А бывают мосты-птицы...

Вот так едешь себе спокойно среди ничем не примечательной местности, как вдруг земля обрывается под колесами, стремительно уходит вниз, туда, где люди чуть больше муравьев, и река кажется маленьким ручейком, и поезд, словно игрушечный, ползет по ниточкам рельсов.

А вокруг тебя - синее испанское небо, и только узенькая лента моста под колесами напоминает от том, что ты не птица. 

Но разве это важно, когда ты уже летишь...

Разве это важно, когда солнце тут, рядом, а не где-то в высоком далеке...

И избитая банальная мысль о поющей душе вдруг тут теряет всю шелуху банальности. Ведь тут чувствуешь себя наедине с небом. И видишь при этом землю, людей на ней, дома, машины. Просто паришь птицей и поешь.

А потом земля стремительно вырастает снизу зеленым утесом, и дорога вновь одевается в скупые придорожные  декорации. И надо ехать дальше. Притянувшая к себе земля требует подчиниться ее заботам.

А все равно в душе остается то волшебной чувство полета, подаренного мостом-птицей, разметавшим свои легкие крылья в жарком испанском небе. И остается на всю жизнь.

Наверное, нужно не изменять мостам и каждый раз возвращаться на них с теми же чувствами, которые они нам дарят. Иначе мы и у себя, и у них украдем частичку души...

Давайте не разучиваться летать, друзья...

В 1989 году моя теща собиралась отмечать юбилей, и мне было поставлено задание купить для стола две палки сырокопченой колбасы. Так тогда говорили в Киеве, в той же Москве, как я слышал, колбасу продавали батонами. Правда, батонами продавали обычно вареную колбасу, а сырокопченая в те времена была большой редкостью в продовольственных магазинах украинской столицы.

Весь ассортимент колбасных изделий составляли три-четыре вида вареной колбасы, иной раз можно было купить и сосиски, а если вы видели на прилавке сервелат - это было большой удачей для вашего стола...

Недалеко от нашего дома находился магазин "Кооператор", где время от времени выбрасывали сырокопченую колбасу. Сейчас, услышав фразу "В магазине напротив выбросили колбасу!", люди скривятся и подумают, что колбаса сия утратила последнюю свежесть и подлежит утилизации. Но в советские годы слово "выбросили" вызывало чуть ли не слюновыделение и немедленно взрывало адреналин в любом советском гражданине, ибо сразу же необходимо было бежать к месту выбрасывания и вожделеть в очереди момента такой желанной покупки. И неважно, была ли это колбаса или туалетная бумага...

Сырокопченую колбасу выбрасывали после обеда по четвергам, но привозили ее не в одно и то же время. Поэтому уловить момент выброса было довольно сложно, и только пенсионеры, скапливающиеся у магазина где-то с полудня, терпеливо ждали мига, когда грузчики начнут заносить в колбасный отдел ящики с колбасой, чтобы тут же, как мухи, облепить прилавок...

Так было и в сей раз. Я опоздал, и поэтому мне пришлось оказаться в конце довольно длинной очереди. Я ненавидел стояние в очередях. Это было довольно нудное и раздражительное занятие. Нудное - потому что отнимало довольно много времени, раздражительное - потому что вечно подходили неизвестно откуда занимавшие очередь ранее, оттягивая этим столь желанный миг обладания дефицитным продуктом.

Так было и в тот раз. Очередь активно скучала, внимательно просчитывая про себя, хватит ли на каждую душу колбасы, поскольку негласно был установлен лимит - одна палка колбасы на одного покупателя. Но стоило подобраться к прилавку одной импозантной дамочке лет сорока, как очередь вдруг наросла эмоциями.

- Мне три палки колбасы! - безапелляционно заявила она, протягивая продавщице заранее заготовленные деньги.

- Что такое? - заволновалась сразу же очередь, особенно - хвостовая ее часть. - Ничего не знаем! Каждому - по одной палке!

- Граждане, войдите в положение! У меня свадьба послезавтра, - запустила мольбу в свои глаза дамочка.

- У всех свадьба! По одной палке! - была железно неумолима очередь.

- Ну, можно мне хотя бы две палочки? - уже с плаксивыми нотками в голосе обратилась дамочка к продавщице.

- А мне все равно, - отмахнулась та. - Как очередь скажет...

А очередь явно не хотела идти навстречу женщине. Всех обуяла справедливость социализма - всем поровну. Очередь гудела и понимающе переглядывалась.

- Ну, пожалуйста! - предприняла дамочка еще одну попытку. - У меня свадьба. Мне так нужно хотя бы две палочки...

И тут ее соочередник сзади спошлил.

- Товарищи, ну вы видите, женщина страдает! - обратился он с подмигом к очереди. - Она без двух палочек - просто никак не может. Кто за то, чтобы удовлетворить эту женщину?

Очередь заржала.

- Ну, пожалуйста, мне, действительно, нужно минимум две палочки... - с мольбой в голосе произнесла она.

Очередь заржала еще сильнее.

- Пошляк! - вдруг закричала она на соседа, сообразив, наконец, почему от ее слов смеются люди вокруг, и даже попыталась напасть на него.

- Люди, давайте уважим женщину, - обратился к публике ее сосед, мягко отбиваясь от разъяренной женщины. - Давайте разрешим ей две палочки...

Очередь вдруг подобрела и позволила сделать исключение из принципа распределения. Раскрасневшаяся женщина вдруг прекратила драку и, не веря своим глазам, получила завернутые в серый лист упаковочной бумаги столь желанные две палки колбасы. В глазах ее теперь сияло небесное счастье, и она, расчувствовавшись, смачно поцеловала в щеку своего соседа, которого только что пыталась избить. Не менее довольна была и подобревшая вдруг ко всему вокруг очередь.

- Товарищи! - вдруг привлекла внимание к себе улыбающаяся продавщица. - Не забывайте - каждому по одной палке!

- Эх! - махнул рукой улыбающийся поцелованный. - По палке, так по палке! Давай уж одну, красавица...

Получил чуть позже свою палку и я.

И, шагая домой, я улыбался. Вот так порой самая незатейливая спонтанная пошлинка вдруг неожиданно может сделать или безразличную, или озлобленную группу людей доброй и благожелательной. Какой-то миг, и люди вновь становятся людьми, а не манекенами городской суеты.

Как же нам разулыбать человеческие толпы в часы пик?

Как-то раз в 198..-ом году в обувной магазинчик на улице Просвещения в Киеве привезли импортную мужскую обувь. Новость моментально облетела весь район, хотя обувь и не собирались выставлять на прилавки. Ее продавали со служебного входа в магазин, где к моему приходу собралась огромная, гудящая толпа. У двери уже держали оборону от напирающих четыре амбалистого вида мужика, спихивая с последней ступеньки особо страстно желающих пробиться к желанному месту продажи. Наконец, продажа началась. Толпа покачнулась и с гулом навалилась на амбалов. Но те выставили амбалистые зады и, активно поработав ими, отпихнули толпу назад. И когда человеческое месиво вновь попробовало качнуться в сторону служебного входа, в ней раздался женский взвизг. - Пропустите меня, я беременная! - кричала поднявшая скандал женщина. - Беременные женщины мужские туфли не носят! - заявил кто-то рядом с ней. - Это для мужа! - продолжала истошно кричать "беременная". - Да откуда у тебя муж с такой рожей? - бросил реплику кто-то в толпе. - Хам! - завопила та и тут же стала злобно избивать соседа сумочкой. Он попытался закрыть лицо руками и случайно зацепил ее. - Женщину бьют! - завизжала она и сделала вид, что ей плохо. - Ах, ты гад! Женщин бить! - заорал кто-то в толпе и ударил в скулу совсем другого человека. Завязалась нешуточная потасовка. Публика тут же забыла о цели своего столпления и разделилась на два лагеря. Амбалистые мужички тоже решили присоединиться к празднику и сверху задорно ринулись в гущу борьбы.

В этой ситуации самым хитрым оказался я. 

Я быстренько юркнул в образовавшуюся щелку между разгоряченными телами и уже через миг был перед вожделенным служебным входом, где и приобрел расторопно и быстро французские туфли моего размера.

Унося в счастливой эйфории домой свои новые туфли, я услышал в еще бушующей толпе: 

- Так ты не беременная, сука!

Дальше пошел набор куда более грубых слов, а драка расширилась на всю толпу... А видели бы вы массовую драку толпы у экспозиции Люфтганзы на выставке ФРГ на ВДНХ в Москве в 1975 году... Немцы, чтобы как-то остановить напирающую на экспозицию массу людей, выпрашивающих фирменные полиэтиленовые пакеты Люфтганзы, додумались швырять их на задворки толпы. В тот же миг эпицентр давки перенесся в место падения кульков. Вот там и вспыхнула короткая молчаливая и злобная драка. На моих глазах из месива голов и кулаков выскочила счастливейшая до безумного блеска в глазах девушка с пятью пакетами. И не видела, бедная, что и блузку, и бюстгальтер в драке ей разорвали в клочья... Вот так, порой, чтобы хорошо одеться, в советские времена нужно было и хорошо подраться...

Иногда такое бывает: самый старый мост в городе называется Новым. 

Но для меня-то этот мост на Гаронной на самом деле был новым! Усмехаясь этому нехитрому открытию, я дошел до середины моста и посмотрел вниз.

Река была зеркально спокойна, и я даже увидел свое собственное отражение там, внизу. А потом вдруг подумал, что под определенным углом зрения арки моста вместе со своим отражением создадут впечатление гигантских труб, через которые течет жизнь параллельных миров. Я спустился на набережную и нашел эту точку, с которой мост стал смотреться совсем иначе, чем я его увидел впервые.

И вот тогда я понял замысел давным-давно жившего архитектора, построившего мост именно здесь. И задумавшего его именно на этом месте, где сейчас стою я. Интересно было, сколько людей сделали такое же открытие, как и я. Интересно было, а всегда ли Гаронна бывает начищенно зеркальна. Интересны были секреты этого старинного моста от первых его дней и до сегодняшнего утра.

Увы... Надо было идти по делам. Если бы мы умели останавливать время, несомненно, пользовались бы такой возможностью, чтобы подольше просуществовать там, где улетает в восхищенные полеты наша душа. Но ее у нас нет, этой возможности. Поэтому, думал я, шагая по набережной, нужно эти короткие мгновения, подаренные нам судьбой, превращать самим в целые жизни, пусть силой фантазии, но все же превращать. И таким образом дарить себе еще десятки и сотни иных жизней, красивых, солнечных и богатых на впечатления.

А старый Новый мост смотрел мне вслед своими призеркальными арками и улыбался добрыми улыбками нашему короткому знакомству...

Мы сами себе назначаем грехи.
И сами себе прокуроры.
В захламленном море житейских стихий
Мы ищем заветные горы.

И вскрикнув в тумане с надеждой: "Земля!"
Стремимся к неведомой суше.
И пусть небеса нам тревоги сулят,
Кто будет их в этот миг слушать?

Все это случится позднее, потом,
Когда на безлюдном просторе
Свое наважденье объявим грехом
И снова - в житейское море...

Поцелуйная дорожка,
Сумасбродный аромат,
Подожди еще немножко,
Не зашторивай свой взгляд.

В нем ты к звездам улетела,
В нем вселенная любви.
Трепеща душой и телом,
В счастье теплое плыви.

И закончив путь за ушком,
В сладком мире теплых рук
Прошепчу тебе, подружка,
Я свои признанья вдруг.

И запляшут тени зыбко
Танцы счастья на стене.
Удивительной улыбкой
Возвратишь признанье мне.

В ожидании оваций
Так приятно помечтать,
Как повыгодней продаться,
Чтобы больше получать.

Что бы вы ни говорили
И о чем ни пели б вы,
Мысли б тут же изменили,
Получив кусок жратвы.

Прячем мы в стихах и одах
В переливах лживых слов
За иллюзией свободы
Философию рабов.

Оторвав мечту от тела,
Спишь и ешь средь рабских тел.
То, чего душа хотела,
Ты давно уже проел.

В Бильбао нет такого вида транспорта, как автобус. До этого моста вы можете добраться только на бильбобусе. Бильбо - так называют свой город баски. Потому автобусы красного цвета так и называются здесь. Но не перепутайте с бискайбусом, они зеленого цвета и ходят исключительно в пригород.

Этот мост мне показал мой барселонский друг Даниэль, большой любитель путешествий по Испании. Но на сам мост, вытянувшийся двумя дугами над рекой, меня не пустил, сказав что сюда лучше всего приходить вечером, если я хочу увидеть настоящую пиренейскую любовь.

И вечером снова привез меня сюда.

Мост светился над рекой. И так непривычно было шагать по его светящимся панелям, казалось, мир перевернулся и подставил твоим ногам свои потолки.

- Смотри! - перебил мои мысли Даниэль и показал на парочку влюбленных, что неподалеку потянулись друг к другу губами...

И я замер от восхищения...

Свет снизу пробился к лицам влюбленных и осветил их поцелуй.

Ни в одном фильме, ни в одном театре, нигде в мире так по-доброму свет не касается сомкнувшихся человеческих губ. Здесь видна была любовь, которую легко сымитировать в полумраке, здесь освещена была правдивость чувств, которую так легко спрятать в тенях ночи, здесь никакие иные мысли не могли возникнуть при поцелуе, ибо тут же были бы разоблачены этим снизу влетающим светом. Это, действительно, была любовь...

А внизу, под мостом, отражала его блики темная вода реки, с удовольствием записавшаяся в свидетели этой удивительной любви, унося вдаль по течению отражение этого счастливого поцелуя...

А рядом со мной так же восхищенно смотрел на влюбленных Даниэль, и я понял, что ради даже одного такого мгновения ему было радостно и приятно проехать половину страны...

Одни хвастаются, что видели в Бильбао музей Гугенхайма, но мало кто приходил ночью к этому мосту, чтобы увидеть настоящую пиренейскую любовь...

Иногда посмотришь на какой-нибудь мост издалека, и тебя охватывает страстное желание побывать на нем во что бы то ни стало.

Так же было и в Лиссабоне, когда вдалеке в голубом небе вдруг проявилась белая паутина этого моста. И, хоть он не попадал под наш маршрут, я упросил моих друзей проехаться по нему.

У каждого моста с человеком своя игра. Сначала мост проявляется вдали, возвышаясь своими опорами над городским постройками, когда рекой еще и не пахнет. Потом медленно дорога начинает выпрямляться и подниматься вверх то по насыпи, то по пандусу. Опоры приближаются, растут, становятся все величественнее. И вот, наконец, сверкают уже где-внизу в солнечных лучах воды реки, и ветер движения выносит тебя туда, где висит между опорами хрупкая полоска человеческих дорог, висит над рекой в каком-то удивительно красивом соответствии.

И вот тут вдруг замечаешь, что уже задумался о чем-то. И далеко не всегда об окружающей красоте. Мысли могут быть разными, но неизменно глубоки здесь, на мостах. Мосты заставляют людей думать. Может, их на это уполномочила жизнь?

А ведь люди не могут жить без мостов. Равно и как мосты - без людей.

Я уже не помню, в какие именно мысли меня погрузил этот мост, но навсегда осталось в памяти чувство легкости и крылатости их, просочившихся через белую паутину тросов в прозрачную голубизну неба...

Так волшебно, когда мосты приносят радость...

Поцелуем рисую сердечко
На ладошке любимой руки.
Эта песня продолжится вечно
И засветит в ночи огоньки.

Я ушел навсегда в однолюбы,
Бодрым шагом навстречу весне,
В мир, в котором любимые губы
Прикоснутся несмело ко мне.

И неловкая робость касаний
Вмиг заменится смелостью рук.
И замкнется в пространстве над нами
Лучших чувств изумительный круг.

И любовь засияет навечно
В сером шествии суетных дней...
Поцелуем рисую сердечко
На ладошке надежды моей.