И.В.Гёте "Фауст", часть первая,сцена "Ночь"(мой пер. с нем.)

............................., для всех ,но РАди Васъ- прим.перев.)                 

    ПЕРВАЯ ЧАСТЬ ТРАГЕДИИ

                      СЦЕНА "НОЧЬ"

В некоей сводчатой узкой готической комнате.

Фауст, неспокойный, -на высоком седалище за кафедрой.

Фауст:

Я филозофию постиг,

юстицию и медицину,

увы, и теологию долбил

усвоив буквицы да цифирь.

И вот, стою, бедняк-дурак,

умом не крепче чем тогда!

Магистром звусь, и доктором

уже ,кажись, десятый год.

Меж сосен трёх немолодых

вожу учеников своих-

и вижу: знать нам не дано!

А сердце -жаждой сожжено.

Хоть выделяюсь из шеренги дурней

попов ,учёных всяких курий,

не мучимый сомненьем, не раздвоен,

исчадьем ада не обеспокоен,

к тому же радуюсь хорошему довольно,

не представляю, что б ещё освоить

дабы людей исправить и наставить

ни денег, ни запасов не имея,

ни почестей дворянских, благ плебея.

От жизни оной пёс бы удавился!

Я ж, бедный, к магии оборотился

чтоб силы демонов явились словом-

и обернулись знания уловом-

ведь умываюсь годы горьким потом

всё говоря без толку, без охоты-

чтоб я познал, в чём мира толк

и что связует вещи в нём:

зародыша и плод, росток-

не увязая в гуще слов.

.

О, если б, Полная Луна,

Ты знала как сижу без сна

за кафедрой не раз в полночь,

твой луч сумел бы мне помочь.

Мой странный друг, явися мне.

Ах, мы б прошлись наедине.

Для нас преград, любимый, нет.

Мы б купно с духами парили

миная горы и долины.

Я  смог бы чад наук омыть,

в росе твоей здоровым быть.

.

О! сколь сидеть в тюрьме ещё?...

(проклятый каменный толчок,

где даже солнца милый луч

скрозь стёкла токами тягуч)

меж четырьмя шкафАми книг,

и каждый том- червям гранит,

и меж бумаг высоких куч,

что в паутине да пыли,

акми миккстура, в колбу влит,

инструментарием удобнрен,

портрету мёртвого подобен.

Ты мир сумел свой засолить!

.

И ты ль не знаешь, отчего

сердечко мучимо врагом-

невыразимо горькой болью?

Она и жизнь твою неволит!

Ты променял природы живь,

что Бог устроил для людей,

на пыль и прах, на тлен и гниль,

на груды чучел и костей.

Воспрянь! туда, в далёкий край-

и этот тайный манускрипт,

что Нострадамус начертал

да скажет, что там впереди.

И, коль Природа просветит,

увидь бегущую звезду,

взойди туда, где вы- одни:

твой дух познает Вышний Дух.

Фальшивит пересохший ум.

Я в коло демонов зайду...

Я здесь один, вторите...чу!

(отворяет манускрипт, зрит знак Макрокосма)

О, сколь блаженно этот вид

питает суть моих извилин!

Я юн и счастием полним:

по нервам, жилам уструилось.

Не богом ли начертан знак,

что лихорадку мою лечит,

он ладом полнит грудь увечну,

им отворяется казна

природных сил, сокрытых не навечно!

Не бог ли я? Светло в душе.

Я всматриваюсь в эти чЕрты:

се Труженица мне вручает крепи.

Я чую шёпот Мудрости, уже:

"Духовный мир не затворён навечно.

Душа- жива, на сердце стынет труп.

Встань, ученик, купайся не переча,

ныряй, землянин, в раннюю зарю!"

(всматривается в знак)

Как Всё в Одном сливается взаимно,

живёт и трудится, о диво!

ОблАки, то нисхОдя, то вздымаясь,

торочкой золотою украшаясь,

благословенья ладан расточают,

к земле из выси мощно припадают:

сей благовест Единому играют!

О, Зрелище! Увы! всего лишь представленье!

Как мне постичь Тебя, Природо Безконечна?

Вы, груди, где? Истоки всякой живи,

я вял и тощ, но вас, увы, не вижу.

Вы бьёте, льёте- я лишь жаждой мечен!

(вяло листает книгу- и замечает знак Духа Земли)

Иначе этот знак меня берёт!

Ты, Дух Земли, мне ближе.

Уж чую: мои силы пышут.

Уже горю что молодой заброд.

Уже готов явиться миру смело

земным болящим и ярящим всплеском,

двумя крылАми с бурями сразиться

и ,не скорбя, о скалы грудью биться.

Над мАкушкою стелет мрак...

Гаснет лампа....

Луна за тучею темна...

Грома! Лучи кровавы

вокруг чела... из хмари-

чудак незримый; кучат чучела-

и коловертят

             меня!

Я ощутил: се Ты, Летучий Дух.

Откройся!

Ха-а-а. Как в сердце спёрло!

К новым чувствам,

нервы ползучи!

Я чую: сердце, тебя предано до донца!

Крепче врачуй! цена дара- одна жизнь.

Дух:

Кто звал меня?

Фауст (отворачиваясь):

                                Ужасен лик!

Дух:

Питал тебя до самых краев,

тобою мощно вызываем, я- вот.

Фауст:

         ....увы, невыносим!

Дух:

Ты на последнем издыханьи

молил свиданья и беседы.

Души ли зов уста бередил?
Я- здесь. Где этот ум, что миръ весь

вращал, нас, духов, воздымая

чтоб побрататься? Фауст, где ты,

сверхчеловече? Голосом воздетый,

вот я, сгущён, старательно внимаю

тебе, теперь приметен смертный,

о, червь дрожащий, сморщенный, последний.

Фауст:

Я ль ,Фаутс ,тебе равный, должен

на милость сдаться, полымяной роже?

Дух:

В думы мавеньи, в дерзости дел

я сокращаюсь,

всё освящая:

смерть и рожденье,

вечность морскую,

бег, перемены,

жизни горенье,

тем же станку шумящу прислужаю

и тку БожЕств живое одеянье.

Фауст:

Тебя, кто миръ обширный ометает,

рабочий дух, сколь рядом чую: близок...

Дух:

Тот дух, что тело заключает-

не я!

(....исчезает)

Фауст (рушась):

Не ты?

Но кто?

Я- образ Божества

и -вовсе не тебя!...

.................................

(стучат в дверь)

О, смерть! известно: ассистент

убьёт тотчас голУбую мечту,

дополз погрызть науки тук.

Гряди, червивый импотент!

 

Вагнер:

Простите. Чуял, вслух читали,

пожалуй, греческой трагедии отрывок:

на сей стезе желал бы я барышить,

она сегодня прибыть источает.

Молве и слуху глум привычен:

поп-беден, лицедей- добычлив.

 

Фауст:

Да, верно, поп- комедиант-

ко времени: и люб, и зван.

 

Вагнер:

Ах, коль живёшь в музее заперт,

не видишь мiра даже в божий праздник,

издалека хотя бы, чрез оконну раму,

кому твои словесные дерзанья?!

 

Фауст:

Не осязая слова, не добыть вам речи,

когда она не из нутра клокочет,

не градом древлемощным мечет,

сердца людские плющит-лечит.

 

Вагнер:

Доклад, однако, лектора счастливит.

Мне далеко до благодатной нивы.

 

Фауст:

Он ищет речевых побед!

И он ли- не трескун-дурак?!

Немного дум таит в себе

та речь, чей слог кудряв.

Коль есть вам прямо что сказать,

то нужно ль слог полировать?

Словес пестрЯдь- бесчеловечна,

хотя заманчива на слух:

так хладный ветер падаль мечет,

несёт осеннюю листву!

 

Вагнер:

Ах, боже! сколько всех наук,

а лет даётся мало:

не совладать критическим закалом.

Сердечко, мозг- что мухи: тки, паук.

Сколь тяжко не собрать отмычек.

Придётся ли к источника взойти?

А на серёдке срочного пути

беднягу смерть приказно вычтет.

 

Фауст:

Пергаментны ль те святы родники,

из них захлёб навеки жажду лечит?

Коль ты к  душе родитмой не приник-

не заслужил покоя, рЕчу!

 

Вагнер:

Позвольте, в том большое счастье-

скрозь воздуся веков перемещаться,

да извлекать те мудрости былыя,

что перекрыты нашенским прибытком!

 

Фауст:

О да, до самых дальних зорь!

Мой друже, времена былыя

нам запечатаны не на позор.

О "воздусях" вы главное забыли:

суть они Уст Господних ток:

века ему- преграды ветхи.

Вглядись до воя: что оттоль исторг?

В чулане- лихо сваленные вехи,

застоев глушь , заломов злой восторг,

марионеток речи...

 

Вагнер:

                А мiръ? Людские дух и сердце

желает всяк изведать?

 

Фауст:

                   Чем же?

По имени окликнув, сглазить детку?

Кто ведал, те, немногие, вещали,

сны, чувства черни обращали,

суть сожжены, распяты средь гляделок.

Пршу вас, друже, наступила ночка:

должны же мы речам поставить точку?

 

Вагнер:

Хотелось мне скорее зрелости достичь,

чтоб вам ответсвовать учёно вровень.

В воскресу пасху, завтра, может,

удастся мне вопрос один постичь.

 

Фауст:

Пока надеждою башка дурная прыщет,

пустой язык свербит сырой доклад.

Кто ищет жадною рукою клад,

доволен будь, коли червей отыщешь!

Такой-то гоос осмелел же здесь,

где Духовмiръ меня облёк, разнесться!

Но, кстати, благодарствую за весть

ничтожнейшему из сынов надземных:

ты разлучил с отчаяньем меня,

которое вредило так рассудку:

явленье было велико, ея!

Ты, Фауст, ощутил себя малюткой.

Я, Образ Божества, уже

приблизился к зерцалу вечной правды,

роскошествовал в небес сияньи красном

готовясь смертну плоть отжечь.

Я, сверххерувим, чья сила воли

вот, веной бы вонзилась в Сердце Горне

для наслаждений ангельски-раздольных-

и поцелуем утолила б жар свой гордый,

я брошен оземь ....божьм громословом?!

...........................................................

Не вольно мне с Тобою мериться-равняться.

Я, одержимый, смог Тебя дозваться-

остановить Тебя- ни сил, ни воли.

 

То был блаженный миг Явленья:

Он дал мне чувства малости, величья,

Он отшвырнул меня ногой свирепо

в неведомое нечеловечье.

Кто научил? Чего ст"рониться?

Предупреждён я иль отмечен?

Делам и бедам нашим- не розниться:

они суть камни в жизненном теченьи.

 

Прекраснейшее, чем бы с Духомъ породниться,

мы давим чуждым сверх креста.

К благам земнаго мира устремимся-

иную ношу нам вручит мечта.

Дающите нам жизнь земные чувства

темнеют, охладев, в волненьи тучном.

 

Когда Фантазия стремит в полёт,

полнЯсь Надеждой, к Вечному взмывает,

столь мало удовольствует её-

а Счастье в круге Часа исчезает.

Печаль гнездится во сердечной глУби,

плодит тихонько тайныя нелЮби,

Покой-Охоту детками замает,

да примеряет новыя личИны:

то дом, то кош, семью с женою кажет,

отраву, нож, потопом да пожаром

торопит, тормозит, а ты , зажатый,

что не теряешь- жертвуешь кручинам.

 

Богам не равен я . В глубоком мраке

я червю равен пресмыкаясь в прахе,

которого, что прахом же питаем,

пята прошельца плющит погребая.

 

Не прах ли здесь ,вдоль узких стен

стократразладно меня глушит?

Хлам многоличья перемен

меня, он, моль, помалу крушит?

Здесь я испью? Тут собран тук?

Из многокнижия извлечь

людских мучений пустоту-

да каплю счастья подстеречь?....

Что скалишься, порожний череп , мне:

мол мозг твой, равно мой, вертел

заблудшим телом к свету в темноте,

желая правды, да всё плачем пел?

Инструментарий шутит надо мной:

валец да коло, сито, ручка.

Стою у Врат. Вам, с пыльной бородой:

Кто Их мне, Ворота, разлучит?

( окончание главы сегодня набью----прим. перев.)