Еще одним, очень недурственным видом досуга в последнее время стали писательство и читательство. Особенно на всякие волнующие исторические темы. Давайте для примера, наугад, самым наинежнейшим образом отрецензируем один из тех трудов, на прочтение которого наше грустное кризисное время обрекает т.н. читателя.
Открыв книгу некоего С. Жаркова* «Рыцарская конница в бою», хочется тихо и вкрадчиво спросить: а кто этот дяденька? Кто автор? И вообще, каким волшебным образом могло быть напечатано и поступило в продажу это бесподобное, невероятное, это похожее на сон произведение? Не буду интриговать читателя, скажу сразу, что произведение это уникально. А уникальность его, прежде всего, в том, что автор, будучи абсолютно стерильным в части познаний в той области, которую он вызвался «исследовать» и «энциклопедировать», создал книгу, бьющую все мыслимые рекорды по плотности белиберды на 1 кв. см типографской бумаги. Это, конечно, своего рода подвиг. Причем подвиг не «чего-нибудь там» (гонорара за книгу едва хватило на два похода в баню), а именно подвиг любви. Автор безнадежно и безответно влюблен в «рыцарство», в «кавалерические мифы истории», в бредни о всадниках Средневековья. Ему самому ужасно хочется верить в то, что населяющие его мозг детские иллюзии когда- то были материальны и осязаемы, что сладкие химеры его воображения когда-то были реальностью. Что навязанный ему Вальтером Скоттом, Голливудом и древними комиксами вроде Вальгаузена воинский образ Средневековья имеет какое-то отношение к истории как к науке и правде.
Впрочем, поскольку история фальсифицируется во имя любви, пусть даже это любовь к голливудскому стереотипу, автору многое можно простить.
Любовь, как известно, зла. Посему сразу хочется отметить положительные качества данной книги. Они тоже есть. И их немало. Во-первых, книга очень неплохо сброшюрована, хорошо сделана штриховка (канавочка, чтобы книга легко открывалась), а для проклейки корешка употреблен явно дорогой клей Technomlt-53-241.
Недурна и сама обложка, выполненная в стиле 7БЦ (картон, мелованная бумага). На обложке забавная цветная картинка, причем одному из всадников явно придано сходство с самим автором (еще до гонорара, а следовательно, и до бани). Иными словами, на первый взгляд, вполне приличная книга.
Но… проклятая латынь. С нее то и начинаются все подозрения.
Начиная книгу, автор пишет: «Отцом-основателем рыцарской конницы принято считать Карла Мартелла (от лат. martellus — «молот»)». Вот прямо так и написано. Согласитесь, очаровательное вступление. Очаровательное и очень тонкое. Автор с самого начала решил блеснуть знанием базового для историка языка, продемонстрировать полную сопричастность процессу углубленного познания материала, посвященность в происхождение прозвищ и имен. В этом — очарование. А тонкость в том, как легко и ненавязчиво с самых первых страниц формируется образ рыцарской конницы.
Мартелл… Молот! Романтика, мощь, сталь, неотвратимость, победность, всесокрушительность — и все эти значения крепко упакованы в сакральную латынь. Просто блеск.
Но есть одна небольшая проблемка.
По-латыни молот называется malleus. Есть еще аллегорическое и очень устаревшее: marcus, но нет никого martellus.
При всем доверии к собственному знанию латыни я не поленился все же проверить. Выяснилось, что следующим академическим словарям: Латинско-русскому и русско-латинскому (под общ. ред. А.В. Подосинова, изд. «Наука», 2004, 28 000 ст.), Латинско-русскому («Харвест», 2008, 24 000 ст. ), Русско-латинскому (сост. Мусселиус, 1900, 15 000 ст.), Полному латинскому словарю (Ананьева—Ясенецкого—Лебединского, 1862, 40 000 ст.) слово martellus в значении «молот» неизвестно. Молот (и молоток) только malleus.
Более того, мною были подняты и наиболее авторитетные исследования (М. Гурычева) по т.н. вульгарной латыни, то есть одиалекченной, не рафинированно-античной, а уже приспособленной к особенностям разных языков и диалектов, от ретророманского до бриттского и арморикского. Но и в вульгарной, средневековой местнодиалектированной латыни слова martellus в значении «молот» нету. Да и вообще нету.
Вот marteus — есть. Но это куница, и не более того. (Зверек, конечно, пронырливый, пушистый и пахучий, но в качестве аллегоратора вряд ли устроит тех, кто придумал себе «сказку о рыцарях» и верует в нее, как детсадовцы в Деда Мороза.)
Иными словами, вместо поразительно эффектного вступления автор, увы, начинает книгу с признания в собственной полной безграмотности, ибо историк, не знающий латыни, подобен географу, не подозревающему о форме Земли.
Дело в том, что 70% всемирных исторических первоисточников так и не имеют вразумительного и полноценного перевода с латыни. Для полноценного их изучения имеющиеся переводы непригодны. (Они и предназначены для чисто любительского ознакомления, не более того.) А 30% важнейших первоисточников не имеют вообще никакого перевода на обиходные ныне «варварские» языки.
С бытовой, воинской, судебной, медицинской, генеалогической, религиозной, политической и прочей документацией поздней античности и практически всех периодов Средневековья дело обстоит еще лучше. Переведено более или менее вразумительно не более 50% всех сохранившихся текстов, а 50% почивают в тяжелой «священной латыни», и хорошо еще, если в классической, а не вульгарной.
Иными словами, историк, не знающий латыни, обречен уныло сдувать у давно девальвированных скучных систематизаторов типа Дельбрюка либо плагиатировать из школьных учебников. Либо по сотому разу списывать у подобных ему безвестных компиляторов, переталдычивая мифы, глупости и стереотипы. Что, собственно говоря, и делает автор книги «Рыцарская конница в бою» Сергей Полуэктович Жарков.
Военно-историческое содержание ее столь «типовое» и «подкопирочное», что рассмотрения не заслуживает. Занимательно другое, на чем же, собственно говоря, стоит «рыцаремания», которую демонстрирует автор?
На чем зиждется нелепая и слепая вера в то, что кое-как трюхавшиеся на больных лошадях дядьки Средневековья были красивыми вершителями истории?
На чем основано пренебрежение реальными и сверхкрасноречивыми первоисточниками вроде труда короля-рыцаря Дона Дуарте, самим фактом появления своей книги и ее оглушительной славой доказавшего, что никакого искусства верховой езды Средневековье не знало, и главной задачей взгромоздившегося на спину лошади «рыцаря» было вульгарно не «упасть сразу»?
Почему в тысячный раз повторяется и тиражируется бред о том, что чисто декоративные, строго манежные фигуры высокой школы, отработанные и канонизированные только в XVII столетии (вроде курбета или каприоли), имеют некое древнее боевое происхождение?
Почему в оценке кавалеризма и военной роли лошади полностью игнорируются данные ветеринарии и иппологии, однозначно доказывающие, что практически вся историческая роль лошади в средневековых войнах глупо и неумело придумана?
Почему в очередной раз замалчивается то совершенство средств уничтожения вражеских лошадей, которое отработано человечеством еще со времен Рима? Перечень этих средств огромен — это и специальные «лошадебойные» наконечники стрел, «эспины», мгновенно делающие инвалидом любую лошадь, ловушки в виде врытых в землю пустых глиняных горшков, огненные эффекты, различные пугалки, яды, и т.д. и т.п.
Вот здесь мы возвращаемся к началу нашей рецензии, т.е. к уникальности книги С.П. Жаркова.
Дело в том, что именно она по совокупности обстоятельств может служить превосходным трупным материалом, как говорят анатомы.
Иными словами, она прекрасный объект для литературной препарации.
В ней все видно и понятно, хорошо пластуются слои предрассудков и незнаний, легко, одним движением виртуального скальпеля отделяются друг от друга глупости и нелепости.
Именно на ее примере, способом объективного и нежного анатомирования можно будет легко разобраться, что же именно питает странную страсть, ради которой историк сегодня идет на откровенный дуреж публики, фальсифицируя историю.
Сняв шкурку цветной обложки, первый и самый мощный «мышечный пласт», который мы увидим в этом материале, это простая серость, в которой лично расписался автор своим «латинским экзерсисом». Серость в прекрасном состоянии, она пафосна и многословна.
Понятно, что «рыцаремания», помимо романтизма, отчасти питается невозможностью работать с реальными историческими первоисточниками и основана лишь на повторении чужих глупостей.
В действительности, как явствует из текстов, из общего смысла книги и из списка использованной литературы, нашему автору недоступны и неизвестны те первоисточники, которые вынудили бы его отказаться от милой роли простого попугая.
(Мы, правда, помним, что это попугайство имеет и более глубокие, сердечные причины и при разборе будем предельно деликатны, понимая, что имеем дело с «чувствами» и что несколько освеженный баней автор сейчас гарантированно читает эти строки, до слез умиляясь дружелюбию и такту рецензента.)
Итак, первый пласт (обыкновенная серость) снят — и под ним в нашем препарационном материале мы видим еще более любопытные детали, сразу и безошибочно объясняющие главную причину «рыцаремании».
Это полное, катастрофическое отсутствие каких-либо знаний или представлений о лошади.
Впрочем, подозревая об этой своей особенности, Сергей Полуэктович так хитро строит текст, что главное действующее лицо т.н. конницы, то есть непосредственно лошадь, практически и не упоминается.
Создается приятное ощущение, что рыцари в основном катались друг на друге. Но до конца придерживаться этой хитроумной тактики автору не удается, и в четвертой главе он вынужден обнажить свои истинные представления и познания в этом вопросе.
Именно эти фрагменты и есть ключ и ко всей книге, и к разгадке великой любви автора.
Итак, извините, цитата:
«Основной особенностью европейского коня, рыцарского коня был его пол. Боевой конь потому так и назывался, что был именно конем, жеребцом. Жеребец больше размером, чем лошадь, он менее возбудим, более склонен идти на принцип, то есть многое воспринимал, как личное» (с. 355).
Восхитительный бред. Сплошное очарование. Невероятная глубина знаний.
Но, к сожалению, отсутствует понимание и знание такой простейшей вещи, что «конь» и «жеребец» — это диаметрально противоположные понятия.
Конь — это мерин, кастрат, существо, подвергшееся удалению тестикул для радикального изменения его характера, которые возникают в результате наступившей безполости.
Синонимация понятий «жеребец» и «конь» равняется уравнению терминов «кастрат» и «производитель».
Впрочем, это настолько общее место, что упоминать об этом даже как-то неудобно.
Впрочем, С. П. Жаркову это неизвестно, как неизвестно, что у лошадей нет полового диморфизма, то есть кобылы (по-жарковски — «лошади») не только не меньше параметрально, чем жеребцы или мерины, а порой значительно превосходят их в размере.
К примеру, самый крупный представитель такой известной породы, как брабансоны, — именно кобыла Вильма де Бос, имевшая рост в холке 188 сантиметров.
В прочих породах та же картина.
«Меньшая возбудимость» жеребца по сравнению с «лошадью» — этот пассаж просто из области химически чистого маразма и потому в комментариях не нуждается.
Еще одна цитата: «Поэтому породы рыцарских боевых коней (агрессивных и храбрых) выводили специально с учетом психологических особенностей (как бойцовских собак)». И тут же выясняем, что «огромных размеров боевой конь, весивший около тонны, уже без всяких колебаний шел даже на сомкнутую пехоту. Животное таких размеров рассматривало как препятствие своему движению только особенности рельефа и других подобных ему гигантов. Двуногие же, смеющие грозить ему, только раздражали коня, их копья в большинстве случаев не могли проткнуть его кожу и мышцы и бесполезно ломались о кости».
Первый бестактный вопрос — а как можно сломаться о кость, не проткнув кожу? Но это цветочки, спишем это автору на «любовь», на «чувства», которые владеют им при описании этой сцены. (Это бы ладно. Простая смешная глупость, в счет не включается.)
Забавно другое. Речь только что шла о специальных «агрессивных и храбрых», которых выводили, «как бойцовых собак». Но упомянутый вес «около тонны» присущ только некоторым, особо тяжелым, породам лошадей, отличающимся (и отличавшимся) абсолютной невозмутимостью и добродушием характера, как закрепленным породным признаком.
И это тоже иппологические азы. Но проблема даже не в этом конкретном противоречии. Во всем, что касается лошади, одно бредовое высказывание напластовывается на другое, на третье — и все вместе они образуют забавный массив чистого бреда.
Практически любой иппологический экскурс автора является прилюдной кровавой поркой себя самого, производимой с настораживающим самозабвением. Сергей Полуэктович порет себя мастерски, сочно, безжалостно, прорубая розгой и портки, и мясо до костей, но, будучи убежденным флагеллантом, никак не может остановиться.
Вероятно, розги «бесполезно ломаются о кости».
В равной степени нелепость — и про «выведение агрессивных и храбрых», и про вес около тонны. Для «выведения агрессивных и храбрых» необходимо, прежде всего, выведение лошади из рода эквус, т.е. изменение ее и родовых, и видовых особенностей, и ее перевод из травоядных в хищники. Десяти миллионов лет на это в принципе бы хватило, особенно если бы процессом руководил сам С.П. Жарков с его темпераментом.
Что же касается веса лошадей — и тут невероятное отсутствие познаний даже в своей собственной, родной теме (про железки и доспехи).
Такой вес (около тоны) в принципе возможен для лошади т.н. тяжеловозной породы, но среди всех сохранившихся подлинных лошадиных лат ни в одном собрании нет ни одних, которые были бы изготовлены для т.н. тяжеловозов с их особыми пропорциями.
Напротив, все известные исторической науке лошадиные доспехи сделаны для лошадей очень скромных пропорций, с высотой в холке максимум 155 см и, соответственно, с весом, не превышающим 400—450 кг. Все сохранившиеся подлинные боевые мундштуки XII—XVI веков имеют ширину грызла, типичную для ртов некрупных лошадей.
Цитирование из книги с последующим разоблачением полнейшей неосведомленности автора и обоснованным осмеянием можно продолжать до бесконечности, но я предлагаю все же пощадить чувства Сергея Полуэктовича и остановиться.
Я полагаю, что для иллюстрации качества познаний С.П. Жаркова в «основном вопросе» для истории конницы и кавалерии — в «вопросе лошади» — достаточно и приведенных цитат. Они не являются самыми дикими или смешными, они просто абсолютно характеристичны и дают нам полное право констатировать исключительную, запредельную безграмотность автора.
Ту самую безграмотность, которая и является питательной средой для «рыцаремании», а, по сути, для фальсификации истории и идеализации откровенного скотства прошлых веков.
А идеализация скотства — штука опасная. Развязывающая руки тем, кто очень любит скотствовать сегодня.
Существует две версии возникновения этой удивительной книги.
Согласно первой, она написана исключительно ради рецензии на нее в журнале «Профиль». Согласно второй, основными причинами были все-таки любовь, гонорар и, соответственно, баня.
В любом случае — с легким паром, Сергей Полуэктович!
Александр Невзоров
__________
* С. Жарков, автор книги, к сожалению, нигде не указал своего отчества. Нет его и в выходных редакционных данных. В назывании просто по имени есть недопустимое панибратство, а строго по фамилии — милицейщина. Посему придется ему дать отчество. Как мне кажется, автору очень подойдет отчество Полуэктович.
