Страх и трепет

Ровно год назад, будучи в экспедиции в одном из наших наслегов я крестил парня двадцати с небольшим лет. Он старательно готовился, искренне, гласно в храме исповедовал веру в Троицу, в Сына Божия, имел желание жить в доброй совести. В этом году он приходил на службы, когда приезжали наши миссионеры, -- причащался и исповедовался. Жизненный уклад рыбаков предполагает долгие периоды тяжелой работы без выходных, -- когда идет рыба отдыхать некогда. Потом, после продажи рыбы, бывает время, когда заняться особо нечем до следующих сезонных дел. Парень этот начал выпивать и увлекся компьютерными играми, - всякими стрелялками, преимущественно. Кончилось тем, что недавно он совершил тяжкое убийство, -- зарубил топором пожилую женщину. На суде он утверждал, что не понимал, что делает, --  ему казалось что он в игре. Его признали вменяемым и осудили на длительное заключение. Владимир его имя. Из того же наслега родом был и другой человек. Убил же Владимир его близкую родственницу. В прошлом же году он как-то зашел в Тиксинский храм сильно навеселе, устроил диспут о вере, заявил, что нет Бога и быть не может, -- так как он воевал в свое время и видел много всякого, несовместимого с бытием Божиим. Хорошо, что тогда в храме был наш командировочный о. Владислав, сам воевавший на Кавказе. Поговорили они довольно резко, но ушел этот гость в раздражении и полном убеждении в своей правоте. Вчера, спустя ровно год, заходил снова. Поставил свечи, перекрестился, спросил о крещении детей. Поговорили мирно и светло с ним. Рассказал он, что с прошлого года, как только заявил он громко в храме о своем неверии, -- жизнь его сильно изменилась и он много думал. В итоге вот, --  пришел. Страх и трепет обнимает меня, когда я начинаю размышлять о путях и судах Божиих, страх и трепет, братцы мои... страх и трепет. А вот рассказ Игумена Агафангела (Белых) о том, какой была у него самая памятная Пасха

Весна 1984 года была холодной. Мы бесцельно слонялись небольшой стайкой по тёмным, мокрым переулкам и грелись пошлыми анекдотами и дешёвыми сигаретами. Не помню уже, кто сказал, что завтра Пасха. Это было хоть какое-то развлечение, — пойти в церковь в праздник. Всё, что мы знали, это то, что служба должна быть ночью. Домой рано никто не собирался и мы понеслись через полгорода в сторону кафедрального собора. Через 16 лет и два месяца там меня будут рукополагать во диаконы.

Издалека была видна пестрая толпа у церковной ограды и яркий свет из высоких окон храма. Мы приблизились к воротам. Я совершенно не помню ни своего настроения в этот момент, ни того, о чем я думал. Зато я четко помню свои ощущения спустя несколько минут. Спокойно и уверенно, как мы обычно заходили в кинотеатр или какой-нибудь ДК на дискотеку, наша компания направилась ко входу в храм. В этот момент я почувствовал, как мягко, но властно меня взяли за локоть.

Лицо человека в потертой кожанке было невыразительным, но даже подростку было ясно, что этот дядя из органов. Глядя в сторону, он будничным тоном осведомился о цели нашего визита. Кругом были люди и я не делал ничего противозаконного, поэтому с определённой долей нахальства я заявил, что мы идем, короче это… молиться, — я с трудом вспомнил, что обычно делают в церкви. В этот момент я заметил, что у ворот стоят преимущественно мужчины с красными повязками на рукавах. Пасха в том году пришлась на день рождения Ленина и, может быть, по этой причине храмы усиленно патрулировались нарядами милиции и дружинниками.

Ещё крепче сжав мою руку, невыразительный человек спросил номер школы, сколько мне лет, где мои родители и не желаю ли я помолиться в отделении милиции, покуда они за мной явятся? От забора в нашем направлении двинулась группа дружинников. Притянув меня вплотную к себе,  дядя из органов хрипло прошептал мне в ухо несколько слов. Наверное, следовало бы написать, что он обдал меня при этом смесью чеснока и перегара или просто каким-нибудь малоприятным ароматом, но это не так. Он просто грязно выругался и сообщил, мешая мат и разговорный русский, что если я не хочу неприятностей, то через секунду и духа моего здесь быть не должно.

В мгновение ока, выдернув рукав куртки, я рванулся было бежать и тут же почувствовал увесистый пинок в то место, где на джинсах обычно пришивают задние карманы. Потеряв равновесие я слетел с тротуара в грязь. Раздался хохот людей с красными повязками. Человек в кожанке в нецензурных выражениях посоветовал мне ускорить темп. Я отряхнул грязь, насколько это было возможно и нарочито медленно пошел в сторону от храма. Всегда мне доставалось в уличных конфликтах за такие несмиренные штуки больше прочих и, кстати, вполне заслуженно.

Ночью автобусы не ходили. Свою компанию я не нашел. Шлёпая по весенним лужам, в которых рябью отражались редкие фонари, я тащился через ночной город домой и думал: Гады, ну какие же они гады!

Как выяснилось на другой день, моих друзей также прогнали от храма дружинники. Возможно, формально они были правы, – нечего было несовершеннолетним делать в полночь в людном месте без сопровождения взрослых.

А в собор я все же попал. Через неделю. Зашел из принципа и чувства протеста прямо среди бела дня. Там было солнечно, тихо и совсем пусто. И была в этой тихой солнечной пустоте какая-то тайна, непонятная и привлекательная. Потому что её тщательно охраняли от меня, а значит, — она была настоящей.

Об авторе