«Такова любовь, — говорят они, — такова жизнь!»
- 04.04.15, 10:07
Глава IV Супружеская жизнь
Существует жизнь, о которой женщины читают в романах, узнают из пьес, видят в кино, и просто жизнь. Я должен признать, что в обычной жизни Тереза не примет и сотой доли того, с чем она готова примириться, — что я говорю! — чему она горячо аплодирует в театре.
Женщины оплакивают Анну Каренину; они вполне допускают, по крайней мере на сцене, что отца семейства, ослепленного прелестью юной девушки, могут пожирать смертные муки любви: они трепещут за Тристана, которого сейчас выдадут следы на полу; ничто сильнее не волнует их чувствительные души, чем преступная любовь мадам Реналь и Жюльена Сореля; еще более их потрясает кровосмесительная связь матери с сыном, особенно если под этой историей стоит подпись Софокла. Подобные драмы вызывают на глазах у них слезы.
«Такова любовь, — говорят они, — такова жизнь!»
Но если в один прекрасный день их собственного мужа будет пожирать то же пламя, томить та же любовная тоска, обуревать те же желания, что останется от этих сердечных бурь, от этого опустошительного огня, от этой любви с первого взгляда, одним словом, от всей этой Любви с большой буквы? Ничего. Или, вернее, все эти «неодолимые влечения», «нежные страсти», «безумные желания» и «неземные восторги», все эти исступленные слова, которые они с восторгом смакуют в театре и с трепетом душевным читают и слушают, теперь сводятся к одному, вернее, к трем словам: «Спать… спать с девкой». Тристан бессмертен, Тристан возрождается вновь и вновь, в мире миллионы Тристанов — но только не вы. Как бы ни были чисты ваши чувства, как бы ни была велика ваша страсть, как бы ни рвалась на части ваша душа, вы все равно не Тристан, а «подлый негодяй». Высший акт торжествующей любви, столь возвышенно воспетый поэтами, — одна «гадость». Ваш ангел — шлюха. Ее ласки? Сплошная мерзость. А Любовь с большой буквы — это попросту: седина в бороду — бес в ребро.
Примечание: Почему то когда мои чуства относились к Терезе, она так несчитала....
По-видимому, для всех мужних жен существует лишь один вид женщин, с которыми мужья могут изменить им: девка.
Будь то их лучшая подруга, которую они всегда ставили в пример, наделяя
ее всеми добродетелями, или невиннейшая нимфа, юная девушка,
расцветающая под лучами любви, или датская принцесса, находившаяся
проездом в Париже, — любая из них сразу же становится «девкой», «бабой»,
«тварью», попробуй она только прикоснуться к священной собственности
жен — их мужьям. И кажется абсолютно невозможным в отличие от того, что
происходит в книгах, на сцене или на экране, чтобы муж мог влюбиться в
приличную женщину.
К тому же вопрос упрощается: вы совсем и не влюблены. Эта потаскушка «опутала» вас, вскружила вам голову. Она — само воплощение зла. И доказательство: «Разве мало на свете холостяков, зачем же приставать к женатому человеку!» Любовь?.. Тьфу… Одни козни. Видимо, эта извращенная особа получает патологическое удовольствие (хотя существует огромное блеющее стадо всяких там вдовцов и разведенных, которым только это и подавай!), разбивая чужую семью. (Замужней женщине и невдомек, что у этой «твари» было бы куда меньше осложнений, сведи ее судьба с холостяком. Нет, «она это сделала нарочно».) «И почему она поступила так именно со мной? И почему она? Почему эта самая?»
В моем случае, как я уже говорил, это была секретарша. Но будь она хоть прославленной путешественницей, хоть манекенщицей, это ничего бы не изменило. Женщина, в которую влюбляешься, никогда не будет той, с которой «в крайнем случае» можно было бы примириться. «Между нами говоря, ты мог бы выбрать что-нибудь получше!»— это говорится независимо от того, кто ваша «избранница». Меня всегда удивляет, когда люди возмущаются тем, что начальники влюбляются в секретарш, мужья — в своячениц, а жены — в лучших друзей своего мужа… Но ведь не могут же они влюбиться в человека, которого ни разу в глаза не видели!
Как бы там ни было, но при чем тут все-таки Любовь?
Любви не существует.
Это становится очевидным после типового опроса[174], начинающегося традиционным:
— Сколько лет этой девице?
a) От 20 до 26 лет.
— Подумать только… еще немного, и ты начнешь совращать малолетних! Седина в бороду — бес в ребро! Так недолго докатиться до школьниц! Неужели ты не понимаешь, как это смешно выглядит? В крайнем случае я могла бы понять, если бы ты влюбился в женщину, настоящую женщину… но в девчонку? Двадцать лет — это, конечно, прелестно… Мне тоже когда-то было двадцать… Сообщи мне, пожалуйста, через десять лет, как идут твои дела… Ты только подумай, что будет через десять лет! Ей исполнится всего тридцать, а тебе-то уже стукнет пятьдесят пять! И тогда она просто бросит тебя, как ты это собираешься сделать со мной!
б) От 27 до 33 лет.
— Она боится остаться на бобах, это ясно как божий день! Ты, словно мальчишка, попался на удочку! Всем известно, что после 28 лет женщина идет ва-банк! А ты, как дитя малое… ничего не видишь дальше собственного носа! Для нее главное — это совершенно ясно — подцепить себе мужа… А на тебя ей наплевать!..
в) От 34 до 40 лет.
— Честное слово, я просто тебя не понимаю! В крайнем случае я могла бы допустить, если бы ты потерял голову из-за двадцатилетней девчонки… Но эта!.. Ты представляешь себе, что ты будешь делать через пять лет? И неужели весь сыр-бор разгорелся только потому, что у нее грудь повыше моей? Но ведь ей не пришлось надрываться с малышами! Через пять лет — да что там через пять лет! — посмотрим, что ты запоешь через два года… Да, знаешь, между прочим, еще вчера мне в троллейбусе сказали: «Извините, мадемуазель!»[175]
* * *Конечно, тут нет и намека на любовь — один только голый расчет этих «тварей», которые как пиявки присосались к чужому мужу и всеми силами стараются оторвать его от жены. Если моя откровенность и красноречие («Я полюбил… ты должна это понять… Ведь я не первый, с кем это случилось?») смогут убедить Терезу в моих чувствах к другой, она тут же воскликнет:
— Ну знаешь, черт возьми, в жизни существует не только любовь (или: «не только это», где «это» — животные инстинкты). Вы, мужчины, все на один лад! У вас одно на уме. (Заметьте, когда моя любовь была обращена к ней, она вовсе не расценивалась подобным образом.) Вам бы только переспать!.. Больше вас ничего не интересует! А то, что женщина из последних сил выбивается, создает вам домашний уют, воспитывает ваших детей, занимается домом, целыми днями торчит на кухне, мучается с прислугой — на это вам наплевать![176]
Таким образом, мы очутились в центре одного из самых порочных кругов. Когда вы отнимаете любовь у женщины, вы говорите ей о своей нежности, привязанности, уважении. («У меня к тебе самые нежные чувства, самое глубокое уважение», — почему-то эти слова всегда приходят вместе на язык.) Ясно, что все это ничего не стоит. Хотя в день свадьбы или накануне его она сама говорила вам (и тогда это звучало так нежно): «Ведь существует не только любовь… Любовь может пройти… Все на свете проходит… Но есть вещи, которые остаются: нежность, привязанность, забота, взаимное уважение…»
Может быть, свет перевернулся? Или эти истины обернулись ложью? Сегодня они не стоят и ломаного гроша, котируется только любовь. Ваша нежность? Кому она нужна. Что до уважения… «Тебе, наверное, кажется, что ты разговариваешь со своей матерью?»
Если у вас остается к женщине только любовь, она скоро начнет жаловаться, что для вас ничего не существует, кроме «этого самого», кроме удовлетворения своих животных потребностей, и что вы ей «не оказываете тех маленьких знаков внимания, которые так много значат».
— А ведь я так нетребовательна… Чуточку тепла, нежности (эти слова тоже почему-то слетают с языка вместе)… Но нет ничего… Ничего, кроме «этого»!
Из всего сказанного можно было бы сделать следующий общий вывод:
То, что вы даете, — пустяк.
То, что вы отнимаете, — все.
Именно те минуты, которые я выкраивал для себя ценою хитроумных комбинаций, достойных Макиавелли, были особенно дороги Терезе. «Ведь я просила такую малость: только провести вместе эту субботу». Именно эту субботу, а не прошлую и не будущую. То же происходит и с географическими пунктами. За двадцать лет нашей супружеской жизни я лишь раз побывал на Лазурном берегу без Терезы; но, как выяснилось, именно тогда ей хотелось быть там со мной.
А то, что, казалось вам, может облегчить дело, всегда оказывается неприемлемым. Возьмем, к примеру, деньги.
а) Они у вас есть.
— Ты же прекрасно знаешь, — говорите вы, — что я тебя никогда не оставлю… Ты ни в чем не будешь нуждаться…
Произнося эти слова, вы невольно вспоминаете всех тех негодяев из числа ваших знакомых, которые, бросив своих жен с тремя детьми, выплачивают им по 350 новых франков в месяц. И вам кажется, что ваша жена должна будет все-таки оценить по заслугам ваше благородство. Вы ошибаетесь. Глубоко ошибаетесь!
— Еще бы, не хватало оставить меня без куска хлеба!
Это было бы слишком! Ах, тебе, вероятно, хотелось бы, чтобы я была благодарна тебе за то, что ты не совсем потерял человеческий облик. Тебя бы так устроило — откупиться…
— Но, дорогая, я совсем не это хотел сказать…
(Всегда как-то получается не совсем то, когда говоришь именно то, что хотел сказать.)
— Тогда что же? Твои деньги, вечно ты со своими деньгами! Мне наплевать на твои деньги! У тебя только одно слово на языке: деньги! Поступай как угодно со своими деньгами… со своими грязными деньгами… деньги… деньги…[177] (и т. д.).
б) Денег у вас нет.
Дело упрощается: имеют значение только деньги.
— И ты думаешь обеспечить двух женщин, когда не можешь прокормить даже одну! Мсье считает себя миллионером… (и т. д.)
* * *Только драматургам удается вывести своих героев из этого порочного круга. Я же топчусь на месте, не находя выхода.
Честное слово, я бы отдал все, что имею, тому драматургу, который сумел бы провести мой решительный разговор с Терезой у нас дома с таким же успехом, с каким это ему удается на сцене. Я прекрасно знаю, что это невозможно. Впрочем, также было бы невозможно провести на подмостках настоящую семейную сцену: пьесу ждал бы полный провал. В жизни говорят или слишком много, или слишком мало. Точная доза известна лишь драматургам. В театре все укладывается в одно действие. Решительная фраза провоцирует резкий ответ, и это приводит к окончательному разрыву. Все свершается за пятнадцать, в крайнем случае за двадцать минут. У нас с Терезой такая сцена может длиться полтора года. Каждый раз, как она вспыхивает, я надеюсь, что она будет окончательной, и каждый раз вопрос остается открытым.
Должно быть, я просто не умею найти нужных слов. И меня всегда удивляет та легкость, с которой герои находят нужные слова в решающий момент.
Или же:
«Помнишь, в день нашей свадьбы я поклялся быть чистым как кристалл… Так вот, сейчас кристалл помутнел…» (гениально!!!!!!!!!
)
Все это, конечно, очень красиво: «чистый как
кристалл». Но попробуйте-ка отыскать нечто подобное в живой жизни. Хотел
бы я видеть такого супруга, который в разгар бурного объяснения со
своей половиной изъясняется в подобных выражениях. В жизни ничего
похожего не говорят, да к тому же с налету. По крайней мере я не говорю.
Я с трудом подбираю слова. Мне явно не хватает суфлера. Впрочем, и
слова, которые вы произносите, и решения, которые вы предлагаете, всегда
неудачны. Вот почему, конечно, лейтмотивом супружеских сцен служит
именно эта бесконечно повторяющаяся фраза: «Я не то хотел сказать!» Как
бы выглядели актеры, если бы они не переставая твердили: «Я совсем не то
хотел сказать, дорогая!» И потом эти крики, рыдания, истерики. На сцене
из-за них ничего нельзя было бы расслышать. В театре даже рыдания
подчинены воле режиссера. Между двумя всхлипываниями героиня находит
возможность произнести что-то вполне осмысленное, что способствует
дальнейшему развитию действия. В жизни, напротив, все идет так
беспорядочно, нелепо, трагикомично. Одно невпопад сказанное слово (а они
все говорятся невпопад) может с поразительной ясностью вызвать к жизни
сцену, разыгравшуюся вечером 1946 года в доме вашей тещи. Подходящий
случай, чтобы облить грязью всех ваших родственников, которые, если быть
справедливым, недорого стоят.
Нет ничего изнурительнее этих сцен независимо от того, прерывают вас каждую минуту или нет. Только актер способен безнаказанно выдерживать подобное и до конца сохранять твердость во время сражения. Меня же это выматывает больше, чем двухдневный поход или целая трудовая неделя. Может быть, это происходит потому — опять в отличие от театра, где все должно окончиться к полуночи, — что настоящая супружеская ссора, которая обычно разгорается после ужина, часам к 10, с новой силой вспыхивает среди ночи, когда в театре уже давно опущен занавес. Видимо, особое пристрастие ко всему театральному и трагическому побуждает женщин выбирать это время суток для выяснения отношений. (Днем они предпочитают делать это в общественных местах.) Меня будят рыдания Терезы, я пытаюсь ее успокоить. «Почему ты плачешь?» — спрашиваю я ее (как будто мне это не известно). Этот столь же нелепый, сколь и бесполезный вопрос вызывает новый приступ истерики, которая вряд ли закончится раньше пяти часов утра, и главное — мы так и не придем ни к какому решению. Должно быть, театр — единственное место на свете, где с каждой сценой события приближаются к развязке. В обыденной жизни вы топчетесь на месте и кажется, что слова ни к чему не ведут: либо вы говорите больше, чем следовало, либо не находите слов, чтобы сказать то, что следовало.
Коментарі
_advisor_
14.04.15, 12:24