Служенье муз не терпит наркоты

Акунин написал компот из романа и компьютерной игры, Сорокин восстановил в России монархию, Пелевин занялся Рублевкой, а Оксана Робски населила ее марсианами… Магазины завалены книгами. Писателей больше, чем читателей. Читатели читают, критики ругаются, перья скрипят. Что происходит в этом самом литературном мире? Кто-то считает, что современной литературы нет, одно графоманство, бизнес и “гламурье мое”. А кто-то регулярно оставляет в магазине ползарплаты, упиваясь трудами современников. Золотой век литературы давно прошел, сегодня идет век позолоченный, как стразы на штанах. Ну что — заглянем под обложку?..

От гламура до греха

Велика русская литература! Обломов и Башмачкин, Раскольников и Чичиков, Базаров и Болконский! А каких героев подбрасывает нам современная популярная литература? Попробуем очертить круг тем.

• Офис-гламур. Взбодрил и размножил жанр для офисных сотрудников Сергей Минаев своими “Духless”, “Media Sapiens” и “The телки”. А также: Наташа Маркович “Anticasual. Уволена, блин”, Алексей Колышевский “Откатчики”, “Патриот”, “МЖ: Манагер Жжот”, Азарий Лапидус “Road Show, или Любовь олигарха”. Здесь же горячий жанр “секси”, подогреваемый сексапильностью самих авторесс. Оксана Робски “Casual”, “Устрицы под дождем” и совместно с Ксенией Собчак “Zамуж за миллионера, или Брак высшего сорта”, Лана Капризная “Настольная книга блондинки. Светский путь”, Лена Ленина “Stars”, Ира Андреева “Люби меня. Быстро!” и прочие блондинки в шоколаде.

Супермодная ныне писательница Лена Ленина

• Простые для простых. Эти авторы от российской реальности не убегают. Наоборот: ни на шаг от нее. Простые ребята. Евгений Гришковец — его любимую маску “обычного, искреннего парня” все знают. Захар Прилепин — “Санькя” о тяжкой доле нацбола и “пацанские” рассказы “Ботинки, полные горячей водкой”. Затихший последний год Алексей Иванов поначалу проповедовал заповедные уральские места в “Золоте бунта”, “Message: Чусовая”, а потом ударился в любовное томление на лоне российской природы (“Блудо и мудо”). Владимир Маканин (его именуют мастером прозы, и не зря) на днях выпустил “Асан” — роман об обратной стороне Чечни, крепкий, мужской, без пафоса, тоски и причитаний, как часто пишут о войне.

• Фрагменты из запредельного. О, тут у кого фантазия извраще… простите, изощренней, тот и на коне. Владимир Сорокин после “Льда” увлекся новой русской опричниной, нафантазировав себе монархическое будущее нашего отечества (“День опричника”). А потом “тема его не отпустила”, и он ее расширил и углубил (“Сахарный Кремль”). Борис Акунин сидит на любимом насесте и снова пишет про 30-е годы, таинственные научные изыскания, убийства и расследования тайн — правда, теперь это не просто книга, а “унибук”, роман — компьютерная игра “Квест”. Пелевин после романа о вампирах и вампиризме (“Empire V”) разразился кое-чем новеньким — “П5”. На эту книгу поклонники отзываются так: “Пелевин был, да весь вышел”. Поклонники всю эту запредельщину любят как раз за то, что она не имеет отношения к нашей реальности.

Иллюстрация к книге Виктора Пелевина

• Святые и грешники. О жизни католического священника — Людмила Улицкая, “Даниэль Штайн, переводчик”. О вере и неверии простой московской девочки — Майя Кучерская, “Бог дождя”. “Испуг” Владимира Маканина — о грехе сладострастия старенького дедули.

• Человек, который знал все. Так и называется роман Игоря Сахновского. Тема героя, который случайно проникает в тайну мира, волнует сейчас писателей жутко. Об этом же герое роман Дины Рубиной “Почерк Леонардо”. Сюда же — и новый роман Дмитрия Липскерова “Демоны в раю” с демоном в главной роли.

• Бывшие люди. Литература для тех, кому нужен прошлогодний снег, и для тех, кому приятней вернуться в СССР, чем грызть гранит дикого капитализма-2008. Комсомольцы в “Редких землях” Василия Аксенова, вторая и третья часть приключений Чонкина Владимира Войновича, а также мемуары и воспоминания из прошлых лет. За этим столиком сидит и Владимир Орлов, автор известного когда-то “Альтиста Данилова”. В его новеньком “Камергерском переулке” речь не о прошлом, нет: там и олигархи, и мобильники есть. Но ткань романа ползет, как скатерть со стола, в 80-е, утаскивая за собой новую реальность. Рюмочные, “сто пятьдесят и пива”, солянка, тягучесть немегаполисного времени.

• От любопытства кошка сдохла. На этом людском свойстве — любопытстве — построены все наши детективы. Александра Маринина, Дарья Донцова, Юлия Шилова со товарищи.

Фонарь в конце тоннеля

“Особстатьей” выделяем Дмитрия Глуховского, под компьютерно-космическими обложками которого бьется чистое талантливое сердце. История Москвы, в которой после ядерной войны жизнь сохранилась лишь в подземке. “Метро-2033” нравится и подросткам, и великовозрастным интеллектуалам. Мутанты и раздробленные черепа восхищают любителей “action”, а Глуховскому они нужны для метафоры наших жизненных трудностей. Роман “Сумерки” более тонкий и камерный. Переводчик, ведущий одинокую, погруженную в себя жизнь, становится обладателем архивных документов о племени майя. Две истории сплетаются в единую фантазию смертельно больного старика, и все это на фоне декораций арбатских переулков. Итак:

• классический, красивый и грамотный русский язык;

• “русскость”: без иностранных вливаний, с нашими реалиями, с памятью о нашем прошлом, с ароматом “загадочной русской души”, с легкой достоевщинкой;

• глубина проникновения в Вашу (да-да, в Вашу!) душу.

Конечно, и у Глуховского благодаря его сумасшедшей популярности появились “продолжатели”. У крупного издательства есть целая серия - “Stalker”. Мускулистые воины с автоматами на обложках: Недоруб — “Песочные Часы”, Шалыгин — “Черный Ангел”, Глушков — “Холодная кровь”, Левицкий — “Сердце Зоны”, и будет их больше и больше. Вторичные фантазии об исчезновении жизни на Земле выезжают на привлекательной, волнующей идее. В том разница: у Глуховского кошмарики и ужастики — только декорация, причина для серьезного разговора.

Глуховский не просто написал книгу, он создал целую вселенную

Герой нашего племени

“Я боюсь, что у русской литературы только одно будущее: ее прошлое”, — говаривал Евгений Замятин. Отличная идея. Давайте подберем к каждому хрестоматийному роману из XIX века произведение из наших дней. Может, нам есть что предложить?

• Возьмем Лермонтова! “Герой нашего времени” — Печорин, равнодушный, жестокий красавец, ломающий судьбы невзначай. Вот что Лермонтов говорит: “Герой Нашего Времени, милостивые государи мои, портрет, составленный из пороков всего нашего поколения”. Так кто же Печорин наших дней, милостивые государи мои? Это, конечно, главный герой нашумевшего “Духless” крутого бизнесмена Сергея Минаева. И сотни минаевских клонов. Герой владеет бабками, нюхает кокаин, лапает блондинок в туалете, при этом все ему противно, жизнь скучна, люди — скучные сволочи, бабы — продажные дуры… Но обязательно найдется некий свет в конце тоннеля (чаще всего любовь), который его проймет до глубины прокуренной души.

• Первейший специалист по чертовщине — Гоголь. Чертовщины у нас хватает. Тут и Виктор Пелевин со своим “Empire V”: человек превращается в вампира, чем вам не “Вий”? А в “П5” девушка превращается в богомола. Или Дмитрий Липскеров со своими “Демонами в раю”: в реальную жизнь реальных москвичей вмешивается настоящий дьявол. Чем не “Ночь перед рождеством”? А что до оборотистого вора Чичикова, так это бери любой роман. О том, как хорошо герой ворует, писать нынче модно. Любая книга про олигархов подойдет.

• Тургенев, “Отцы и дети”, призрак нигилизма! “Наше дело — площадку расчистить”. В разрушении всего сущего дальше всех пошел Владимир наш Сорокин. “Голубое сало” 1999 года — шедевр расчищения всех и всяческих площадок. Из Толстого и Достоевского выжали голубое сало, Ахматова “писает на голубую кожу айсберга”, а в буфете Большого театра “экскременты коричневато-серой массой колышутся под потолком”. Из свеженького — “День опричника” и “Сахарный Кремль”. Россия в 2027-м, с монархией, сословиями, опричниками, железным занавесом. Сорокин в своем репертуаре: “Опускаем дрели под стол, включаем и стараемся с одного раза попасть в чью-то ногу. Втыкать можно токмо раз”.

Вот такие дела. Был Достоевский, теперь Чхартишвили, был Пушкин, теперь Лапидус, был “Евгений Онегин”, теперь “Любовь олигарха”, были “Отцы и дети”, теперь “Настольная книга блондинки”. Круто?

• Без “Войны и мира” никуда. По монументальности в XXI веке эта эпопея пока аналога не получила, даже юмористического. Разве что протяженная во времени “Жизнь солдата Ивана Чонкина”, вторую и третью часть которой Владимир Войнович дописал в 2006—2007 гг. Пожалуй, никто другой в XIX и в XXI веках (XX век не берем, там Солженицын) не смог с такой тщательностью довести своих героев с начала до конца, как Толстой и Войнович. Бравый Чонкин попадает в Америку, разворачивает бизнес зерна и заводит себе “вайфу” Барбару.

• За Достоевским наших дней далеко ходить не надо — Борис Акунин избавил нас от необходимости угадывать. “Ф.М.” — двухтомный роман 2006 года, перекрут “Преступления и наказания”. Тут вам и детективная линия, и “теорийка”, и Свидригайлов. А также — Человек-паук и прочие мультяшные персонажи, драки с беганьем по стенам, бесконечная череда убийств и описание жизни на Рублевке. Куда ж без нее, родимой?

"Преступление и наказание" будет еще долго вдохновлять новомодных писателей

Лишний олигарх

У нас, куда ни плюнь, везде олигарх или хотя бы директор фирмы. А писатель Василий Розанов обвинял в русской революции русскую же литературу. Которая “не выучила, чтобы этот народ хотя научили гвоздь выковать. Что же мы умеем? А вот, видите ли, мы умеем “любить”, как Вронский Анну, и Литвинов Ирину, и Лежнев Лизу. Да уж давно мы писали в “золотой своей литературе”: “Дневник лишнего человека”, “Записки ненужного человека”…”

У других критиков есть теория, что наши “лишние” люди, в изобилии представленные литературой, и позволили Германии на нас напасть. Коллежский асессор, регистратор, секретарь, писарь — вот они, лица литературы XIX века. Акакий Акакиевич, Макар Девушкин, Мармеладов… Несчастные, забитые, маленькие люди, пресмыкающиеся перед старшим по званию. Чего их бояться?

А если сегодня некая Германия почитает нашу литературу?

Владимир Катаев, завкафедрой истории русской литературы филфака МГУ, автор книги “Игра в осколки. Судьбы русской классики в эпоху постмодернизма”:

— Да, представления о нас в других странах мифологичны, и литературные образы принимают участие в этих мифах. В литературу хлынуло все то, что пришло с крушением СССР, с перестройкой, с диким капитализмом.

Евгений Сидоров, бывший министр культуры РФ, бывший ректор Литинститута:

— Тогда эта Германия увидит, что Россия временно исчезла. Она не найдет в ней ничего того, что стоило бы завоевывать.

Итак, кто герой сегодняшнего дня? Конечно, менеджер! Секретарши, работники среднего звена, менеджеры по дистрибьюции духов или перепродаже унитазов. Менеджер смотрит на начальника и сам хочет быть таким: днем — офис, пальцы веером, вечером — клуб, коньяк, кокаин, платные девушки. Вот почему “менеджерская” и “олигархическая” литература смешаны. Какую бы должность герой ни занимал, все равно во всей этой литературе (“Любовь олигарха” или “Откатчики”, “Духless” или “МЖ”) вы найдете море коньяка, килограммы наркотиков, стаи проституток, толпы воров и бандитов, гору трупов и похмельную голову с утра. Велкам ту Раша, берите голыми руками!

О постмодернизме замолвите букву

Еще недавно главным направлением современной литературы был постмодернизм. Сорокин, Пелевин, Лимонов, Толстая, Виктор Ерофеев и Пригов с Кибировым в поэзии. Основная идея — разборки с прошлым, перекапывание реализма, разгром классики, раз уж можно стало. Постмодернизм как был плодом писательских измышлений, так и остался, к массовому читателю не успел придвинуться. Не успел и умер. Навсегда ли?

Владимир Катаев:

— Писатели сейчас пользуются отдельными приемами постмодернизма. Игровое начало, смешение несовместимого, но нет задачи отряхнуть с ног прах классики. Постмодернизм  проявляет факты угасания, его разгар прошел. Писатели изображают игру с классикой, насмешку над ней и при этом остаются в ее рамках. Сорокин пошел дальше всех в разрушении классической традиции. Но в последней трилогии “Лед” он пробуксовывает на своих дорогах.

Да, сейчас никто ничего не громит. Разве что в рамках реализма разросся мистический реализм. Писатели в Кремль запускают дьявола, в общем, фокусничают. Критик, телеведущий Николай Александров:

— Реализм как был, так и остается. С другой стороны, есть ощущение недостаточности, инерции или исчерпанности простого реалистического повествования.

Скучна нам картина мира!

Мнения экспертов

“МК” обратился к думающим и читающим людям с вопросом: что у нас нынче с литературным процессом?

Лев Аннинский, критик, публицист:

— Он подчиняется законам рекламы. Я не покупаюсь на это. Мне дают книгу: это забавно, вы отдохнете, развлечетесь. Не хочу я развлекаться, я и без них развлекусь. Я читаю по-другому, чтение — это работа. Пелевина и Сорокина я перестал читать — они дудят в ту же дуду. Мне следить за их талантами неохота, я не хочу читать о том, что я из дерьма. Я писал об этом в последней книге “Родная нетовщина”. Великая культура рождается из великого страдания.

Николай Александров, критик:

— Мы имеем огромное количество халтуры и графоманства, но такого разнообразия, как сейчас, не было никогда. Одновременно литература, которая раньше представлялась как нечто цельное и единое, утратила эту должность. Отсутствие яркости, силы выражения. Мы испытываем тоску по сильному слову. Появления человека, который будет определять лицо литературы, мы и ждем.

Нина Литвинец, вице-президент Российского книжного союза:

— Современная литература страдает от многословия. Сейчас писать коротко и выразительно мало кто умеет. Писатели не обладают даром вычеркивания. Писательство — это самоотречение. А писатели сейчас выдают то, что ждет от них широкая читающая публика. Они должны вести публику за собой, а не наоборот.

Евгений Сидоров, бывший министр культуры РФ:

— Популярны женские гламурные романы, детективы, сексуальные сюжеты. Такая литература выгодна коммерчески и политически. Людей отучают думать о серьезном. Нельзя писать русскую прозу, не имея под ногами почвы. А у нас под ногами бульон, неизвестно, что завтра будет со страной. Главенствует спешная, лихописная литература. Полет мужчин-валькирий. Стилистическая уверенность при внутренней неуверенности. Недостаток смысла — главная проблема.