Два амура шаловливых,
Каждый тот еще пострел,
В состязании игривом
Растеряли массу стрел.

Точных выстрелов так мало
Получилось у мальцов.
А вот те - куда попало, -
Требуют отдельных слов.

Шутники влюбили панду
В генерала из Таиланда,
А шофера из Орла
Вообще - в кусок стекла.

Образованный бурят
Полюбил пяток козлят,
Грациозная эстонка
Расписалась с собачонкой.

Спит дантист с боксерской грушей,
А электрик - с ниткой бус.
Крокодила в грязной луже
Обожает йог-индус.

И вдобавок, как себе я
Не представлю, так и вы,
Полюбил всем сердцем гея
Их гонитель, мэр Москвы.

Все смешалось на планете:
Любят взрослые и дети,
И от волка до овцы
Любят самки и самцы.

Сей любовный беспредел
Породила шалость стрел.
Потому за эти штучки
Двум амурам были взбучки.

Но поскольку результатов
Их проказ не отменить,
Нам сказали: - Так и надо.
Продолжайте, люди жить.

Так что если как-то где-то
Встретим странную любовь,
Будем твердо знать, что это
У амуров игры вновь.

Твои уста близки, как счастье.
Их близость, словно рай у ног.
В них провалиться и остаться
Хотел бы я, но вряд ли б смог.

Ведь их томительная сладость
И страсти клады в глубине,
Пусть до телесной дрожи рядом,
Но предназначены не мне.

И поцелуй загадкой пресной
Лишь бросит горстью в сердце боль.
Порой поешь ты с кем-то песни,
И в то же время - не с судьбой.

Мы подъезжали к Варанаси, этому знаменитому городу паломничества последователей индуистской религии, с юга после пятичасового автопутешествия по индийским дорогам.

Еще совсем недавно мы были потрясены зрелищем долины Ганга с километровой высоты, когда плато Деккан неожиданно оборвалось высоченной пропастью, а наш микроавтобус словно балансировал на ее краю. В распареенной от жары туманной дымке внизу были видны одни лишь деревья да зеленые поля, растворявшиеся в молочном мареве вдали, а тут, наверху, были лишь красные скалы и редкая, чудом выживающая тут растительность...

Эта затуманенная перспектива долины Ганга обещала удивительную встречу с великой легендарной рекой. Когда вдоль дороги все чаще стали появляться заросли, похожие на наш роечной камыш, только раз в пять-восемь выше, я каждый раз настаривался на то, что вот-вот из-за этой зеленой стены вынырнет прямо на нас величие реки, но встреча с Гангом каждый раз откладывалась, так что мы и не почувствовали даже, что река рядом с нами, когда это случилось.

Следуя за загруженным до невозможной невозможности грузовиком, наш микроавтобус въехал в какой-то туннель из металлических балок, и за его проволочными стенами мы, наконец, увидели огромную излучину голубого цвета реки, на берегу которой раскинулся подковой не менее знаменитый город. Река была спокойна, как индийское небо в период жары, и даже не верилось, что над ее гладью может быть даже малейшее движение ветра, хотя вдали виднелось несколько лодок под парусами. Берег, с которого мы вынырнули к Гангу, утопал в тех самых похожих на камыш зарослях, а напротив их уступами и многочисленными лестницами к линии воды спускался город. Мне даже на миг показалось, что этот город никак не может утолить жажду жизни, не зря же в него стекаются миллионы паломников, чтобы произвести ритуальное омовение в великой индийской реке.

Металлическая суть моста так сильно не соответствовала увиденной картине, что я невольно задумался о целесообразности строительства людьми порой стальных гигантов там, где их не должно быть органически. А потом тут же высмеял себя, вспомнив, что именно такой же риторикой пользовались противники Эйфеловой башни в Париже...

Уже позже, когда я вышел на берег Ганга со стороны города и намочил ноги в теплой мутной воде реки, я увидел совсем иной мост.

С этим мостом в город пришло будущее. По крайней мере, я почувствовал это.

Мы часто противимся новому и сильно ворчим на него. Потому что никогда не смотрим на него с другой стороны.

На мосты, как и на жизнь, нужно смотреть и с берега. Именно тогда постигаешь суть многих вещей, какие мы порой не желаем принять просто из упрмства и ложной принципиальности...

Может, нам стоит поучиться у мостов?

На этой планете правда никому была не нужна.

Одни на ней откровенно лгали, понимая, что они лгут.

Другие делали вид, что они верят этой лжи, потому что боялись правды.

Они оплачивали лжецов, чтобы не слышать правды.

Лжецы яро отрабатывали свои деньги и потому хорошо кушали.

Те, кому лгали, кушали плохо, но ложь помогала им не слышать бурчания в желудке.

Иногда одни любители лжи выходили на площади ненавидеть других. Но чаще всего они сидели в своих норах и злобно шипели оттуда на других любителей лжи.

Да и сама Ложь разделилась на несколько подвидов. Ей было удобно так паразитировать на обитателях этой планеты.

Это же просто. Достаточно приготовить вкуснейшее блюдо из иллюзий, злобы, ненависти и передергиваний действительности, чтобы, напившись этой бурды, люди превращались в тупейших баранов.

Забывая о правиле: чем тупее баран, тем вкуснее из него шашлык.

А ведь были времена, когда Гидропарк был на самом деле парком, а не прошашлыченным подобием Кони-Айленда, и самыми лучшими пляжами в городе считались Центральный на берегу Днепра и песчаные откосы на берегу Матвеевского залива, по которому летали шустрые байдарки и спотыкались неуклюжие каноэ.

И чтобы попасть к этим заветным местам, наверное, весь Киев стекался с утра к этому мосту. Это сейчас на подвдоящих к нему дорожках сыро от их слез, что киевляне изменили им и увезли свой отдых на банально-попсовые гидропарковские просторы. А раньше каждый выходной с утра тысячи ног бодро и жизнерадостно спешили по ним  к Пешеходному мосту.

Порой между его опорами находилось так много людей, что мост вздрагивал и покачивал свою подвешенную над Днепром дорожку. А большую часть времени он был спокоен и горд этой многолюдностью. Он любил своих пешеходов, особенно тогда, когда они останавливались на середине и смотрели то на киевские кручи со спрятавшимся в зелени памятником Владимиру и взлетающей в небо резной красоты Андреевской церкви, то на суетливую суматоху Подола, то на днепровские воды, по которым деловито и неустанно сновали плавсредства самых разных форм и размеров. Он любил целующихся у его перил парней и девушек, потому что знал, что после каждого такого поцелуя засветится еще одна счастливая улыбка. Он любил немногочисленных ночных пешеходов, приносящих сюда свои восторги, радости и печали.

Прошли годы, а киевляне изменили ему с Гидропарком.

Ради шашлыков и пива? Ради дешевых аттракционов? Ради новых шаблонов мышления?

Но мост киевлянам не изменил.

Попробуйте сами зайти на него и постоять немного на середине.

И вдруг вы почувствуете, как теплым и незаметным крылом вас накроет его нечеловеческая, железная, но безмерная любовь...

Когда умирают сны,
Теряются жизни смыслы.
Когда умирают сны,
Становишься пресным сам.
Когда умирают сны,
Стареешь легко и быстро.
Когда умирают сны,
Нет радости новым снам.

Ты сны заменил жратвой,
Наевши объемнось пуза.
Ты сны заменил жратвой,
Рассветы украв у весны.
Ты был, но не стал собой,
Распяв на купюрах музу.
Ты был, но не стал собой.
Ты просто не смотришь сны.

В далеком рабочем поселке практически на самой границе России с Казахстаном я появился на свет в семье военного строителя, и практически сразу же стандартная судьба советского военнослужащего низших чинов перебросила нас в новые дали огромной страны.

На своей родине мне пришлось побывать дважды, сначала совсем маленьким мальчишкой, потом гордым четвероклассником, готовящимся к изучению в школе иностранного языка, какого в силу своей неуемной любознательности желал с немалой силою.

Железнодорожный путь туда из города Орска прокладывали еще в годы войны из рельсов-маломерок, поэтому поезда в Домбаровку ходили на очень маленькой скорости, настолько медленно, что из окна поезда можно быо даже рассмотреть любопытные черные глазенки сусликов, которые, как солдаты, стояяли по стойке "смирно" вдоль колеи, по которой, плюясь черными клубами дыма, тянул вагоны старенький паровоз. Вокруг простиралась бесконечная, не разбавленная даже одинокими деревцами степь. Над нею висело в жарком мареве солнце, и казалось, что в этом мире вовсе нет места такому понятию, как вода.

И вдруг паровоз, вывозя состав из крутого поворота, потянул поезд на маленький мост без перил, и под поездом блеснуло влажное небо. Эта речка была похожа на маленькое оконце в степи, которое открывало пути в иные, такие же безоблачные, как это южноуральское небо, миры.

Прошло уже много лет, а порой случается, что снится мне именно этот мост, за которым таится где-то в бескрайней степи, полной любопытных сусликов, небольшой то ли поселок, то ли городок, в котором когда-то я появился на свет  морозным январским утром.

Чтобы познать жизнь.

Чтобы увидеть окна в иные миры.

А ведь было время, когда этот мост не задыхался в выхлопных газах уставших от городских пробок автомбилей...

Тогда по нему еще ходили трамваи и бегали наперегонки юные фантазеры...

Каждый из нас выбирал себе сторону моста, и, когда мимо нас проезжал спешащий на правый берег трамвай, мы что есть силы бежали каждый по своей дорожке на другой берег Днепра. В момент бега я чувствовал себя, по крайней мере, легковым автомобилем, несущимся в заднепровскую даль над мощными и самоуверенными потоками воды внизу...

А еще было весело в морозные зимы смотреть с моста на рыболовов, рассыпавшихся по днепровскому льду. Они издали казались мухами на белой скатерти, и мое воображение рисовало забавную картину взлета их в парящий инеем воздух, если бы вдруг случилось легкое днепротрясение...

А поздней осенью, в абсолютно безоблачный день, Днепр одевается в невероятно чистый и прозрачный голубой цвет, такой настоящий, что даже небо завидует ему. И кажется, что и солнце изменяет небу, купаясь золотыми бликами в этой невероятной голубизне. И так красиво смотреть на эту голубую, словно берилловую, ленту реки, разрезающую на части посеревшие от холодной осени части города. 

Вот так стоишь на мосту, улыбаешься своим мыслям, и мост словно поддакивает тебе, легонько вздрагивая от пролетающего рядом с тобой транспорта...

Как приятно быть порой сообщником моста...

Не спеши ухватиться сразу
С вожделеньем в глазах за грудь,
Лучше ласки сложи, как паззл,
И о шепоте не забудь.

Обласкай на желанном теле
Каждый милый его уголок.
Не дави, не кусай.
Еле-еле,
Подними на ладонях, как бог.

В безупречности чувственных линий
Искупай ее, нежно любя.
Сотворишь свою радость богиней -
Назовет своим богом тебя.

Слушай мои касания,
Чувствуй мои слова.
Пусть это вне понимания,
Как говорит молва.

Каждая ласка - песня,
В каждой свой звукоряд.
С нежными нотками вместе
Шепота страстный взгляд.

Каждый кусочек кожи
Я разожгу огнем
До безудержной дрожи
В нерве души твоем.

В взглядов хмельные блики,
В сладостных чувств войну
До хрипоты, до крика,
Нежно тебя толкну.

Слушай мои касания,
В них прорастай цветком
В музыке обожания,
В вихре любви шальном.