Высокодуховность и панихиды.

9 дней страшной катастрофы, унесшей великий хор Ансамбля Александрова.
В Елоховском соборе состоялась панихида.
Был убежден, что храм будет полон. Погиб в одночасье музыкальный коллектив, национальное достояние страны.
Вместе с ними ушли в небытие высокие чины, руководители Ансамбля.
И что же.
Всего пришло человек 50.
Близкие, родные, друзья.
Никого в лампасах не было.
Даже коллеги не пришли – по коллективу и по цеху…
О чем рассказывают родственники.
Теракт, это слово у всех на устах. О нем говорят родственникам, в ответ на вопрос что с останками.
Хоронить, скорее всего, будет нечего.
В гробы положат колбы с морской водой…

Дмитрий Молин.

На первом этаже отеля Гельвеция — недалеко от стойки ресепшен расположен современный конференц-зал гостиницы. С отдельным выходом в патио — небольшой дворик. Его очень любят участники разных конференций, которые арендуют этот зал для своих мероприятий. Особенно летом, когда все утопает в зелени и цветах. Гости выходят на кофе-брейк или на перекур, немедленно хватаются за телефон. И начинают фотографировать.

А пятнадцать лет назад в этом помещении еще располагалась одна из последних не расселенных нами квартир — в бывшем жилом доме 11 на улице Марата. Там, где сейчас расположена гостиница «Гельвеция».

В квартире проживала одинокая пожилая женщина. Ее муж давно умер. Дочь вышла замуж. И уехала с семьей на север.

Квартира была очень странной. И даже загадочной. С длинным коридором, односторонней планировкой, двумя небольшими, очень мрачными комнатами. И маленькой кухней. Все четыре крошечных оконца были немногим больше форточек обычного окна. И выходили на задний глухой двор. Такие квартиры в советские времена обычно выделяли дворникам. Или отдавали в маневренный фонд.

Окна в квартире были такими низкими, что можно было легко перешагнуть через подоконник. Женщина обычно так и делала — чтобы быстрее оказаться во дворике. Ее дворике. Так она искренне считала. Она выходила в свой дворик именно так. Это было быстрее и удобнее, чем бегать вокруг дома.

Дом обходила она только, чтобы поймать посторонних, случайно забредших в ее уголок. Она бросалась им навстречу и громко отчитывала за посягательство на ее территорию. «Убирайтесь оттуда! Не стойте у моих окон! — кричала она, — Милицию вызову!»

Во дворике она разводила бесчисленных голубей и воробьев. Кормила кошек и целую стаю бродячих собак. Кругом были расставлены миски с остатками еды, свисали кормушки для птиц. Конечно же, все вокруг было загажено счастливыми питомцами.
Летом соседка возилась с цветами, высаженными в самодельных клумбах — из старых покрышек, дырявых ведер и каких-то банок.

В свою квартиру никого из соседей она никогда не впускала. Впрочем, никто и не пытался зайти к ней в гости.Поэтому никто об этой женщине ничего толком и не знал.

Каждый день рано утром она приоткрывала дверь. И буквально выскальзывала из своего жилища. А возвращалась назад всегда с полными мешками всякого барахла, остатков еды, макулатуры. И прочего мусора, собранного по всяким соседним ресторанам и ларькам. И, видимо, на помойках.

Представить эту хрупкую сгорбившуюся пожилую женщину в коричневом драповом пальто и с вечным платком на голове без многочисленных мешков и авосек было невозможно.

Ее родные приезжали в гости несколько раз в год — во время школьных каникул внучки. И квартира как-то оживала. А главное, начинала понемногу очищаться. Дети выносили горы мусора, делали уборку. А однажды даже навели порядок в ее дворике — вынесли множество обломков мебели, миски, ведра, банки и горы мешков. Ведь за многие годы безраздельного владения женщина превратила этот уголок в свалку.

Однажды оставшиеся в доме соседи видели ее в расстроенных чувствах. Она бегала по двору, плакала. И громко звала своего любимого бездомного кота. Он был старый, с выдранными клоками шерсти. И с огромным бельмом на глазу. Кот видимо где-то тихо помер — от старости. Но женщине мерещился заговор кого-то из соседей. Она считала, что ее кота специально отравили. Или прибили. И считала своим долгом обязательно найти живодера.

Как раз в это время мы заканчивали расселение дома. Почти все жильцы уже выехали. И главными живодерами оказались конечно мы.

Соседи называли нас «швейцарцами» — в честь моего бизнес-партнера, швейцарки. «Вот придут швейцарцы. И купят нас. Остальных боимся. Вдруг на кладбище увезут. Как тот самый бандит», — пугали друг друга соседи-старожилы. Они вспоминали какую-то давнюю историю, случившуюся еще до нашего появления в этом доме. Якобы какой-то богатый покупатель увез на кладбище одну из соседок — одинокую пожилую женщину. Хотел прибрать к рукам ее квартиру. Эта загадочная история долго работала на нас. И вселяла в соседей доверие к нам — «швейцарцам». Особенно в те «лихие девяностые».

Пожилая женщина называла нас в «мирные времена» — немцами. А в случае обид или «военных действий» — фашистами. Особенно, когда писала свои многочисленные жалобы в администрацию района.
Они — фашисты, оккупанты. Приехали из Швейцарии. Убили моего кота. Выселяют всех соседей. Втайне роют яму под моей квартирой — хотят чтобы я туда провалилась", — писала она в своей жалобе. «А главное — расселяют в доме шпионов». Так она называла иностранных гостей, которые останавливались в первых отремонтированных номерах в начале двухтысячных.

Разговаривать с женщиной о покупке квартиры мы долго не решались — понимали, что вести с ней переговоры не имело никакого смысла. А договариваться нужно только с ее детьми. И в спокойное время.

И вот наступило долгожданное затишье в наших непростых отношениях. И «немцы» решились на разговор. Мы дождались приезда детей. И наш агент пригласила на переговоры дочь женщины.

Первая встреча прошла безрезультатно. Дочь заявила, что «при жизни мамы этот вопрос решить не удастся».

Мы расстались. Но повторили нашу попытку через год. Позвонили дочери. И услышали радостную для нас новость — внучка решила поступать в ВУЗ в Петербурге. И семья готова к переезду в город на Неве.

«Но жить с мамой мы не собираемся. Нам нужны две квартиры — одна для нее. Светлая, хорошая. Мама привыкла жить в самом центре. И с ремонтом. Но только не на первом этаже. А вторая квартира — обязательно просторная трехкомнатная. Для всей семьи. И тоже с ремонтом».

Стоимость выставленных требований превосходила все наши ожидания в несколько раз. Агент принялась уговаривать дочь реально оценивать ситуацию. И предложила две квартиры. Небольшие, не в центре, но прямо у метро. С ремонтом. И с оплатой всех расходов на переезд и обустройство обеих квартир.

Но семья категорически отвергла все предложения. И продолжала настаивать на своих условиях.
«В конце концов вы должны понимать, что представляет собой ваша квартира. Она — худшая в доме. Это не квартира, а нора», — в сердцах бросила агент.

«Для каждого из нас его квартира — лучшая. И самая любимая. Вы оскорбили нас. Не звоните больше. Вы не получите нашу квартиру. Никогда», — обиделась дочь. И перестала с нами общаться.

Мы действительно потеряли эту квартиру. И больше ни разу не встречались ни с кем из этой семьи. Это был наш первый и единственный провал. За всю историю расселения непростого дома.

Через год мы узнали, что квартиру купил какой-то инвестор, который выполнил все требования семьи. Он вложил деньги в надежде на то, что рано или поздно перепродаст ее нам. Существенно дороже. И заработает на разнице.

Семья благополучно съехала в 2006 году. А новый владелец повесил на двери замок. И оставил ее до лучших времен.

Но случился кризис 2008 года. И представитель владельца в спешке связался с нами. «Ему срочно нужны деньги. И мой поручитель готов продать вам объект по себестоимости. Но только, если вы готовы провести сделку немедленно.»

Мы, конечно, согласились. И купили долгожданную квартиру без всякого промедления. Ведь в конце концов ошибиться второй раз мы не имели права.

Коментарі

Поговорим

15.01.17, 11:54

смерть равняет всех
перед ней нет национальных достояний
родственников вполне достаточно - там те кто действительно скорбит а не отбывает очередь на мероприятии

bobakot

25.01.17, 13:07

Последний бульк подводного оркестра.

Гість: Дед Иван

35.01.17, 15:32

Мир их праху.

Philosoffer

46.01.17, 13:43

А светлая память то за что? Нет, я понимаю, о покойниках либо хорошо, либо никак, но рыдать то из-за чего? Самолет военный, ансамбль, как ни странно, тоже, журналисты? Те еще личности. О чем скорбеть украинцам? Те, кто скорбят, наверняка любят фразу "дедывоевали". Хочу спросить: деды сильно горевали по сбитым ассам люфтваффе? По жертвам сбитого Боинга, гражданским жертвам, не сильно горюете?

Саблін

56.01.17, 14:46Відповідь на 4 від Philosoffer

Та хто ж спорить?
У Глинки возможно были добрые намерения, но кто ей бы объяснил, что очутилась она среди бесов и зомби, давно утративших различие добра и зла. И если даже если хотят добра, всё равно обращаются к методологии, речетативу и инструментариям зла. И неясные возмущения о недостаточности выражения скорби. Вы об этом?

66.01.17, 14:52Відповідь на 5 від Саблін

Саблін

Высокодуховность и панихиды.

Останні статті

Коментарі