Признаки надвигающейся революции.

- Как вы мне надоели, господин Штобель - жеманно протянула местная куртизанка Фаина, лучшая девица в платных комнатах мадам Бромыгиной.

Толстый некрасивый малый, к которому была обращена сия реплика, лениво встал, натянул брюки и задумчиво произнес:

- А я ведь в детстве верил в прекрасное. И месяц назад еще любил свою жену Цылю. А теперь готов продать свою бедную родину ради этой жалкой особы. Отобравшей у меня не только последние остатки интереса к жизни, но и деньги на уплату жилья. Пожалуй, я убью нас обоих...

- Фэ! - пренебрежительно протянула опять девица Фаина - Вы это говорите уже две недели. Лучше бы вы научились обращаться с женщинами. Ведь то, что вы считаете своим достоинством, на самом деле - ваш главный недостаток. Идите уже. Уплатите этой старой грымзе Бромыгиной денежку и бегите лицезреть жалкую плоть своей астенической жены. Эх, и почему в нашем городе нет на постое этих лихих гусар. Одни любители шлепков по срамным местам остались. И куда мы так придем? Не иначе как скоро революция будет.


Смена власти.

- Отдайте деньги трудящихся моей стране! – кричал подвыпивший сантехник дядя Леша под райкомом одной известной партии. Партия была до боли родной, но не дяде Леше, а его бывшему однокласснику – Мишке Ширвиндту. В молодости отсидевшему узником совести за значительный вред, причиненный народу в подпольных цехах по пошивке отечественных джинсов. А ныне с достоинством носящему титул секретаря райкома, к которому все обыватели города почетно обращались не иначе как – Михаил Иегудович. Оказывая таким образом почтение и партии, и самому бывшему бандюгану-передвижнику Мишке по кличке Шизоид.

Однако такое раболепие совсем не занимало обидчивое сердце сантехника дяди Леши, возмущенного очередным невыполненным обещанием Михаила Иегудовича. Поэтому, после длительного наращивания внутреннего недовольства в кафе «У Сигизмунда» ( здесь мы по секрету укажем, что данное заведение принадлежало племяннику секретаря райкома), он, взяв с собой чекушку недорогой водки в магазине «Радуга», который также принадлежал одному из родственников благословенного деятеля упомянутой партии, пришел выразить несогласие  в вопросах формирования внешней и внутренней политики этой самой партии.

Вскоре к дяде Леше подошли работники силового ведомства. Они вежливо справились о его здоровье и пожелали красиво отдохнуть в другом месте, на что получили решительный отказ. Отказ сопровождался также упоминанием разных некрасивых имен родной партии товарища Шизоида, уже давно успешно ходящих в народе, но еще не дошедших до ушей ярких представителей партии. Ввиду их сильной занятости и отрешенности в заботах о народном благе. Не забыл напомнить дядя Леша и о самом секретаре, перечислив все его заслуги, начиная с пятилетнего возраста, когда Мишка Ширвидт успешно наложил детские экскременты прямо под дверью советского детского сада.

Сантехник Леша, расплевывая слюну и слезы прямо на людей в красивой форме, грозился повторить подвиг Мишки прямо тут, под старинной тяжелой дверью райкома, тем самым указав свое несомненное к ней расположение.

В конце концов, возмутителя общественного спокойствия доставили в милицейский участок на улице, носящей название самого руководителя злоупомянутой партии. Отчего Дядя Леша пришел в еще большее напряжение нервной системы. Он торжественно пообещал при большом скоплении народа, что взорвет и райком и Мишку Шизоида и самого себя, так как больше не верит в человеческую способность любить. После таких слов вызвали врачей, сделали возмутителю инъекцию с какой-то дрянью и уложили спать.

А утром выяснилось, что ночью в столичном граде произошла смена власти. Нехорошим народным способом. С битьем витрин и морд несогласных с разделом собственности. Ввиду этого, дядю Лешу быстро привели в чувство, налили сто грамм и выпустили на наспех сбитую трибуну, попросив повторить его все то, что он вчера репетировал под райкомом.

Нельзя сказать, что речь сантехника была такой же пламенной как в предыдущий день. Она даже отличалась некоторой нечленораздельностью. Но ее все-таки хватило, чтобы зажечь уставший от порабощения народ. Для того, чтобы привести город к новым высотам, на волне всеобщего ликования, дядя Леша был избран мэром. А Мишка Ширвиндт еще ночью вместе со своими родственниками успешно сбежал. Сейчас он лениво живет на исторической родине. Часто общается с дядей Лешей по телефону. С большим удовольствием подсказывает другу по управленческой части. У них – теплые человеческие отношения. Что ни говорите, политика – политикой, а дружба с пеленок это великое дело.

Высокое предназначение.

Педро смотрел на удаляющуюся фигуру женщины, но никакой ненависти или огорчения не испытывал. Несколько лет угробленной жизни с аристократкой, возомнившей себя Сарой Бернар, конечно, радости сильно не прибавили, но и не убавили. Теперь Педро мог с полным правом утверждать, что люди образованные - такие же ханжи как и остальные. Темный народишко, в общем. Он окончательно утвердился в мысли, что нет ничего особенного в кастильских захудалых дворах, а есть только вечная потребность ныть, жаловаться и проклинать на чем свет стоит судьбу. Как будто она виновата в том, что мозги у некоторых неудачников состоят из опилок, а не из высококачественного серого вещества.

Педро подтянул штаны, хорошенько высморкался, смачно плюнул (заметим здесь, что такую вольность вышеупомянутая женщина по имени донна Клементина ему до этого времени категорически запрещала), и произнес громко, словно кто-то его мог услышать здесь, в раскаленных дневным солнцем, безжизненных горах:

- Идите-идите, Клементина! Читайте свои умные книжки. Пейте крепленые вина и мечтайте о высоких чувствах. У Педро не такое тонкое сердце как у некоторых. Зато он имеет в штанах много жизненной силы, первобытной и бесхитростной. Педро книжек не читает, Педро по всей Испании делает здоровых детей...

Мое Зазеркалье.

Стол. А на нем виртуальная жизнь. Капающая в мозги своей разбавленной правдой. А на коленях - надоедливая кошка. Она зовет к себе. В плоскость, где нет иллюзий, а есть желание любви. Простое, доходчивое и непобедимое. Я прогоняю ее, а она вновь и вновь возвращается. Прощает мое равнодушие. Стучит в сердце своей кошачьей мольбой. Мол, пригрей, погладь. А я тебе замурлычу что-то нежное и убаюкивающее.

Но я, как всегда, занят. Меня тянет в Зазеркалье. Туда, где ярко и заманчиво. Где есть потребление на любой вкус. Лишь нет одного. Тепла от того, кто бы рядом шел по жизни...

Дыхание многократности.

В лучах рыжего солнца догорала последняя медь. Ты опять готовилась умереть во сне. Чтобы возродиться в новом, открытом для тебя Кастанедой, мире. В котором ты готовилась собрать то, что было разбито еще в юности. Долюбить многократно осколочное деление Вселенной. Давно уставшей для тебя дышать...

Contra burgerismus!

Ты помнишь эту комнату? Ее небрежно-неряшливую пустоту? Звонкую, с дребезжащими от проезжавших мимо трамваев окнами. С облезлыми  стенами, грязно-серыми, в жирных пятнах и подтеках. С высоким потолком и дореволюционной лепниной, нелепо свисающей над убогими шкафами. Так же - безнадежно старыми. Просящими своими вечно открывающимися дверцами - свободы. 

Сколько света и детского баловства излучала она! Эта комната. Сколько страсти таила в себе! Ведь, не было милее места в ту пору для нас, чем эта комната, в углу которой прижимался к стене продавленный предатель-диван. Издававший по ночам скрипящие звуки, доводящие своей назойливостью до бешенства, дающие знать всем соседям, что мы живы, что собираемся жить долго. Жить много и часто, пока есть то, что не купишь ни за какие деньги. Многократная и неутомимая жажда репродукции... в этой вот жалкой комнате, казавшейся нам дворцом. Которая будет потом безнадежно продана, а на смену ей придет и вправду дворец. 

Вот, только не будет в нем ни того утреннего сверчения обнаглевшей зелени, ни скрипа, ни ужасающей тяги к жизни. А будет лишь искусственный огонь дорогого камина и воспоминания... о той грязной комнате из юности. В которой осталось навсегда ушедшее в наивность настоящее - еще не испорченное надуманной взрослой правильностью бытия...

Богата же, зараза...

- Сарочка, отдай назад мое кольцо. Я передумал на тибе жениться. Я женюсь на Иде Шварцбромель. Она лучше знает ценить мужчин.

- Фи... Эта худая швабра, имеющая жалкое понятие, что она дочь булочника, захочет стать вечной мученицей у такого красивого неудачника как ты, Яцель?

- Это я - неудачник? Я? Который в пять лет играл фуги так, будто жил не в Бердичеве, а на одной улице с самим Паганини? Твоя мать, если хочешь знать, Сарочка, никогда не умела сделать еврейские пончики, так как прожила полжизни среди гоев. У них она научилась никогда не умывать руки. Я уже не говорю о других важных частях сильно раздутого ее самомнения. Кстати, я уже вижу, что тяга к наращиванию тела в твоем уме скоро превысит все остальное. Включая будущего мужа и бедных голодных детей.

- Ша, Яцель! Не трогай моих детей! Они еще не родились. Им нужен хороший отец. А не такой идийот, как ты. Не знающий толк в жизни, а только сидящий по субботам в синагоге для того, шобы ребе сделал тебе хорошее замечание. Красивой мордой на праздниках - денег не заработаешь. Это хорошо знал даже твой отец. Хотя и он кроме ковыряния в носу - ничем больше себя в этом бедном мире не проявил. 

- Можно подумать, Сарочка, шо ты вся культурная такая, прямо из Вильнюса сюда явилась. А не из пригорода, в котором стоко гусей, шо автомобиль пока десять штук не задавит, не проедет. У тебя и счас платье от бабушки. Та еще в нем ходила, когда Ленин с Троцким были не совсем знакомы один с другим.  Давай, наконец, кольцо. Оно и так не золотое. Я тебя немного обманул.

- Ну да. Не золотое. Просил бы ты о нем два часа тут, если бы оно не золотое. Оно мне уже как память дорого. О подлости твоей будет немного рассказывать. Шо ты, как самый последний биндюжник, со мной обошелся. Говорила мне мама - не верь Яцелю. Из него - нехорошая жизнь идет. Так что - или будешь жениться на мне, или кольцо пойдет в счет издержек нашего странного знакомства.

- Сарочка, а шо там так вкусно пахнет? 

- Шо-шо? Рыба фаршированная. Тебя ждала. Думала - предложение будешь говорить. 

- Я предлагаю... Я предлагаю, Сарочка, компромисс. Садимся кушать рыбу, а вопрос отложим на потом. 

- Ну и слово-то интересное. До чего образован, ты, Яцеку! Ладно. Садись за стол.

- Я еще слова и посолиднее всякие знаю. Мой отец, как-никак, сапожником работал. Корни интеллигентные заработал. Вот и я по этой части развиваюсь. 

- Развивайся-развивайся, Яцель! Развивайся сибе. Токо знай, шо у Иды такой рыбы никогда не поешь. Она токо на фортепьянах умеет. У ней одни книжки на уме.

- Да уж, знаю, Сарочка. Знаю. Но ведь, богата же, зараза...

Память в дырах.

С потемневшей стены упал твой потрет.
Той стены уже нет. 
И тебя уже нет. 
Только место, в котором зияло окно.
Неужели одно? 
Отчего нам дано?
Чтобы память укутать в коричневый плед. 
И оставить в нем след.
Которого - нет...
которого нет?..
которого нет...

Сегодня - самый лучший день. Сегодня битва с дураками...


Сегодня на ресурс нежданно-негаданно нагрянула глюкомания. Страшная и беспощадная. Колотит, трясет, бьет и трусит! И нет этому ни конца - ни края. И спасения никакого. Приготовил пепла ведро. Иду посыпать голову... Слезы, вопли, трагедия, одним словом... Эх, Вергилий не дожил, однако. Какой сюжет!!!




Сильно много дебилов развелось.

Дело было вечером. На улице засветили одинокие фонари, настоящий холод не донимал, а потому решил я немного пройтись - подышать свежим воздухом. Вышел на аллейку и стал прогуливаться. Туда-сюда, туда-сюда...Вижу - идет существо странное. То ли из будущего - что-то непонятное, то ли из прошлого, прямо из ночи Вальпургиевой.

А я в то время как-раз в армии отслужил. Весь такой не боязненный из себя. Всюду рад был найти приключений на буйну голову. Подхожу, значит, и спрашиваю ласково:

- Из каких, дядя, будешь? С Марсу аль с самого Сатурну к нам заброшен для работы подрывной?

А он и отвечает, так немного застенчиво:

- Да не... милок... С того свету иду я. Налоги собирать с людей недобросовестных.

Посмотрел я на него. Аж смешно стало. Весь из себя никудышний такой, прямо - чудо гороховое, а речи толкает - ну, совсем странные.

- Так, что за долги такие, батя? - спрашиваю - Не похож ты, однако, на службу налоговую. А вот сам, поди, всей улице своей должон - за пристрастие вино-водочное.

- Э, юноша... - отвечает чудо гороховое - Ничего ты не смыслишь в человеческих отношениях. Смотришь на вывеску и думаешь, что она тебе правду выдаст. А правда, ведь, в обертках красивых не живет. Она все больше по землянках стелется.

От таких речей непонятного товарища я и вовсе повеселел. Говорю:

- Дядя, не гони перед собой мотовоз. Он и так в ремонте. Ты лучше скажи, не боишься ли по городу ночному шастать? Тут ведь всякие люди ходят. Бывают, что и вовсе не такие добрые как я.

Существо странное захихикало, подпрыгнуло, затряслось, и вдруг превратилось в огромного волка. С клыками устрашающими. Глаза прямо сверлят предупреждением всяким. Мол, напрасно, ты, парень, сегодня на прогулку вышел. Я с перепугу весь аж присел, души не чувствую. А волк в мгновение ока опять существом пришибленным обернулся. Почесался в заду и говорит мне:

- Вот видишь метаморфозу сию? Вот, что значит - наглядное пособие. Ум твой настроен на созерцание одно. Что видишь, о том и поешь. О мире неправильное мнение слагаешь. А сидел бы сейчас дома, читал книги душещипательные - имел бы шанс жизнь прожить нужную. А так - придется мне с тобой через тридцать лет опять встретиться. И боюсь, дорогой, что будешь тогда еще глупее, чем в этот прекрасный ноябрьский вечер.

Посмотрел я на странного собеседника с ртом открытым, а сам в осознание верное придти не могу. А он еще раз хихикнул, помахал ручкой и говорит:

- Ладно, покедова! До встречи, в общем. Но время у тебя еще есть. А я иду по делам своим. Некогда мне тобой заниматься. Мне надобно демографическую ситуацию в мире правильным образом исправлять. Сильно много дебилов у вас стало рождаться....

С тех пор я немного пуганым стал. Мнительным каким-то. Люди от меня во все стороны шарахаются. Но я на это внимание не обращаю. Все ищу книги, где об этом чудном существе бы писалось. Боюсь, что не успею ума-разума набраться до новой встречи с ним. Ведь, зараза не врал наверняка. Но времени у меня пока хватает. Вот только таблетки стали плохо помогать. И врач все время сердится. Говорит, что к буйным переведет, если не перестану по ночам с волками разговаривать. Странно, что он их не видит. Видать - из тех дебилов будет, о которых страшный ночной собеседник говорил. Сильно много их в мире нашем развелось...