Собака, почти щенок...

Молодой ещё бездомный пёс, почти щенок, сидел у закрытой двери. Дверь была хорошей, дубовой. Он сидел и лапой пробовал дверь, в надежде, что она хоть раз, но снова откроется. А на улице шёл дождь, косыми плетями стегая насквозь промокшую псину. Но ему не было холодно. Раз за разом он поднимал лапу, скрёб дверь и жалобно поскуливал. Дверь оставалась безучастной к его попыткам попасть внутрь дома. А внутри было тепло. Мягкий ковёр на полу, горящий камин, подстилка, набитая тёплым сухим сеном, миска с мясом и ласковая рука хозяйки. Он помнил это всё.

Однажды, почти год назад, его, замёрзшего и уставшего, впустили в этот дом. Он стоял на пороге, не решаясь войти и запачкать всю эту красоту.

- Ну что же, дурачек, входи. На улице холодно, а ты устал и продрог. Проходи, не бойся.

И он вошёл в этот дом. Его помыли, накормили и уложили спать у камина, на подстилке, что так приятно пахла весной. Он улёгся спать на место чужого пса, что когда-то давно жил в этом доме, ел из его миски, носил его ошейник и ласкала его рука хозяйки, что так тосковала по однажды ушедшему из дома псу.

Но он был и этому рад. Всё-же в тепле, в добре, сыт, вымыт – что ещё нужно бродяге, который всю жизнь скитался на улице и не ждал милостей ни от людей, ни от природы. В бытность свою ещё щенком он побывал и под колёсами машины, и еле ушёл от своры оголтелых детей, которые ловили котов и собак и вешали их на деревьях.

Жизнь била его и в один миг он понял, что жизнь его сломала, перебила хребет. И ему стало всё равно, что будет дальше. Но Судьба снова криво усмехнулась и подарила ему этот дом, это тепло, этот уют. Хозяйка, казалось бы, души в нём не чаяла, а он готов был за неё броситься в бой насмерть на любого бультерьера, любого ротвейлера. Он был безроден, беспороден, но остатки чести хранил в своей душе.

Время шло. Его шерсть стала более густой, переставали ныть старые раны на погоду. Он всё так же слепо, глухо и преданно любил хозяйку, вот только… Только она не любила его. Однажды, гладя его голову, лежащую у неё на коленях, она назвала его чужим именем. Он вскинул голову, насторожившись, ища взглядом другого пса.

- Тихо, дурачок, это не тебе. Лежи спокойно.

И он снова успокоился, расслабился, нежась в ласках прекрасных рук. Вот только с тех пор хозяйка стала отдаляться. Всё реже и реже она гладила его долгими тёмными вечерами. И пища, что с завидной регулярностью появлялась в его миске, уже не так радовала. Казалось бы, чего надо ещё – тепло, сыт, ухожен? Но не было той теплоты, душевности, ласки от хозяйки.

Шло время и на него вообще перестали обращать внимание, и он слонялся по дому, заглядывая во все закоулки большого тёплого дома. И он прекрасно понимал, что это у него не навсегда. Просто не может быть у дворняги такое счастье. В таком доме должен жить породистый кобель, с родословной почти как у принца какой-то средней страны, с чувством собственного достоинства, гордости, а не ластящийся и даже не умеющий лаять «двортерьер».

И однажды его выгнали на улицу. Просто поставили на пороге и пнули пониже спины, а когда он кинулся обратно, то на пороге его встретил чужой мужчина с ружьём в руке. Оружие пёс знал и потому стремглав бросился прочь. Он снова вернулся к бродячей жизни, но тот дом так и остался в его собачьей душе навсегда. Он уходил от него то далеко, то сидел совсем рядом с окнами и часто слышал заливистый смех своей бывшей хозяйки.

Осень снова пригнала его, голодного и уставшего под двери дома. Он сидел и, скребя лапой дверь, скулил. Вот только чудес в жизни не бывает. Дверь оставалась безучастной к чужой боли и страху.

Развернувшись, пёс потихоньку побрёл от дома прочь. Надолго ли, навсегда ли? Он не знал. А дождь всё продолжал хлестать холодными тугими плетями пса, хотя он этого совсем не чувствовал.