Вот с чем пришёл Иван Ильич к своему шестидесятилетию: поселковые собаки
его ненавидели, жена с каждым годом становилась всё более похожей на
режиссёра Эльдара Рязанова, а сын лежал на кладбище, за которым Иван
Ильич и сливал фекальные воды.
На похоронах сына жена Ивана Ильича спрыгнула в могилу; её с трудом
вытащили оттуда, и с не меньшим трудом оформили в местную психбольницу.
Закончилась первая чеченская война, и в палатах было много живых
ровесников мёртвого сына. Ночью они кричали. Сын никогда не кричал по
ночам. Он просыпался, стоя у стены, с разбитыми и окровавленными
кулаками и стиснутыми зубами. Жена разжимала зубы, Иван Ильич разжимал
кулаки. Крики ровесников сына огранили и отшлифовали безумие жены, и
через две недели Иван Ильич забрал её, безупречно сумасшедшую. Он
приехал за ней на своей ассенизационной машине.


В записных книжках клиентов Иван Ильич значился как «Говносос». Едва ли в
посёлке нашёлся бы человек, сумевший правильно написать «Ассенизатор».
Да это и не было нужно.
Иван Ильич привык к дерьму. Привык к запаху сливных ям, к бесновавшимся
цепным псам, к использованным презервативам, к тампонам, к окуркам, к
мёртвым котятам, кружащимся в водовороте. Привык к дерьму. Это была
работа, и она кормила его и жену, что уже пятнадцать лет не выходила из
дома, даже к сыну на могилу, в которую когда-то спрыгнула, на кладбище,
за которым сливал фекальные воды Иван Ильич.
Он не помнил лиц клиентов, не помнил их имён. Сориентироваться по
номерам домов было невозможно, их просто не было. Люди водили за нос
газовые службы, водоканал, и горсвет. Исправно они платили только Ивану
Ильичу. Людям не нравилось, когда дерьмо вытекало наружу. Они звонили
Ивану Ильичу и говорили так: «Бетонные кольца, возле свалки», или
«Цистерна, за вино-водочным», или«Покрышки от „МАЗА“, около школы». Иван
Ильич никому не отказывал. Он приезжал, откидывал люк, включал насос и
опускал рукав в яму. Он смотрел, как убывала вода. О чём он думал? Ни о
чём.

Вечером Иван Ильич возвращался домой и ставил машину во дворе. Он
доставал из кармана смятые червонцы, полтинники и сотки и убирал их в
сервант. Жена лежала на кровати, смотрела в потолок и шевелила губами.
Она давно уже не узнавала мужа, а Иван Ильич перестал узнавать жену. Они
жили в разных комнатах. Перед сном Иван Ильич выходил во двор и кормил
собаку. Это была единственная собака, любившая Ивана Ильича.

Настал день, многое изменивший.

Иван Ильич закончил смену и уже подъезжал к дому, как вдруг из-за
придорожных кустов, прямо под колёса выбежал полуголый ребёнок и замахал
руками. Иван Ильич затормозил и покосился на монтировку. Из кустов
выходили люди — в засаде сидели цыганки с детьми. Иван Ильич вылез из
кабины. Одна из цыганок задрала подол, присела возле колеса и
помочилась. Дети окружили машину. Один забрался на цистерну и сидел там,
болтая ногами. Тот, что остановил машину, угукал в жерло рукава.
Девочка, лет пяти, тянула за крылья полумёртвого голубя, и всё
приговаривала: «Чёрный плащ, чёрный плащ!». Три или четыре цыганки
продолжали спор, очевидно, начатый ранее в кустах, и не обращали
никакого внимания на Ивана Ильича. Та, что мочилась на колесо, встала,
одёрнула подол юбки, подошла к Ивану Ильичу, взяла его за руку,
посмотрела в глаза и спросила:
— Пустой?
— Пустой, — ответил Иван Ильич.
— Поехали.
Иван Ильич сел в кабину, рядом села цыганка. Иван Ильич завёл машину и спросил:
— А эти как же?
— За них не беспокойся, — ответила цыганка.
Иван Ильич посмотрел в зеркало: вся ватага разместилась на цистерне.
«Взять на броню» — вдруг вспомнил слова сына Иван Ильич и нажал на газ.
На обочине трепетал голубь с оторванными крыльями. Потом он умер.

Иван Ильич въезжал в цыганский посёлок. Он не был здесь со времён
молодости, когда они бились районами. Цыган невозможно было сломать,
хотя их и было меньше. Он видел всё тех же цыган, без грамма жира, с
голыми торсами. Иван Ильич знал, что от них по-прежнему пахнет собаками,
извалявшимися в золе, и они, как и прежде, неистребимы. В их домах
подчас не было электричества и газа, а во дворах, кроме лебеды, ничего
не росло. У их никогда не унывающих детей не было игрушек, а женщины не
мылись годами, но в посёлке, как и сорок лет назад, бурлила жизнь. И,
как прежде, не было видно ни одной лошади. Перед поворотом, у обочины,
два молодых цыгана рубили топорами холодильник.
— Налево, — сказала цыганка.
Они подъезжали к особняку Барона. К нему вела липовая аллея, и Иван
Ильич увидел прячущихся за деревьями людей. Парней, девушек, совсем ещё
детей. Это были не цыгане. «Зачем они здесь?» — подумал Иван Ильич. Он
остановил машину у огромных кованых ворот. Два мраморных дракона на
колоннах смотрели в небо. Под тем, что был слева, стоял милицейский
«УАЗик». Из него вышел лейтенант со автоматом наперевес и подошёл к
машине.
— Кто такой? — спросил он.
— Говносос, — ответила цыганка.
— Вижу, что не пивовоз, блять. Ты заезжай, остальные кыш!
Ворота раскрылись и Иван Ильич заехал внутрь. Двор, размером с теннисный
корт, был устлан коврами. Из будки, стоявшей рядом с крыльцом, вылезла
кавказская овчарка. Она лениво подошла к машине, встала на задние лапы и
через боковое стекло уставилась на Ивана Ильича.
Иван Ильич смотрел на особняк: сквозь стёкла было видно, как с
четвёртого этажа спускался лифт. Наконец двери дома распахнулись и Барон
явил себя.
— Хысь! — позвал он собаку.
Овчарка подошла к нему и легла у ног. Иван Ильич вылез из кабины. Барон
подошёл к нему вплотную, бородой вперёд, чуть не воткнул её в лицо.
— Не обижали тебя, Ванька? — спросил он. От него пахло коньяком и копчёной колбасой.
— А что нужно-то? — глухо спросил Иван Ильич.
— Сосать, нужно сосать! — засмеялся Барон.
Из дома выбежали два цыганёнка и сдвинули в сторону будку. Под ней оказался люк.
— Соси, Ваня! Денег дам, не бойся. А то мой говносос в аварию попал, чтоб он сдох.
Иван Ильич поднял крышку, опустил рукав в яму, и включил насос. Он не
смотрел вниз, не хотелось смотреть на цыганское дерьмо. Иван Ильич
смотрел в будку. Он смотрел не отрываясь. В будке, в которой можно было
комфортно устроиться простой русской семье с ребёнком, лежал военный
бушлат. Вернее, это был труп бушлата — невероятно истрёпанный,
полусгнивший. Иван Ильич видел подкладку внутреннего кармана, на ней
хлоркой были выведены цифры — 0557826. Цистерна заполнялась. Иван Ильич
твердил про себя — «ноль пять пять семь восемь два шесть». Барон стоял у
края ямы и сплёвывал в неё. Наконец яма опустела. Иван Ильич свернул
рукав и выключил насос.
— Ты торчишь, Ванька? — спросил Барон.
Иван Ильич молчал.
— Дорогуша нужна? — продолжал Барон.
— С вас триста рублей, — сказал Иван Ильич.
— Тебе двести хватит. И забудь, что здесь был.

Перед поворотом Иван Ильич смял два стольника, выбросил их в окошко и
обнаружил, что из кабины пропали монтировка, сигареты и иконка святой
Варвары.

Иван Ильич стоял перед сервантом и держал в руках военный билет сына.
Зачем тебе это нужно, старик? Жизнь не удалась. И подходила к концу.
Голова стала совсем седой, волосы лезли из неположенных мест. Ни детей,
ни внуков. Зачем тебе это нужно? Он раскрыл военник.
АН №0557826

И Иван Ильич перестал отвечать на телефонные звонки. Ему, впрочем,
быстро нашли замену и забыли о нём на следующий день. Может, забухал
старик, может, умер. Кто его знает.
А Иван Ильич колесил на своей ассенизационной машине вдали от родного
посёлка. Чтобы не вызывать подозрений, он закупал бензин малыми
партиями, на разных заправках. Иван Ильич приобрёл четыре
двухсотлитровые бочки и десять ящиков гвоздей. Через неделю деньги
закончились, а бочки были полны. В воскресенье Иван Ильич откачал свою
собственную яму и слил фекальные воды за кладбищем. Сколько раз он
проделывал это? Сегодня последний.
Дома Иван Ильич открыл верхний лючок и ссыпал в цистерну десять ящиков
гвоздей, один за другим. Он перекантовал бочки к яме и вылил в неё весь
бензин, восемьсот литров. Опустил рукав и включил насос. Яма опустела.
Иван Ильич положил в кабину трёхлитровую канистру с бензином и
зажигалку. Он освободил собаку. Цепь, на которой она сидела, Иван Ильич
приладил к цистерне, в качестве заземления. Собака не знала, что делать с
этой свободой, не хотела уходить.
— Дело твоё, — сказал Иван Ильич и зашёл в дом.
Он приблизился к спящей жене. Когда-то он целовал пальцы на её ногах.
Или этого всего не было? Он взял подушку, положил её на лицо жены и изо
всех сил прижал. Жена давно перестала биться, а Иван Ильич не мог
разжать кулаки, не мог разжать зубы. Он услышал стон и понял, что это
стонет он сам. С трудом оторвал руки от подушки и подошёл к зеркалу.
Пальцами он разжал зубы. Левый глаз почему-то не открывался. Сердце
нестерпимо кололо. Нужно было торопиться.
Иван Ильич сел в машину и медленно тронулся в сторону цыганского
посёлка. Взади звенела цепь. За ней, такой родной и привычной, бежала
собака.

Сына Ивана Ильича нашёл пастух, случайно. В камышах, недалеко от
цыганского посёлка лежал труп, раздетый догола, с отрезанными пальцами,
сломанной грудной клеткой, выколотыми глазами. В задний проход был забит
ручной стартёр от «ЗИЛа». Убийц не нашли. Да их и не искали.
После Чечни сын стал сходить с ума. Он не мог сменить военную форму на
гражданскую, избегал открытых пространств. Каждый вечер он затевал
драки, не важно с кем, не важно за что. Он пил спирт, самогон, одеколон,
стеклоочистители. И никому никогда не рассказывал о войне. Однажды он
привёл в дом местную шлюху — Верку Конкретную. И в первую же ночь Иван
Ильич увидел, как она, закусив ладонь, воет от ужаса, глядя на то, как
сын молотил кулаками стену — с закрытыми глазами, беззвучно. Он служил в
разведке. Ни Иван Ильич, ни его жена не знали, что делать. Как можно
перевоспитать человека видевшего смерть и сеявшего смерть? И смерть
пришла к нему.

Иван Ильич остановился перед липовой аллеей. До особняка было чуть более
ста метров. Наркоманы равнодушно смотрели на машину. Иван Ильич открыл
канистру и полил бензином сиденья и пол. Нажал на газ и щёлкнул
зажигалкой. Машина понеслась вперёд, набирая скорость. Из окошек
вырывалось пламя, в капоте что-то застучало. У Ивана Ильича сгорели
волосы, начала лопаться кожа. У «УАЗика» стоял человек и безуспешно
пытался передёрнуть затвор автомата. Кованые ворота разлетелись в
стороны. Из глубины двора выбежала овчарка; завизжала, пропала под
колёсами. В стремительно приближающихся окнах метались испуганные лица.

Иван Ильич закричал.


© Абдурахман Попов

Как известно, большинство девушек за рулем ведут себя убийственно. Но,
если ситуация необратима, то можно хоть немного усовершенствовать
водительские навыки девушки, добавив один маленький элемент в салон
авто.

Да, я не побоюсь раскрыть страшную правду! Вы, - вы все можете
отворачиваться, закрывать глаза, приводить примеры из лживых статистик,
опубликованных в бабских журналах, придуманных бабами для бабского
самоуспокоения, - но правду не скрыть! Девяносто процентов всех мужчин в
этой стране рано или поздно становились жертвами насилия со стороны
бездушных самок!

Это начинается ещё в детстве, в родной и, казалось бы, безопасной
песочнице. Вот, вот она подходит к тебе, со своими бантиками, рюшами,
дешёвым кокетством и соплями из носа:
- Давай играть в дочки-мааааатери!
Нет, отвечаешь ты, давай лучше я буду за наших, а ты за немцев, и я подорву ваш танк.
- Ты дурак! - отвечает она и уходит, задрав нос.

Вот ЧТО, - ЧТО Я СЕЙЧАС СКАЗАЛ НЕ ТАК?! Запомни этот вопрос, братишка,
ты будешь задавать его себе и другим на протяжении всей жизни, пока твой
мозг будут ебать на ровном месте. Ты ведь не провоцировал её, не вёл
себя вызывающе, не пытался рассказать ей о статье в
"Моделисте-конструкторе" про устройство торпедного аппарата, в конце-то
концов! Нет, парень, ты не виноват, ты - просто очередная жертва для
развивающейся личинки самки человека. Она самоутверждается за твой счёт,
развивая в себе навыки, которые послужат ментальному рабству десятков и
сотен твоих собратьев.


А вот рядом и твои мамы-бабушки, казалось бы - люди, на которых ты
можешь положиться: "Нет не бей её совочком, она же дееееевочкааа!
Девочек бить нельзяааааа!" Да эта сука только что назвала меня дураком,
просто потому что не смогла аргументировать свою позицию по вопросу
очередности лепки куличиков! Как не бить совочком?!

И снова мамы: "Стой, кому я говорю! Иди сюда немедленно!" Мама, бля, мне
стоять или идти, - определись уже! У меня мозг взорвётся сейчас!!!

И дальше на протяжении жизни:

Воспитательница в детском саду: "Петров! Все любят манную кашу, один ты
не любишь! А ну-ка доедай немедленно!" Твою мать - бездушную самку! Ты ж
сама только что подтвердила, что я не люблю манную кашу! Почему после
этого ты требуешь от меня действий, противоречащих твоему утверждению?!

Учительница в школе: "Иванов! Ты даже не мог выучить стихотворение! Как
ты собираешься вообще дальше жить!? Можешь не отвечать, я сама и так
знаю!" - Блядь, мне отвечать или нет? И откуда ты знаешь, как я
собираюсь дальше жить, если у меня в планах побег на Антильские острова и
организация пиратской шайки, о чём знаю только я и мой лучший друг
Серёга - будущий боцман нашего фрегата?!

Тётка в общественном транспорте: "Мальчик, уступи место! Ты что, не
видишь, что мне тяжело стоять?" Бля! Не вижу! Как можно вообще видеть,
что кому-то тяжело стоять!? Сказать словами трудно, что ли?

Кстати, вот, вот оно: главный инструмент, с которым будут пенетрировать
твою черепную коробку - ОБВИНЕНИЕ В ОТСУТСТВИИ У ТЕБЯ ТЕЛЕПАТИЧЕСКИХ
СПОСОБНОСТЕЙ: "Ты что, не видишь....? Ты что, не понимаешь...? Ты что,
не чувствуешь....?" Нужное впишите сами.

И устоявшиеся нормы общества в этой стране - миллионы зазомбированных
мужиков - твоих, казалось бы, братьев по несчастью - они становятся на
сторону насильниц! "Нельзя бить - она же девочка!" "Девочкам и женщинам
нельзя грубить! " "Как вы можете так разговаривать с женщиной!" Это
можно обьяснить разве что стокгольмским синдромом - жертвы становятся на
сторону своих мучителей, но оно всё равно не укладывается у меня в
голове.

А дальше будет только хуже. Дальше ты становишься узаконенной добычей для самок всех видов и мастей:
"- Скажи, как по-твоему, о чём я сейчас думаю?
- Расскажи мне что-нибудь!
- Ты ничего не понимаешь!
- Ты ведёшь себя как животное, ненавижу тебя! Да, да, милый, ещёёооо..
- Не хочу с тобой разговаривать! Ну, давай, попробуй оправдаться!
- Ты со мной совсем не разговариваешь! Что значит - "о чём"? Ты что - совсем меня не любишь?!
- Скажи - я правда потолстела? Урод! На себя в зеркало посмотри!!"
...и так далее, и так далее, и так далее

Я бы мог привести десятки и даже сотни примеров судеб мужиков, чья жизнь
была навсегда подломлена, чей мозг теперь не в состоянии ни
воспринимать, ни обрабатывать информацию, потому что когда-то (и
возможно - не раз) он был изнасилован в мозг бездушной самкой. Это
бесполезно до тех пор, пока не изменится вся ноосфера этой страны, пока
не встанут плечом к плечу миллионы жертв ментального изнасилования и не
скажут своё решительное "НЕТ!"

И тогда я смогу наконец найти ту дуру, которая обзывалась на меня в песочнице, и как следует отхуячить её совочком.

http://doc-psycho.livejournal.com/225419.html

майор питає обовязки перед нарядом у солдата, а я вже розказав і стою в стороні та слухаю
сорі за мою російську
-почему не выучил, хочеш снег бросать вместо наряда?
-да я учил
-но не выучл!
-даю тебе срок до утра
-хорошо
-ты откуда?
-из Харькова
-откуда?
-из Харькова, удивленно отвечает Саня
-откуда именно?
-ну из Украинны, неувероно отвечает перепуганый Санек
я вже давлюсь, розриває від сміху
-блядь с какова района??? сердито спрашивает майор
-Саня ответил
-кем рабатает папа? спросил майор
-водитель на камазе
-а мама?
-штота связаное с недвижемостю---удивленно от вопросов ответил солдат
-пепсиколу любиш???
-да конечно, кто ж ее не любит!!!
)))))))))))))))))))))))))))))))))
я не любив того майора, але в той вечір відкрив його для себе по новому

Известный испанский арбитр повесил свисток на гвоздь

В одном из минских неформатных клубов.

- Девушка, можно угостить вас коктейлем?

Оксана посмотрела на подсевшего к ней Олега оценивающе. Неплохо одет.
Включенный айпад, оставшийся за его столиком. Очки в толстой оправе и
модно взъерошенные волосы.

- Да. Меня зовут Оксана.
- А меня Олег. Очень рад.

У него был приятных голос. У нее - огоньки в глазах. А между ними вдруг - искра.

- Чем вы занимаетесь?
- Я преподаю французский. В лицее. А вы?
- А я фотограф. То есть, фотография - мое большое хобби. А так - программист.
- О, это так необычно. А где можно увидеть ваши работы?
- Ну, мы делали сайт для Aud..
- Нет-нет, я о фотографиях.

Они вместе смущенно рассмеялись.

- Пока что нигде. Фотографирую, что называется, в стол. Впрочем, в интернете есть пара страничек, где их можно посмотреть.
- Это какие-то конкурсы, да?
- Не совсем, пока что только в моих блогах - в живом журнале и на сайте лукэтми.

..Тем временем, на другом конце города, в Серебрянке, Василий закончил
два пива по ноль пять, загрузил еще три литра в багажник своей бэхи и
засобирался на ночную дискотеку..

А в неформатном клубе
известный барджей продолжал разливать гостям напитки, играла музыка и
росла симпатия Оксаны к Олегу. А у Олега рос интерес к Оксане. Олег
рассказывал ей про свои снимки, освещение, упоминал о прочитанных
книгах. Она исправляла его, когда он путал авторов. Он смущался и
подчеркнуто неуклюже поправлял очки.
...
- А вы любите фотографироватья, Оксана?
- Олег, вы предлагаете фотосъемку?
- Да, мне кажется, что вы очень фотогеничны. Поедемте со мной, я покажу вам свою небольшую студию.
- О, у вас есть собственная студия!
- Ну, не совсем студия, но я выделил в квартире небольшое место для фотографий.
- А вы меня отвезете потом домой?
- Конечно!
- В таком случае, я согласна. Поехали.

Они вышли из клуба и направились в сторону стоянки. Прошли мимо дорогих автомобилей.

- Ну, вот. Поехали. Садитесь.
- Что это, Олег?
- Всмысле?
- Что это? Как мне сюда сесть?
- Это мой велосипед. Садитесь. Вот рама. Или на багажник?
- Знаете, я с вами не поеду.
- Оксана!

Но Оксана уже ушла. Через пару десятков метров около нее остановилась
бэха. Открылось окно и Олег услышал отрывки чуть пьяного разговора.
Спустя несколько минут девушка села в автомобиль, уехала и, не доехав
всего двух километров до дискотеки, уебалась об столб вместе с бехой и
пьяным водителем Василием. А Олег еще полчаса стоял у велосипеда и
размышлял о фотографах и айпадах.

товарищ старший прапорщик разрешите посмотреть телевизор? позволяю но не включайте...)