось, что и было одним из самых главных препятствий развитию ремесла, мануфактуры, промышленности и торговли. Петр разрешил эту проблему без малейшего ослабления крепостнических порядков массовой припиской крепостных крестьян к заводам.
           Но крепостная промышленность, как и всякое крепостное хозяйство, давала лишь убийственно малый рост производительности труда. Затраты труда на одну условную тонну чугуна в допетровские времена (1660 год) составляли, по расчетам П. А. Хромова, 183 часа, а к концу царствования Петра (1723 год) - 161 час, то есть за 63 года уменьшились всего на 6,5 %. Если принять во внимание достижимую точность учета, то с полным основанием можно сомневаться в том, имел ли место даже такой архичерепаший рост производительности труда.
           Европейские заводчики под угрозой гибели в конкурентной борьбе должны были тратить высокую долю прибыли на расширенное воспроизводство и техническое переоборудование заводов. А уральская металлургия родилась и выросла, окутанная монополиями на рабский труд, на леса и недра, монопольной защитой от могущих возникнуть рядом конкурирующих предприятий. Закрывшийся всяческими видами монополий уральский горнозаводчик тратил на расширенное воспроизводство совсем ничтожную часть своих прибылей. Отсюда застой и загнивание уральской металлургии и тот ее исключительный паразитизм, который так красочно описан Маминым-Сибиряком.
            Петр решает сдвинуть с места и развитие ремесла, пересадив на российскую почву европейские образцы. По введенному в 1721 году "Регламенту Главного Магистрата" и по Указу 1721 года все городское население было разделено на гильдии.
           Внешне это весьма похоже на западное ремесло. На деле сходна только форма. Европейское ремесло растет в результате ослабления крепостной зависимости крестьян. Петр пытается стимулировать его при усилении этой зависимости. Но ремесло, основанное на личной заинтересованности и разделении труда, не может расти на почве, плотно утрамбованной крепостническими нормами и рогатками. В 1744 году, после того как Регламент действовал почти четверть века, в Петербурге насчитывалось всего 709 ремесленников, а в торговом центре страны Москве - лишь 117.
           Полезно привести несколько законодательных актов, отражающих политику укрепления крепостнических отношений, блестяще начатую Петром.
Указом 1721 года, разрешающим купцам покупать к заводам крестьян, Петр расширяет слой феодальных эксплуататоров. А в 1736 году издается указ о "вечном закреплении" рабочих и мастеровых на мануфактурах.
           В 1763 году Екатерина издает особо патриотический указ, разрешающий покупать крестьян к фабрикам и иностранцам.
           В этих условиях купеческий капитал растет почти исключительно в качестве комиссионера дворянства, феодальных заводов и дворянского государства. Жизнь не толкает этот капитал в сторону роста товарной продукции. Насколько чисто реакционные функции преобладают в душе тогдашнего купца, говорят наказы 1767 г. Купечество Костромы, Коломны, Переславля, Тулы, Твери, Новгорода, Торжка, Каргополя, Вологды, Симбирска, Царевококшайска, Вязьмы хлопочет в них о том, чтобы ему было позволено покупать крепостных.
           Купеческий капитал нигде не являлся политическим авангардом буржуазии. В России он стал подголоском реакционного дворянства. Так продолжалось до 1905 года, когда московские и провинциальные охотнорядцы были больше католиками, чем Папа, поддерживая монархию в ее неурезанном виде даже тогда, когда значительная часть дворянства поняла неизбежность перемен.
           Преобразовательная деятельность Петра, всей своей силой направленная против объективно неизбежных социально-экономических изменений, была невозможной без создания огромного, дорогостоящего бюрократического аппарата. В 1704 году доходы государства составили 3 063 525 рублей (современному читателю полезно знать, что рубль эпохи Петра равен примерно 17 рублям начала XX века и примерно 330 рублям 1951 года), а расходы - 3 515 553 рубля. Распределились расходы следующим образом:
- военные расходы -1 439 832 рубля (40,9 %)
- содержание государственного аппарата - 1 313 200 (37,6 %)
- дворцовые расходы - 156 843 ( 4,4 %)
- дипломатия - 75 024 ( 2,1 %)
- церковь - 29 771 (0,8%)
- просвещение, медицина, почта 17 388 ( 0,5%).
            Герцен с гневом и болью пишет в "Былом и думах": "Один из самых печальных результатов петровского переворота, это развитие чиновнического сословия. Класс искусственный, необразованный, голодный, ничего не умеющий делать, кроме "служения", ничего не знающий, кроме канцелярских форм, он составляет какое-то гражданское духовенство, священнодействующее в судах и полиции и сосущее кровь народа тысячами ртов".
            В те времена, когда я это пишу, нельзя не предвидеть "умного" замечания о том, что "вообще" рост государственной машины прогрессивен. Поэтому стоит заметить, что в Европе бюрократия складывалась в качестве аппарата в руках восходящей буржуазии, в значительной мере направленного против разлагающегося, но еще сильного феодализма. Социальным назначением бюрократии, созданной Петром, было подавление ростков капитализма уже сильно подгнившим феодализмом. Эта бюрократия была особенно продажна именно потому, что она была реакционна по своему общественно-экономическому назначению, по своим функциям в системе феодальной монархии.
            Шумливые петровские указы о грамотности дворянских детей не могли подвинуть Россию и по пути создания потребности в образовании. Грамотность была необходима лишь для того, чтобы попасть в созданную Петром бюрократическую машину. Крепостное сельское хозяйство и крепостная промышленность острой потребности в грамотных людях не испытывали. Через полвека после "великих" реформ Петра даже дворянство не дошло до сплошной грамотности. В 1767 году в Оренбургской области неграмотных дворян было 60 %, в Московской - 18%. В 1767 году в наказе дворян Козловского уезда высказано пожелание не учить грамоте "подлых людей", дабы они не могли подавать "доношения" на знатных и заслуженных дворян. Под этим наказом "...вместо дворянина Алексея Григорьева за неумением грамоте подпоручик Изосим Иванов по его прошению подписался". Сплошная неграмотность крестьян предрешала высокую долю неграмотных и среди купцов. И что особенно важно с рассматриваемой точки зрения, купечество в своих наказах "комиссии для сочинения проекта нового Уложения", созданной Екатериной, заботится об образовании только своих собственных детей.
            Покажем еще, что стоила рассматриваемая эпоха народу. Эта цена будет сказываться на его жизни еще многие десятилетия. Сравнивая общие цифры податного населения России по переписям 1678 и 1710 годов П. Н. Милюков показывает, что население за этот период убавилось на одну пятую часть. Другие исследователи, подвергая сомнению надежность тогдашних переписей, оспаривают лишь размеры этого уменьшения.
           Милюков приводит по 11 736 убылым дворам данные о характере убыли:
- умерло в домах - 29,1 %
- взято в солдаты и на работы - 20,4 %
- побеги - 31 %
           Таким образом, чисто военные потери относительно невелики. Главным бичом народа оказываются петровские реформы. Весьма ненадолго продвинувшие вперед тяжелую промышленность, они на многие годы задержали развитие основы народной жизни страны - ее сельского хозяйства.
           Дальнейшее развитие России, крепостной строй которой был столь талантливо укреплен Петром, идет по пути предельно возможного сохранения этого строя. Рост черной металлургии, не очень сильный в XVIII веке, не стал показателем общеэкономического роста. Опутанная крепостничеством Россия лишь в малой степени увеличивала потребление черного металла внутри страны. Пушек и ружей становилось больше. Но пахали по-прежнему деревянной сохой, не строили в сколько-нибудь удовлетворительном количестве станков для ремесла и промышленности. Вывозили металл за границу, чтобы на вырученные деньги привозить предметы потребления для паразитирующего дворянства. В XIX веке Россия вследствие быстрого роста европейской металлургии и черепашьих темпов развития отечественной стала импортером черных металлов.
          Огромная военная сила крепостнического государства дала ему возможность успешно вести непрерывную кровавую войну против собственного русского и инонационального крестьянства. Эта война, принимавшая иногда форму открытых сражений (Пугачевщина), позволяла эксплуатировать крестьянство на прежней крепостнической основе.
Важно еще раз подчеркнуть, что в общественных движениях XVIII века, в войне 1812 года и в революционном движении после нее русская буржуазия не принимает сколько-нибудь активного участия. Следовательно, она не накапливает политического опыта, не создает своих политических организаций, не выдвигает ярких общественных фигур и не дает сколько-нибудь яркой критики феодализма. Малочисленная и раздробленная, она остается лишь жалкой просительницей реформ, ни разу не поднимаясь до решительных требований.
           Интересно заметить, каким образом экономическая и социальная монополия дворянства отразилась на духовной жизни наиболее просвещенной части России.
           В XVIII веке еще совсем нормально, что гениальный Ломоносов пишет оды злейшим врагам архангельских и иных мужиков, из среды коих он вышел. Высокопарный стиль Ломоносова - живое свидетельство монополии языка, совершенно чуждого и непонятного народу. А прозвучавший в конце века голос республиканца Радищева совершенно одинок. Лед начинает таять очень медленно. Лишь в XIX веке одновременно с декабристами на сцене появляется Пушкин. Это огромный немеркнущий талант. В нем уже есть и протест против гнусностей Александровской и Николаевской эпохи. Но на радикальный разрыв с дворянским строем и он не способен. Горячее сочувствие декабристам совмещается в нем с почти искренней поддержкой душителей польской свободы. Поэтому декабристы ценят его, близки к нему, но к "настоящему" делу не подпускают. Белинский пишет про Пушкина: "Везде вы видите в нем человека, душой и телом принадлежащего к основному принципу, составляющему сущность изображаемого им класса. Короче, везде видите русского помещика... Он нападает в этом классе на все, что противоречит гуманности, но принцип класса для него вечная истина". Это необходимо указать в связи с тем, что ныне стало модой причесывать Пушкина под декабриста, хотя между ними дистанция огромного размера. Пушкин, Лермонтов, Гоголь - доказательство того, что самое яркое, самое талантливое уже не на стороне престола. Но слов о борьбе с ним они почти не произносят, таких песен почти не поют.
            Реакционная сущность петровских реформ была ясна многим вдумчивым исследователям.
            У Г. В. Плеханова читаем: "Петр не только укрепил закрепощение крестьянства, даже его многочисленные и разнообразные технические заимствования у Запада вели не столько к европеизации наших общественных отношений, сколько к еще более последовательному переустройству их в старомосковском духе... В России Петр, основывая фабрики и заводы, приписывал к ним окрестных крестьян, чем создавался новый вид крепостного состояния. Оно (в этом особенность нашего исторического процесса) замедляло дальнейшее развитие России. Кроме того, оно затрудняло европеизацию той части населения, которая занималась новым производством".
            П. Н. Милюков в своей работе "Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформы Петра Великого" пишет: "За исключением мер, принятых в последние годы под влиянием идей меркантилизма в пользу городского класса, Петр не был социальным реформатором".
            Французский историк Левек замечает: "Петр еще больше увеличил рабство русских, требуя, чтобы они стали похожими на свободных людей".
Ярким художественным отображением петровских реформ служат известные строчки горячего почитателя Петра - Пушкина:
"...Не так ли Ты над самой бездной
    На высоте уздой железной
    Россию поднял на дыбы?"
            Подсказаны они, по воспоминаниям современников, умным Вяземским, который сказал Пушкину, когда они проходили мимо Медного всадника, примерно так: "А Петр вовсе и не повел Россию вперед - он ее только вздернул на дыбы".
            Возвращаясь к интересующему нас вопросу о причинах органической слабости русской буржуазии в революции 1917 года, мы можем констатировать, что по своей объективной сущности эпоха Петра была временем жестокого удушения ростков подлинного промышленного подъема, а, следовательно, периодом удушения роста, оформления и самоопределения русской буржуазии. Петр сделал чисто реакционное дело, но сделал его с энергией, размахом и полетом.
            Реформаторская деятельность Петра, часто изображаемая прогрессивной, представляет собой яркий пример того, к каким результатам может привести быстрое, очень эффектное для невнимательного наблюдателя развитие производительных сил, если оно не служит формированию соответствующих общественных отношений.
            Мне приходится столь подробно останавливаться на этом вопросе потому, что в мое время развитие промышленности возведено в ранг всемогущего средства спасения, не зависящего от того, какой ценой, какими способами и чьим в конечном итоге интересам оно служит. С этой точки зрения так называемая сталинская эпоха требует глубокого экономического анализа, украсить который должны драгоценные слова Гете:

Теория, мой друг, сера.
Но зелено вечное древо жизни…

Гурт "28"

Не той у нас Петро,

Останні статті

Коментарі