Маркова.

  Но я еще помню времена, когда блондинка заражалась от меня наглым рыжим, как на том древнем задолго довоенном фото - две красногубых ковбойки с вечеринки.  Тогда были весёлые времена. Банковские вечеринки с начинающим певцом Потапом и пухленькой кудряшкой Настей. Унылый Вакарчук завывает "холодноооо" в снежном, ярко холодном новогоднем Донецке. Такой яркий калейдоскоп воспоминаний.

Памятная годовщина хозяев города. А может это был Новый год?  Ослепительные огни Донбасс арены, серебряные ведерки с черной икрой, устрицы, Мила Йовович, пьяный Лепс  с сигаретой в коридоре. ...это будет потом, а сейчас мы топчемся у входа и жалеем, что приехали слишком рано - в вечерних платьях, с голыми спинами в меховых манто  стоим возле закрытой  двери на красной дорожке. И тут замечаем неподалеку крохотную наливайку. Да плевать! В минус двадцать донецкого мороза твои кости вмерзают в шпильки и инеем покрывается ложбинка груди. Влетаем в нагретую похмельным выхлопом конуру.

Вокруг кошмарные синяки с пластиковыми стакашками и мы: "здрассь" - две изумительно замерзшие пафосные дуры в осколках шкур, которыми поочередно греешь то, что мерзнет. Жопа в манто, плечо в манто, колено в манто, все то, что можно втиснуть в маленький песцовый пиздец. Отвратительное пойло нам наливает бабища за стойкой и "коньяк" течет по нашим гортаням, отталкивается с ужасом от стенок желудка и попадает в кровь, пузырится, высекает бенгальский огонек искр, который шипя гаснет в крови. Наши улыбки висят в сигаретном чаду китайскими красными фонариками. Спустя пол часа мы идем по красной дорожке к открытой двери. Нам охуенно..... мы дети этого адского города шахтерских жизней, понтов и роз....

А потом спустя три дня Наташкин отец разбивается насмерть на Мариупольской трассе. Смешливый, ироничный с большой головой, и лихостью бывшего гонщика. У меня падает вниз сердце, когда ее голос в трубке устало озвучивает мне неновогодние новости и я вспоминаю давешний сон: дорога, ветер, серый мелкий гравий летит в лицо... Как она будет жить? Папина дочка. Нет, не так. Дочкин папа. Так вернее. Наташка отбывала с ним  все трускавецкие курорты, втискивала во врачебные кабинеты, отбирала сигареты, гоняла назойливых, вечно липнущих к нему секретарш и мечтала, что выйдет замуж за папину копию. Выйдет, но не за копию. Копия появится потом - крохотный большеголовый улыбчивый Федька. А тогдашнее воспоминание - она сидит передо мной на высоком табурете с черными веками. Иссиня черными, будто вымазанными траурной ваксой. Под ними нет глаз, только необъятная серая болотная топь и белые губы с улыбкой навыворот

Я медленно подбираю слова: "зато он там встретился с моим отцом, они тоже будут дружить, как мы"... Мой аргумент Наташку устраивает. Пройдет еще немного времени и память об отце уляжется в ней аккуратной капсулой временного взрыва, природная смешливость возьмет верх и Наташка снова станет прежней очаровательной деловитой обаяшкой с горящими глазами. Только внутри серой радужки глаза останется осколок сизого гравия, такого как на Мариупольской трассе. Крохотный, незаметный, видимый только в дождливый день...

Мелькают годы, Наташка привозит мне в гости уменьшенную отцовскую копию, а я знакомлю ее с новым  мужем. Она молодец, мне есть за что ей гордиться - донецкая кафедра правоведения, свежая диссертация. Таким должен быть доцент - умопомрачительно улыбчивая и обманчиво доверчивая блондинка.