Подхваченный ветром серый песок

Засыпал глаза, на век ослепив.

И замер вдруг путник средь моря дорог,

Не видя свой шлях, как камень застыл.

Снуют по дорогам прохожие люди,

Машины, возницы, бродяги бредут.

Лишь путник ослепший стоит на распутье

Не зная, куда ему нужно свернуть.

Стоящему вопли летят и проклятья.

Он людям мешает, он должен уйти.

Да только куда? Подскажите же братья.

Незрячему сложно дорогу найти.

А ветер смеясь над беднягой убогим

Одежду уж треплет с ухмылочкой злой.

Всё мало ему. Что ж творите вы, боги,

За что по узору да ржавой иглой.

По слуху стук сердца молотом бьёт,

В тревоге душа рвёт полотна покоя.

Во мраке своём не осилит он путь,

А сбившись с дороги найдёт только злое.

Коль ступит нога, коль пройдёт он межу,

Проглотит его бездорожья пучина.

А там лишь старуха сжимая косу,

Отыщет слепца забредшего мимо.

Густо смазан маслом жизни,

Неокрепший разум мой,

Слышу смех да разны визги,

Чуть избАлован судьбой.

Есть пригожая постелька,

Не течёт в дожди чердак.

Мучась в сытости похмельях

Я страдаю, «ох» и «ах».

Нет погони за деньгою,

Слава богу всё путём.

Масло мажу на батоны,

Ем консервы с минтаём.

Только треплется душонка,

Не разыщется покой.

Даже жирная тушёнка

Улетает на помой.

Аппетита нет ни грамма,

И в забвении икра,

Мечется с борщами мама,

Ублажить сваво сынка.

Я ж откладывая ложку,

Тихо мучаюсь и жду,

Где ж ты ласковая кошка,

Приходи к сваму коту.

Мёды губы сладко мажут

В сковородке свежина,

Холодильниковы ножки

Уж не держат ни хрена.

А хозяин, бля, страдает,

Пишет томные стихи,

Всё о том, о чём мечтает,

О любви да о любви.

В погребе гниёт картошка,

Киснет в тоннах молоко,

Поросята как телята

Спят накушавшись в гавно.

На полях рабы страдают,

Косят сено косари,

А владелец пишет оды,

От зари и до зари.

Караси шумят в озёрах,

Золотым играя боком,

Их хозяин тихо стонет,

Что воспринят однобоко.

Сытость - мать гнетущих мыслей,

Прародительница бед.

Счастлив кто желудком нищий,

А душою сыт в обед.

Под окошком сон скребётся,

Ставней скрипнул и приник.

И петух, прощаясь с солнцем,

Оттрубил вечерний крик.

Под мерцание лучины,

Слышен сладостный напев.

Осторожно, тихо-тихо,

Мать качает колыбель.

Песнью ладной приглашает

К люльке тёплой юный сон.

Что стоишь у старых ставень?

Не робей, вливайся в дом.

Подходи к мальцу, не бойся,

Прикоснись своим крылом,

До щеки его дотронься,

Ты ведь юнен как и он.

Пеленай его собою,

Подари ему мечты,

Пусть под вашей с ним ходою

Только травы да цветы.

Вырастайте вместе дети,

Сын и сон его благой.

Отворотятся пусть беды

Уготованы судьбой.

Спи мой ангел, спи сердечко,

Люли-люли жизнь моя…

Спит весь дом, и тёпла печка

Сохранит тепло горя.

Дым сигареты, призрачность тления.

В нашем мирке в авангарде – сомнения.

Даже любовь коей связаны люди,

Мы, размотав свой клубок, позабудем.

Нет, не огонь в наших душах пылает,

Лишь искры надежд на жаровне играют.

Красным осветят, алым затронут,

И вновь сомневаясь бежим по перрону.

Нас сытит лишь терпкая неопределенность,

И знаем лишь то, чем насытиться гордость.

Мы мысли и книги не морщась глотаем,

И в тёплых постельках о счастье мечтаем.

"Оно бы пришло. А я б не робел,

За шкирку б его я схватил и согрел."

Да только не видно тебя в столь банальном,

Твоём положении, горизонтальном.

Грызём свой рассудок и гадим мы тушью.

На лист белоснежный то строим то рушим.

А нужно лишь что? Укротить злое «я»

И светочам мира подставить себя.

Пусть вихрь закружит, пусть мокнёт с головою,

В то что мудрецы называют судьбою…

И вся твоя пошлость сигаретного тления

Взовьется огнем бурной жизни горения…

Не вытирая ноги ночь вошла.

Без церемоний, без приветствий

Марухой пошлой улеглась,

Подставив тело для последствий.

Ухмылкой чёрной улыбнулась.

Сверкнула звёздами в глазницах,

Спросила: ну же, милый, будешь

Сегодня ты со мной резвится?

Ну коль ты просишься в распутья

Уважу, чёрт тебя дери.

Который день не дашь мне путно

Увидеть сон свой до зари.

Бери, поганой девкой лапай

Моё ты сердце и покой.

И душу чёрной своей лапой,

Слегка пошкрябавши, затронь.

На свежестиранной постели,

Что пахнет днём, цветеньем сада,

Оставим потные побеги

От жирного ночного зада.

Я как смиренное ягня,

Покорен прихотям и мукам.

А ты терзай, грызи меня,

Безлунная чернява сука.

Сквозь стены слышен топот ног,

Все по домам. Вечерний морок.

А я уж дома. И в ночной

Разгул гляжу щенячьим взором.

Нету целого, только мгновения,

Среди дней полных глупого бреда.

Разум ищет с душой примирения,

Сердце ждёт через сумрак луч света.

Оставляю следы на дороге,

Да чудно направленье ходьбы,

То ведут отпечатки на гору,

То к подножию устремлены.

Не системно всё, спутаны стрелочки,

Жизни пряжа не собрана в нить.

Только тихо колышутся веточки,

За окном где дождь серый шумит.

Свою совесть подчас собеседуя,

Как щенок не успевший прозреть,

Ищу нюхом тепло и доверие,

Но вокруг синтетический плед.

Тихо-тихо мне шепчет бессонница,

Ночь полна непонятных теней,

Вновь в бреду. И окрестят прохожие:

Шизофреником среди людей...

Работа. Призвала меня должностная обязанность сделать марш бросок в одно управление неподалёку от моего места дислокации. Ну что же. Ничего не попишешь. Партия сказала «надо», комсомол ответил «есть».

Иду я значит по Большой Васильковской, солнышко в глазёнки светит, жмурюсь, улыбаюсь. В путь дороженьку взял себе маленькую бутылочку пеффка, вкусненько (боже прийми за лікарство).

Попивая живильную влагу, в куртофане на распашку, идёт молодой и красивый, деловитого вида, поцанчег. А мимо девчушки шмыгают стайками. Юбчёнки коротенькие поодевали, кофточки с вырезом глубоким примерили, стройнятся и пышут молодостью и красотой. Гляжу на них своими небесно-голубыми глазами, лыбу давлю, приятно. И они мне в ответ улыбаются, то ли на моё благодушие отвечая, толи видят, что вчера водку пивом запивал. Смущённо отворачиваются и вновь глазёнки нацеливают. Играют.

По дороге «брабусы» да всякие «тоёты» с «лексусами» шмыгают. А я иду. Дышите олигархи, своим кондиционированным воздухом да мучьте седалищные нервы сиденьями кожаными. А я ножками иду. Дышу любимым киевским воздухом перемешанным выхлопными газами, пью пеффко, зырю на девчонок (аж секаса захотелось). Свободен я.

Ветер лохматит нестрижену шевелюру, капельки пота муравьишками сбегают по спине (жарко ведь), ноженьки топ-топ. Красота…

А плевать то в лицо, вам ли хватит слюны…?

А смеяться ли голосу хватит…?

Не сотрёте ли камни заостряя ножи…?

Букв для грубости горло доставит…?

Взора злого в глазах не угаснет огонь…?

Не устанут ли ноги в погоне…?

Не остынет ли в теле вся чёрная кровь…?

Не крошится ли сердце в бетоне…?

Кто вы? Где вы? С собою иль с кем?

Разрушаете иль создаёте?

Среди всех во вселенной представленных схем,

Вы такую… погаже… найдёте…

Рядом с вами, по капле, стирается жизнь…

Чуть поодаль гнильём уж запахло…

Вы же вверх нос задрав продолжаете слыть,

Для себя самым ласковым падлом…

Ты пришла? Ну так здравствуй.

Чёрногубая звездная ночь.

Ты с дождем? Знать напрасно,

Гнал тоску свою лютую прочь.

Прикасаясь к челу, лобызаешь,

Да слюнявишь ты ласковым сном.

Не скорбя обо мне, убегаешь.

Ну так знать есть к кому. Поделом.

Гой ты грешная, сколь уж глумишься.

Не обридло пинанье меня?

К одиноким то душам, прилипшая,

Яко страстна твоя пелена.

Знай, стервозная, сколь уж продумано,

Сколь порезано сердце моё,

Ожиданьями, да причудами,

Что на час свой надеются днём.

Не робей, зачинай куролесину,

Мысли вихрем взбивай в ураган.

Эх бы солнце добра мне отвесило,

А не горькой гранёный стакан.