Питер Брейгель. «Крестьянская свадьба». Ок. 1566—1567. Художественно-исторический музей, Вена

Интерес к иконоборческому движению выразился и в другой картине народной тематики — «Крестьянская свадьба». Так же как и в «Крестьянском танце», преувеличенно мощными и крупными кажутся фигуры людей, собравшихся на деревенский пир. Свадьба — всегда радостное событие, но никто из собравшихся не улыбается, в их глазах — полное равнодушие.

Читать далее »

Тогда была пятница перед Пасхою, и час шестый. И сказал Пилат Иудеям: се, Царь ваш! Но они закричали: возьми, возьми, распни Его! Пилат говорит им: Царя ли вашего распну? Первосвященники отвечали: нет у нас царя, кроме кесаря. Тогда наконец он предал Его им на распятие. И взяли Иисуса и повели. И, неся крест Свой, Он вышел на место, называемое Лобное, по-еврейски Голгофа… Евангелие от Иоанна

Осенью 1551 года в небольшой фламандской деревушке неподалеку от Антверпена крестьяне играли свадьбу.

Конечно, тесная деревенская хижина не подошла для брачного пира, поэтому гости собрались в чисто убранном большом сарае. Народу много. Шумно. Весело. Дверь сняли с петель и носят на ней угощенье… Громче других хохочут два гостя… непонятно чьих. То ли родственники жениха, то ли невесты... Кто их разберет в такой толпе. С подарками пришли – ну и милости просим!

На самом деле эти двое никакие не крестьяне. Один – переодетый купец Ганс Франкерт, а тот, что помоложе – новоиспеченный член антверпенской гильдии живописцев – художник Питер из Брейгеля, который часто ходил со своим приятелем по деревням, когда там проходили ярмарки или свадьбы, чтобы найти сюжет для очередной гравюры. Вот удивились бы молодые, узнав, что у них на свадьбе будущий Питер Брейгель Старший. Тогда его, правда, звали Питером Шутником или Питером Затейником. Сценки из народной жизни этот весельчак рисовал для лавочки Франкерта с красивым названием «На четырех ветрах» и даже представить себе не мог, что ему предстоит создать такую глубокую философскую, христианскую и даже богословскую работу, как «Несение Креста»…

Наверное, все началось тогда, когда после очередной свадьбы Ганс заявил: «Вот, что я тебе скажу, друг Питер, — хватит мотаться по деревням! Знаешь, что лучше всего сейчас продается? Рисунки с изображением гор, итальянских городов и античных руин. Поезжай-ка ты в Италию…»
Взяв запас бумаги, той лучшей голландской бумаги, которую варили из старых матросских рубах, Брейгель отправился в путь. Он, конечно, не был богат, «командировочные», вероятно, то же не были велики: где получалось, он ехал с попутными обозами, часто шагал пешком, один, рискуя попасть в руки разбойников, которые ловко хозяйничали на европейских дорогах того времени. Догадки обо всех этих «прелестях» путешествия очень волновали его перед дорогой. К тому же, может быть, ему предстояла встреча с самим Микеланджело…

«Я порицаю фламандскую живопись не за то, что она насквозь плоха, в других местах пишут хуже, чем во Фландрии, но за то, что она слишком много вещей стремится хорошо сделать, в то время как каждая из них достаточно велика и трудна, и потому ни одна из них не доводится до совершенства». Микеланджело Буонарроти

Оценка Микеланджело творчества фламандских художников была не слишком лестной. Она было всем известна. Знал это и молодой Брейгель. Не случайно, добравшись до Италии, он не спешит в Рим, а садится на корабль и плывет дальше, на Сицилию. Уроженца северных земель конечно же очаровала южная природа, ее яркие краски под лазурным небом. Когда он, наконец, попадет в Вечный город, то проживет здесь два года, как и многие его земляки, работая помощником в одной из мастерских живописи. Маэстро Буонарроти в это время – главный архитектор по постройке собора святого Петра… небесного покровителя Питера. Опасения Брейгеля оказались напрасными. Титан возрождения вполне благосклонно отнесся к своему юному антверпенскому коллеге и даже к его рисункам. На просьбу Питера о каком-либо полезном наставлении Микеланджело ответил фразой Аристотеля: «Запомните, друг мой, искусство дожно служить одной единственной цели – не развлечению, но нравственному совершенствованию человека». А от себя добавил: «Если выберете этот путь, готовьтесь к борьбе».

Страницы: 1 2

Стали традиционными телетрансляции пасхальных служб. Но нигде не говорится, как вести себя при этом у телевизора. Надо ли молиться, креститься, когда это делают на экране? Не грешно ли совмещать такой просмотр с застольем?

Игорь Никишин

Отвечает архиепископ Егорьевский Марк:

Читать далее »

Да не коснется бритва брады твоей

Андрей Молодых

Группа телевизионщиков снимает документальный фильм об общине староверов, которая переехала жить в Россию из Боливии. Задача простая: включай камеру и воссоздавай прошлое. Все так и сделали. Только воссоздать не получилось. Стало вдруг непонятно, кто из нас носители русских традиций: мы или они.

Село Корфовка находится на Дальнем Востоке. До ближайшего города, Уссурийска, около двух часов на машине. Зато, отправившись из села в лес за грибами, можно попасть в Китай. Но только теоретически. Конечно, граница на замке, и все грибники, охотники и просто потерявшие корову немедленно задерживаются и отправляются обратно на родину. В результате в этой не самой населенной части России огромное количество людей страдают от тесноты и обиды.
Раскол

— Марта! Марта! Марта! Домой! — по полю идет бородатый мужик в джинсах и русской рубахе и кричит в сторону стада коров.

Мужика зовут Терентий Мурачев, ему сорок три года. У него есть жена Ксения, семеро детей, корова Марта и теленок. Они последняя семья старообрядцев Корфовки.

— Терентий, еще раз можешь позвать корову? Нам нужно снять с другого плана, — просит режиссер.

Дубли — это привилегия кино. Сначала они всех раздражают, потом участники съемочного процесса втягиваются. Реальность внезапно приобретает ценное качество — вариативность. Все любят, когда есть возможность исправить настоящее.

— Ма-а-арта! Ма-а-арта! Ма-а-арта! Ма-а-арта! — снова раздается клич над полем. Животные продолжают лениво перебирать копытами в сторону пятиэтажной хрущевки, одиноко торчащей посреди поля.

Истории местного старообрядчества не больше двух лет. В 2011 году население Корфовки увеличилось на пятьдесят три человека: сюда из Боливии переехала жить небольшая община староверов. Они решили воспользоваться госпрограммой переселения соотечественников, чтобы вернуться на обетованную землю из длительной эмиграции. Никто из них до этого никогда в России не жил. Их временно разместили в блочной пятиэтажке, в которой когда-то жили военные. И там между староверами произошел новый раскол.

Терентий поссорился с общиной из-за школы. У старообрядцев не принято отдавать детей в школу: они боятся «помешки». Логику их поведения во многом определяет именно это слово, которое описывает правила взаимоотношений с миром.

— Мы свою веру должны сохранить чистой от других вер, — объясняет Терентий. — Мы не должны с иноверцами мешаться: ни есть, ни пить, ни вкупе Богу молиться.

— То есть со мной нельзя вместе есть? — спрашиваю я.

— Нет.

— Ты же нас угощал шанежками у себя в квартире!

— Мы с вами не ели, и жена вам дала специальную посуду для поганых, — Терентий осекается на слове «поганый». — Для иноверцев.

— Жить в доме с мирскими соседями — это тоже помешка?

— Да. Мы сейчас в смешении с миром живем. Это грех, — Терентий поправляет свою шляпу. — Потом нужно будет молитвами очищаться.

— Поэтому община уехала жить в другое место?

— Конечно. Здесь условия абсолютно непригодные для жизни и ведения сельского хозяйства. Мы пробовали землю за домом пахать — там одни камни.

— По этой логике школа — тоже помешка. Там мирские дети учатся.

— Про школу ничего в Писании не сказано. Только сказано, что знание — это свет.

— А чем так страшны мирские?

Терентий не успевает ответить. К лавочке, на которой мы сидим, подъезжает соседская машина. Из нее выходят папа с сыном. Голова мужчины украшена фактурным шрамом, мальчишка держит в руках бутылку колы. К ним с воплями подбегает мама:

— Я, б…, сколько раз говорила, чтобы ты больше сорока с ребенком не ездил?! Ты что, ох…л?!

Папа с ребенком боком отступают к подъезду.

— Еще раз увижу такое — убью! — Мама оглядывает сына. — Ага, значит папа хороший: купил сыну колу. А маме что купил?!

Оба виноватых исчезают в подъезде.

— Вот видите, — тревожно шепчет Терентий. — Нельзя нам здесь оставаться.

Мотивы, побудившие Терентия отдать своих детей в школу, были не совсем бескорыстными. Жизнь в Приморье ему сразу не понравилась: и климат не тот, и земли не те, и хрущевка отличается от большого дома в Боливии. Дети пошли в школу, чтобы Терентию легче было добиться расположения к себе администрации.

У старообрядцев не принято о­тдавать детей в школу: они боятся ­«помешки». Логику их поведения во многом определяет именно это слово, которое описывает правила взаимоотношений с миром

По условиям программы переселения староверы должны два года прожить в Приморском крае, чтобы как-то о­тработать государственные издержки на их переезд. Но Терентий собрался ехать в другую общину — в Калужскую область, — поэтому его трактовка старообрядческих правил стала более демократичной по отношению к среднему образованию. Он решил показать чиновникам, что уважает российские законы, чтобы те разрешили ему покинуть Приморье раньше срока. Но пока Терентий лишь упускает время посевных работ.

Доим корову. Вокруг вязкий запах навоза и парного м­олока. Оператор крутится с камерой вокруг девушки с длинной косой, веснушками на лице и в красном платье в пол. Кажется, что она переодетая актриса — сейчас отснимем дубль, и к ней подбежит тетенька с кофе, сигаретой и одеялом, усадит на стул и будет беречь ее покой до следующей сцены. Но дубль отснят, а девушка продолжает доить. Ее зовут Катя, ей тринадцать лет. Она хмурится, молчит и доит. Звуки молочных струй с каждой с­екундой становятся все более угрожающими.

— Ты давно научилась доить? — пытаюсь я нарушить молчание.

— Давно, — Катя смотрит на меня как на идиота.

— Спроси ее еще раз, — говорит режиссер.

— Ты давно научилась доить? — теперь я дважды идиот.

— Давно, — Катя усмехается и прячет лицо от камеры.

Сниматься на камеру — это грех. Староверы уверены, что все созданы по образу и подобию Божию, а любое тиражирование образа искажает его. Но если съемка помогает решить жизненные проблемы, она перестает быть грехом.

— Когда человек идет через великое поле, то за нужду он может съесть даже собаку, и это не будет грехом, — о­бразно объясняет Терентий свое смирение перед камерой.

Страницы: 1 2 3 4

Прот. Ливерий Воронов

Наше время – время искренних устремлений христиан к единству веры – предъявляет к богословской науке высокие требования, побуждая каждого исследователя сочетать искреннее и всецелое послушание истине с нелицемерным братолюбием, глубокую верность незыблемым началам веры, «однажды преданной святым» (Иуд. 3), с мудрым дерзновением преданного сына Церкви, умеющего отличать неизменное от преходящего, существенное – от второстепенного.

«Для осуществления благочестивого желания единения Церквей, – говорится в одном очень авторитетном послании православных иерархов, – прежде всего нужно, чтобы определено было одно общее начало и основание, а таковым твердым и общим началом и основанием может быть не что другое, как учение Евангелия и 7 Вселенских Соборов». Нужно «исследовать, во что веровала тогда неразделенная на Востоке и Западе Единая, Святая, Кафолическая и Православная Апостольская Церковь Христова, и должно содержать это неповрежденным и неизменным. Все же то, что в последующие времена прибавлено или убавлено, каждый имеет священный и непременный долг, если искренне желает славы Божией вместо своей собственной, в духе благочестия исправлять, имея в виду, что надменно упорствуя в повреждении истины, он принимает тяжелую ответственность пред нелицеприятным престолом (Господа нашего Иисуса) Христа» (Послание 1895 года по поводу энциклики папы Льва XIII о соединении Церквей).

Придерживаясь этого единственно правильного пути, полезно и даже необходимо от времени до времени оглядываться на историческое прошлое, дабы в вековом опыте христианских взаимоотношений найти некоторые основания для преодоления трудностей, осложняющих достижение благословенного и угодного Богу единства веры. Скромной попыткой в этом направлении и служит предлагаемое мною вашему благосклонному вниманию обозрение, которое соответственно его содержанию может быть названо двояко: «Православие и инославие», или «Конфессионализм и экуменизм».

Впервые обстоятельно аргументированный взгляд на инославие был высказан святым Киприаном, епископом Карфагенским (†ок. 258 г.), в связи со схизмой Новациана и спорами о крещении еретиков. Убежденный защитник церковного единства, святой Киприан, увидев в новацианском расколе большую опасность для Церкви, только что пережившей тяжкое гонение при императоре Деции, противостал ему со всей присущей ему энергией. Не ограничиваясь практическими действиями на ряде местных Соборов, он в обширной переписке, а также в своем известном труде «О единстве Церкви» изложил целую теорию о Православии и инославии – теорию, которая отличается крайне ригористическим характером и полной нетерпимостью в отношении любого отделения от Церкви.

Согласно представлению святого Киприана, все человечество разделяется на Церковь и не принадлежащий к ней «мир». К этому «миру» относятся не только те, кто не исповедует веры Христовой (как-то: язычники и иудеи), но и все неправомыслящие отступники от Церкви, то есть еретики и раскольники. «Мир», по мнению святого Киприана, представляет собой обширную область отпавшей от Бога и враждебной Ему жизни.

Напротив, Церковь представляет собой Царство Божие, область тесного общения с Богом, в которой сосредоточено все, потребное для жизни и благочестия, и вне которой нет спасения. Как Царство Божие, Церковь есть область полного единомыслия и единодушия, область мира и согласия, область нерушимой любви. Единомыслие не нарушается известной свободой мнений, в частности, свободой мнений церковных предстоятелей по вопросам дисциплинарным, если при этом сохраняются взаимное уважение и церковный мир.

Только Церкви, как союзу мира, любви и полного единомыслия, дарованы благодатные средства освящения, только в ней могут совершаться истинные таинства. «Одна (лишь) Церковь, – говорит святой Киприан, – совокупленная и соединенная со Христом, духовно рождает сынов... Рождение и освящение крещения есть у одной только невесты Христовой, которая одна может производить духовно и рождать сынов Богу» (Послание к Помпею. См. Творения святого Киприана в русск. пер., ч. 1, с. 354 — 355). Подобно этому и «давать отпущение грехов могут только в Церкви предстоятели, имеющие основанием евангельский закон и Господне посвящение» (Послание к Юбаяну, там же, с. 336).

Отпадение от Церкви по любой причине неизбежно является отпадением от христианства, утратой возможности получить спасение. «Пусть не обольщают себя некоторые словами, сказанными Господом: «Идеже бо еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их...» (Мф. 18, 20). Как могут собираться во имя Христово (те), о которых известно, что они отделяются от Христа?.. Неужели, собираясь, они думают, что и Христос находится с ними, когда они собираются вне Церкви Христовой? Да хотя бы таковые претерпели и смерть за исповедание имени, пятно их не омоется и самой кровью. Неизгладимая и тяжкая вина раздора не очищается даже страданием. Не может быть мучеником, кто не находится в Церкви» («О единстве Церкви», с. 186-188).

Отпадение от Церкви есть не просто непослушание ей, но непременно означает противление и вражду против нее. Отступник есть противник Христа (антихрист), поскольку он пытается сделать невозможным то, о чем просил Господь в Своей первосвященнической молитве. Отступники – это возмутители мира, враги Церкви, искоренители любви.

«Какое соблюдает единство, какую любовь хранит или о какой любви помышляет тот, кто, предавшись порывам раздора, рассекает Церковь, разрушает веру, возмущает мир, искореняет любовь, оскверняет таинство?» («О единстве Церкви», ч. 2, с. 190).

Отпадение от Церкви – гораздо большее преступление, чем то, какое «видимо совершили падшие (то есть отрекшиеся от Христа во время тяжкого гонения), которые потом, раскаявшись, умоляют Бога вполне удовлетворительным покаянием. Здесь ищут Церкви и молят ее; там – противятся Церкви» (там же, с. 193). В отличие от еретиков и схизматиков, святой Киприан считает падших все же принадлежащими к Церкви, членами Церкви, хотя на время и неполноправными, то есть лишенными общения в молитвах и Евхаристии.

Святой Киприан решительно утверждает, что раскольники, враждующие против Церкви, ничем не лучше еретиков. Как и еретики, они незаконно именуют себя христианами. Их вера – не что иное, как изуверство, богохульство, орудие вражды против святости и истины. «Ты желал, возлюбленнейший брат, – говорит святой Киприан в письме к Антониану, – чтобы я написал тебе касательно Новациана: какую ересь он ввел. Знай же, что мы не должны любопытствовать, чему он учит, когда учит вне Церкви. Кто бы и какой бы он ни был, он нехристианин, как скоро он не в Церкви Христа» (ч. 1, с. 234). Habere jam nоn potest Deum patrem, qui Ecclesiam nоn habet matrem, то есть «тот не может уже иметь Бога Отцом, кто не имеет матерью Церковь» («О единстве Церкви», ч. 2, с. 181).

С чрезвычайной резкостью отзывается святой Киприан о таинствах, совершаемых в инославных обществах: «Крещение еретиков не есть крещение, а только пустое и нечистое омовение (sordida et profana tinctio)» (Послание к Квинту, ч. 1, с. 326). «Там не омываются люди, а только более оскверняются; не очищаются грехи, а только усугубляются. Такое рождение производит чад не Богу, но диаволу» («О единстве Церкви», ч. 1, с. 185-186). «Если еретику нисколько не может послужить во спасение даже и крещение публичного исповедания и крови, потому что salus extra Ecclesiam nоn est (вне Церкви нет спасения), то насколько менее будет полезно для него, если он в каком-нибудь логовище или вертепе разбойничьем, окропившись скверной водой, не только не сложил в ней старых грехов своих, но приложил к ним еще новые и большие» (Послание к Юбаяну, ч. 1, с. 346). (В Послании к Помпею святой Киприан утверждает, что «не только ни одна ересь, но даже и раскол какой-либо не может иметь у себя освящения спасительного крещения»— ч. 1, с. 355.)

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9