4 квітня з листів до радіо.

Пишет Ирина Мирная из Киева: «Года два не звонила мне моя двоюродная сестра, живущая в России, на Кубани. Обозвав меня и маму фашистами и бандеровцами, она крикнула, что у нее больше нет тети и сестры и два года не отвечала ни на звонки, ни на поздравления с днем рождения. Восьмого марта звонок: «Поздравляю с международным женским праздником Восьмое марта!» - «Оля, это ты?!» - «Да я», - смеется. Рассказала о своей жизни. Говорит, что сейчас просто ужас с теми, кто в малом бизнесе. На каждом шагу – штрафы. Нет таблички, что курить нельзя, - штраф десять тысяч. Нет маркировки на ткани, из которой шьет простыни, - шестьдесят пять тысяч. Дается месяц-два для оплаты, а если не можешь оплатить, возбуждается уголовное дело.


По России заведено против малого и среднего бизнеса сотни тысяч криминальных дел. Я Оле посочувствовала и сказала, что украинский малый бизнес ожидает того же, ибо российская и украинская мафии продолжают друг у друга учиться, как уничтожать народ. Сестра никогда не жила в России хорошо. Просто с самого начала войны была очень сильная пропаганда против Украины, но люди за эти три года убедились, что и у них в России режим не лучше того, который был изгнан Майданом. О войне мы с родственниками не говорим.


Зачем эти ссоры? Ни им, ни нам не живется прекрасно. Одна и та же мафия руководит», - пишет Ирина. Вот потому она и не стала попрекать кубанскую сестру. Тоже разочаровалась во власти. Кубанская разочаровалась в своей, в российской, а киевская – в своей, в украинской послемайданной. Это их и примирило. Ну, а если бы Ирина все-таки напомнила Ольге те слова, что услышала от нее два года назад? Что сказала бы Ольга теперь? Смутилась бы? Думается, нет. «Ну вот так, - сказала бы. - Тогда было так, сегодня так. Кто же знал, что будет так?».
 

В глубине души она, видимо, надеялась, что оттого, что Москва сделает Украине плохо, ей, Ольге, станет лучше, выйдет прибавка. Спросить ее тогда: почему лучше? Ответ легко угадать: «Ну, лучше и все». - «За счет чего, Ольга?». «Откуда я знаю. По телевизору говорят». По телевизору так прямо не говорили, но ей хотелось, чтобы говорили, и она понимала все именно так: будет прибавка, будет. А когда стало не лучше, а хуже, она в отместку власти решила: ах так, тогда я позвоню сестре в Киев и сообщу ей, что она опять моя сестра, а не фашистка!


Я рассказал эту историю одному своему другу. У него пруд, пасека, два десятка быков, сотня овец, кур не считано, гектар огорода, три гектара поля сдает в аренду. Не жирует, но и не бедствует, работая с утра до вечера с женой, сыном и отцом. Я не ожидал того, что он сказал. «Такие, как эта Оля, - сказал он, - никогда и не будут жить хорошо». – «Но таких миллионы», - сказал я. «Вот они никогда и не будут жить хорошо». – «Почему?». – «Думают не своими мозгами».
------------------------------------------------

«Самые яркие впечатления за всю мою жизнь! – пишет девятнадцатого марта Наталья, живущая в Антверпене, где у нее туристический бизнес. Это она вспоминает день аннексии Крыма. - Гордость за страну, радость за крымчан, за всех нас - непередаваемые ощущения!».

Кажется мне, Наталья, что, если завтра Москва, как того хотят люди, близкие вам по духу, возьмет, например, Белоруссию или Северный Казахстан, у вас тоже будут «непередаваемые ощущения», но из Антверпена даже в Москву или Санкт-Петербург, не говоря о Гродно, Рязани или Кустанае, не переедете. Вы мне скажете, что человек имеет право жить там, где хочет, хоть на Марсе, когда там будут яблони цвести, а предприимчивый американец наладит надежное ракетное сообщение с этой планетой. Так-то оно так, но все же, все же, все же…
------------------------------------------------

«В поликлинике МВД, - пишет Татьяна Рощина, - набрела на старичка. Невинный такой с виду, сухонький, почти вежливый. Пока в очереди сидели, он рассказывал про то, как сначала в НКГБ работал, в конвойных войсках, потом в МГБ - "Шараповым", в отделе по борьбе с бандитизмом, потом уже в МВД.

- Я не люблю про работу говорить, не люблю вспоминать. Ну, в кадровом управлении.
- А когда в НКГБ, то в ГУЛАГе? - спрашиваю его.
- Неее, нет, нет, не в ГУЛАГе. Это был просто лагерь, для военнопленных, просто лагерь, для немцев и японцев, в Джезказгане, в сорок шестом году. Немцы строили военный городок, а японцы - жилье. Немцы очень хорошо работали, аккуратно, все у них чистенько, в столовой полы намыты, свежей соломой застелены, а в нашу столовку зайдешь, так везде грязь и пузырьки от одеколона "Светлана" валяются - одеколон пили!


Немцев охраняли хорошо, потому как они часто убегали из лагеря, им помогали, прятали их поволжские немцы. И японцы хорошо работали, но им бежать было некуда - Япония от Казахстана далеко. Больше того! Наши солдаты напьются, так японцы, дисциплинированные такие, порядки знали - после съёма смены сами в колонну строились: первым идет японец - так положено - с красным знаменем!

Следом японцы несут носилки с охранниками, потому как некоторые за рабочую смену напились вдрабадан, идти сами не могут, за пьяными охранниками несут носилки с их оружием, а уже за ними всеми колонна военнопленных - сама идет строем в лагерь. Во как было! Крепенький такой душегубец, в поликлинике оформлял медицинскую карту для получения бесплатной путевки в санаторий как ветеран войны», - пишет госпожа Рощина.
--------------------------------------------------

«Очень показательно то, - пишет господин Яськов, - сколь многие деятели русской культуры дружно выбрали себе позицию: над схваткой, с лёгким уклоном в антиамериканизм и русский империализм. Невозможно понять, на чьей они стороне, потому что они взирают с жалостью на всех. Они равно оплакивают убиваемых и их убийц, агрессора и жертву. Самые хитрые из них создали себе и с большим комфортом заняли нишу «беспомощного бога» со слезами наблюдающего, как эти неразумные там, внизу, зачем-то убивают «друг друга». Они обязательно подчёркивают это «друг друга» - как будто не только русские стреляют через границу по украинским сёлам, но и украинские крестьяне тоже стреляют через границу по беззащитным и беспомощным русским артиллеристам, - пишет Яськов.


По-моему, дело тут не такое уж сложное. Сидеть вроде бы на двух стульях, раздавать всем сестрам по серьгам, пока это разрешает власть как одна из сестер, старшая сестра. Она их презирает, но и маленько им попустительствует, презирая. Мол, ладно уж, журите чуток и меня для виду, чтобы вам не было слишком стыдно появляться в хорошем обществе, - чтобы не выглядеть слишком уж явными холуями. У кого-то угадывается и расчет. Вдруг завтра появится новая власть и объявит, что прежняя вела преступную войну – тогда я, как настоящий народный артист, скажу, что всегда был против этой войны.
-------------------------------

«С месяц назад, - пишет Евгения Комарова, - увидела в центре немецкого города, где я живу, живую иллюстрацию преимуществ космополитизма - просто из серии "нарочно не придумаешь": возле ратхауза стояли и оживлённо болтали между собой четыре школьницы: одна - местная немка (это я по выговору поняла), вторая - турчанка (а может, курдская, арабская или иранская девочка, тут я пас), третья - китаянка или кореянка и четвёртая - африканка. Я обратила внимание на разницу между ними, но сами они, похоже, её не замечали».

оригінал