Ещё раз о социал-монархизме (1)2

Глава Синодального Отдела по взаимоотношениям Церкви и общества протоиерей  Всеволод Чаплин  сделал важное  заявление: России нужна политическая система, сочетающая в себе элементы жесткой централизованной власти и социального государства.  И далее: «Державность, справедливость и солидарность - это три ценности, на основе которых нам нужно строить систему, которая бы объединила монархию и социализм».

Лично  автору  этих строк крайне  не  нравится выражение "сочетающую  элементы".    На  самом  деле нужно - полноценно,  само-  и  вседержавно   - и  то, и другое. Но   по  существу – все верно.

Мы  знаем, что  исторически в  России  -  да и не практически везде – сами идеи монархии и социализма находятся  в  противостоянии,  точнее,  противопоставлении. Однако внутри него  - "системная ошибка": монархия — это тип государства и, соответственно, все, что с ней связано, относится к области политического, а социализм — категория прежде всего социально-экономическая. Строго говоря, это вещи, расположенные в разных плоскостях, и они не могут меж собой ни жестко соотноситься, ни быть жестко друг другу противопоставлены. Тем не менее, в истории России они противостояли, и это противостояние привело к катастрофическим последствиям. Почему?

Социализм XIX века был  связан  с так называемым "Просвещением" и порожденными им антитрадиционными, антимонархическими и антицерковными революциями, выступал как внешнее средство осуществления гностических доктрин "рассотворения" мира, само "сотворение" которого рассматривалось молодым Марксом как начало "отчуждения" (отрицать важную содержательную сторону этих доктрин невозможно). Такой социализм — до сих пор для многих его исследователей, в том числе выдающегося русского математика и историка И.Р.Шафаревича(в  книге  «Социализм  как  явление  мировой  истории»)  выглядит как единственный.

Действительно,  в  1917  году  монархия  рухнула  и сменилась  богоборческим  атеистическим  социализмом, который,  тем  не менее, постепенно -  начиная  с  конца  30-х годов -  начал  приобретать  некоторые  традиционные  русские  черты.  Но  и  социализм   рухнул  - вместе  с  территориальной  целостностью  России.  Катастрофу  крушения  мы  пережили  дважды  за  одно  столетие.  У  этого  были  как  внутренние,  так  и  внешние  причины.

Однако то, что  сам   социализм не однозначен и обоюдоостр,  ранее других осознал великий мыслитель и политический прозорливец Константин Николаевич Леонтьев. "Если социализм — не как нигилистический бунт и бред всеотрицания, а как законная организация труда и капитала, как новое корпоративное принудительное закрепощение человеческих обществ, имеет будущее, то в России создать и этот новый порядок, не вредящий ни Церкви, ни высшей цивилизации, не может никто, кроме Монархического правительства", — предсказывал он еще в 80-е годы XIX века,.

К.Н.Леонтьев считал судьбу социализма похожей на  судьбу исторического христианства: "Чувство моё пророчит мне, что славянский православный царь, — писал он, — возьмёт когда-нибудь в руки социалистическое движение (так, Константин Византийский взял в руки движение религиозное), и с благословления Церкви учредит социалистическую форму жизни на место буржуазно-либеральной. И будет этот социализм новым и суровым трояким рабством: общинам, Церкви и Царю".

Именно  такой  строй оказывается  тем   апостольским  «удерживающим» от прихода  «беззаконного»  антихриста ((2 Сол. 2, 1-4, 6-8),  в  сегодняшнем  прочтении -  «нового мирового порядка»  и его предполагаемого  возглавителя.

При этом проблема  «Русского  социализма» или  «Православного социализма» вообще  не  может  быть  рассмотрена  в  рамках  известных  политико-идеологических и  государствоведческих  схем. Однако  здесь  оказывается  вполне  уместной  так  называемая «Четвертая  политическая  теория» (далее - 4ПТ),  выдвинутая  одновременно  и  во  взаимном  тесном  сотрудничестве  двумя  выдающимися  мыслителями нашего  времени  французом  Аленом  де  Бенуа  и  русским  Александром  Дугиным.  Подробное  изложение  проведенной  ими  работы  мы  можем  найти  в  книге   профессора  А.Г.Дугина  «Четвертый  путь»  (М., «Академический  проект», 2014)  Само понятие 4ПТ  было  выдвинуто  в  виду  полной  исчерпанности   политических  идей эпохи  Модерна  -  либерализма,  коммунизма  и  фашизма (нацизма),  основанных  на    категориях    линейного  времени   и прогресса,  являющихся  проявлением  «западного  логоса». 

Александр  Дугин, опираясь  на  философию Мартина Хайдеггера, как  в  дилогии,  посвященной этому  мыслителю («Мартин  Хайдеггер: философия  другого  начала», М, 2010, «Мартин  Хайдеггер:  возможность  русской  философии», М, 2011),  так  и  в «Четвертом  пути»  показывает,  что  связанная  с  «забвением Бытия»  «идея  прогресса»  заложена  в  западном  мышлении задолго до  Рожества  Христова и  имманентно  присутствует  уже у  Платона, Сократа  и  даже  Гераклита. Согласно  Хайдеггеру,  речь  идет  о  «забвении  Бытия»  ( Seyn) , подмене  его  «бытием» как  «высшим  сущим» (Sein)  и  - неизбежно – сущим  как  таковым (Seinde).

Главное  следствие  «забвения  Бытия»  в  политике – либерализм,  основной  субъект  коего  -  индивид(уум).  Вторая  политическая  теория – марксизм - с   «классоцентризмом» -  и  третья ( фашизм  и  национал-социализм),  ставящая во  главу углу  нацию ( тоже  порождение  либерально-буржуазных революций XVII –XVIII  вв )  или  государство  -  были  лишь  неудачными попытками  преодоления  либерализма.   Их  «вторичность»  «зависимость»   и  привела  к  их  краху. Сегодня либерализм  торжествует,  при  этом  уничтожая в  Постмодерне самое  себя.

Ни  один  из  трех  политических  субъектов  Модерна -  ни  индивид(уум),  ни класс,  ни  нация -  субъектом 4ПТ  быть  не  может,  равно как  и  их  механические  комбинации. Но,  поскольку в  основе Модерна  лежит  все  же  либерализм, то преодолению  подлежит  прежде  всего  миф  об индивидууме. Но преодолен он  может быть  не  коллективизмом (как  в  коммунизме  или  фашизме),  а лишь   обращением  к  «трансцендентному  человеку».

Что же  есть  субъект 4ПТ?  Главное, по  Дугину, как  раз «уйти  от  дуализма  субъекта  и  объекта».  Он  обращается  к  понятию   Dasein («Вот-Бытие), место  пребывания  Бытия  в  Сущем,  «суждение  о  Бытии», «бытие-к смерти». Но, Дугин  идет  дальше.  Если  «западный  логос»  не единствен, то и  «дазайнов» (он  сознательно  пишет  по-русски)  -  множество.  Дугин говорит: «Так  можно  провозгласить царственую  Революцию  пространства. Это  значит, что Русское  место (Россия)  должна  переключить  режим  экзистирования -  из  неаутентичного  в  аутентичное. Только  это  может дать  возможность проявиться  Царю .  Задача  не призвать  Царя, не избрать  его, не  создать  его  и тем  более  не  самому  стать «царем», а дать  Царю  возможность  быть,  явится,  открыть  себя … Это  ему  не  нужно, это  нужно  нам  -  иметь  Царя»

Социал-монархизм  можно  считать  русским ( именно  русским)  прочтением 4ПТ  как  более  общего  концепта. При этом  субъектом  теории  социал-монархизма  (в  рамках 4ПТ)  тем  самым  оказывается  «онтологическая  пара»  Царь-Народ (это и есть «русский  дазайн») Пожалуй,  лучшим  образом  это   «опознано»  Мариной  Цветаевой:

Это просто, как кровь и пот: Царь — народу, Царю — народ. Это ясно, как тайна двух: Двое рядом, а третий — Дух.

Под  народом,  разумеется,  конечно,  не  наличное большинство, а  совокупность  всех  ушедших,  живых  и  еще  не  родившихся.  Царь  же послан свыше,  а  не  выбран и  тем  более  не  нанят  за  деньги. В этом  -  в  том  числе -  глубинное родство Царства  и  таинства  брака.

И здесь, конечно, прежде всего, следует назвать знаменитую икону XVI века «Церковь воинствующая» из Успенского Собора Московского Кремля. На ней во главе Церкви Воинствующей, поражающей «древнего змия» и подвизающейся против него, изображается не епископ, не митрополит и не Патриарх, а Царь на коне («конный»).

Русский  Царь   изначально  -  Царь  Белый и Красный. Сама по себе эта  символика лежит  в  основе  символики смерти и Воскресения, совпадающей с символикой Царствия Небесного и земного царства как его образа. В Великую Субботу – день сошествия Исуса Христа во ад -  во время литургии  иереи  меняют черные великопостные облачения на белые, а на утрене Святой Пасхи – белые на красные. У древних ариев белый цвет – цвет жреческой варны, красный – царско-воинской, черный – рабского, зависимого состояния.

Белый Царь и Красный Царь – один и тот же. Как  мы  увидим  далее,  в  этом  метафизическая  основа  Четвертой  Политической  теории  для  Русских,  Русского  мира,  России  как  государства.  Метафизическая  основа  социал-монархизма.

В старожильной, допетровской и дораскольной Руси символика черного, белого и красного пронизывала государственный быт в самых его основаниях.  «Черное» состояние – тяглое или связанное обетами  - черное духовенство, белые слободы – напротив, свободные.. Но чермной – красный ( Чермное море). «Черна аз и чермена» - говорит Невеста в церковнославянском переводе «Песни Песней».  А Белый Царь – изначально «царь не данник», самодержец, суверен, тождественный Русскому Царю, т.е Царю Красному, кровному. Отсюда красные царские одежды, красный плащ, красные знамена и хоругвиРюриковичей, помимо того, что красный цвет одеяний – багряница, порфира – был  унаследованной Рюриковичами, а затем Романовыми   как привилегия Православных Царей в ознаменование Христова Воскресения.

«Отдай кровь и приими Духа», — говорили древние Отцы Церкви (св. Петр Дамаскин, преп. авва Лонгини другие). 

Кровь двуедина. Она состоит из двух основных составляющих — красных телец и белых телец. Бело-красная символика сопровождает всю историю рода человеческого.

Начало русской смуты ХХ века — уничтожение Царской власти как средоточия единой крови и единого духа — белого и красного. «Белые» и «красные» пошли друг на друга. Это тождественно разделению белых и красных телец в изуверском врачебном опыте.

Но на  самом  деле  «октябрьский  переворот» была «чёрной» составляющей герметической  формулы.. Абсолютно адекватными «чёрному чернее чёрной черни» были не Белые и не Красные, и  не  большевики, а анархисты. Анархия — мать (в буквальном смысле) порядка. Она — предшествующее, Мать Сыра Земля. Сокрыв в себе Царя, она призвана его восставить.

Зловещ и пустынен погост,

Где царские бармы зарыты

(Никола  Клюев)

Россия  едина  и  неделима  не только  в  пространстве,  но  и  во времени.  Исходя  из  этого,  разрабатывая  основы  социал-монархизма  как  Четвертой  политической  теории  для  России,  нужно  говорить  о  полной  и  безусловности  взаимопреемственности  всех  исторических  эпох, прежде  всего    трех  последних  -  московской, «романовской»  и  советской -  поверх и вопреки  всем  смутам.  Московская  Русь содержит  «формулу»  Православного Царства,  Российская  Империя  дает  юридическое  преемство (отвергнутое  в  Феврале  1917),  прежде  всего  незыблемые  в  своей  основе  Законы  о  престолонаследии,  Советский  Союз  -   безценный  социальный,  организационный  и  военный  опыт,  отказ  от  которого  так  болезненно  переживается  сегодня. В  этом  смысле  только  социал-монархизм  может  стать  исходом  и  итогом  «красно-белой»  борьбы

Монархический тип государства — единственный, в котором проявляет себя категория не времени, а, «эона» или "движущейся вечности" (определение Вл.Лосского). На языке Православия это выглядит так: "Бог, по образу Своего небесного единоначалия, устроил на земле царя; по образу Своего вседержительства — царя самодержавного; по образу Своего царства непреходящего, продолжающегося от века и до века, — царя наследственного" (митр. Филарет Московский). Через династическое преемство народ выступает в истории как триединство ушедших в вечность, живущих на земле и еще не пришедших на неё людей. Династия — это один и тот же монарх, меняющий имена и облики только потому, что человек на земле смертен. Лев Тихомиров писал: «Посредством династии единоличный носитель верховной правды становится как бы безсмертным, вечно живущим с нацией. Государь одновременно и обладает всей властью этого идеала, и сам ему всецело подчинен» («Монархическая государственность» )