На горизонте толпится хмурь,
грязь под ногами, гнилые листья...
Хоть открой глаза, хоть зажмурь,
всё равно не увидишь смысла.

Здесь человек похож на хрип
или на выдох, лишённый вдоха.
Спрячься куда-нибудь, дверь запри,
будет хуже, раз было плохо.

Ветер будет гудеть в проводах
тем же голосом, тем же тоном.
Нужное слово скроет вода
по неписаному закону.

Все фигуры на этой доске
в рамках правил своих и условий.
Никого! Ни о ком! Ни с кем!
Десять жизней, пока усвоишь.

Не имеет значения, стоят часы или идут,
какой месяц, число, день недели...
Этому вечеру написано на роду,
царапать слова чёрным на белом.

Сухое молчание. Комнаты куб.
В тишине молчание множится.
Обрывки фраз, свисающие с губ,
режут острые взглядов ножницы.

И ничего на двоих не делится.
Пространства немая глыба
в комнаты тесном тельце,
закрытые плотно двери.
Мы здесь, как рыбы,
выброшенные на берег.

Кажется, осень твоя уже в печёнке.
День за днём разрушаешься изнутри.
Целостность фраз теряется, мыслей чёткость,
то бормочешь что-то, то срываешься, вдруг, на крик.

Не ищешь давно ни правых, ни виноватых,
самого себя сразу на плаху и на престол.
То молча комкаешь серую рваную вату
неба за оконной рамы крестом.

Сіро-коричневі кольори.

Сутінки о шістнадцятій.

Жовтий ліхтар майорить.

Нібито все зненацька.

 

Осінь, і десь в її глибині

разом ллємося. Втечею

звідси цього нам не припинить.

Ми течією приречені.

 

Кожна мить, як останній лист,

зірваний вітром з дерева.

Все було вже колись,

буде іще попереду.

Холодает. И воздух мёртвый
стекленеет на дне зрачка,
стынет где-то внутри аорты,
и уже не понятно, как

ты попал сюда и какая
здесь система координат.
Может имя твоё - Каин?
Не искупленная вина

хмурым небом нависла сверху,
низким, давящим потолком.
Было сказано - той же меркой
вам отмеряется потом.

Запах севера и тумана
пустоту сжимают в кулак.
Ощущение давит странно,
что вокруг всё как-то не так.

Слышишь звуки шагов сзади -
это стрелки часов идут
за тобою во след, ради
пережитых впустую минут.

 

Это город бессвязное что-то бормочет
в темноте, или голос за кадром хрипит,
или собственный твой интонацией ночи
с губ сорваться пытается, словно с цепи.

Бредит лампочка тусклая возле парадной,
тени чёрных ветвей уползают во мглу.
Силуэтом чужим остановишься рядом,
чтобы дальше уйти, закурив на углу.

То, что доступно глазу -
бестолково, никчёмно,
так же, как и сам, впрочем.
В любой прозвучавшей фразе
слышишь "пошло всё к чёрту"
или онемевший прочерк.
Город разбит на осколки
асфальта мокрого блеском,
эхом лучей рваных.
Сколько ни всматривайся, сколько
ни мучай зрачок - вместо
того, что ищешь,
только открытая рана.

Это не дождь вовсе,
не капель холодный стук.
Просто течёт осень
в пустоту.

Пепел сожжённых писем
ветром в ночную грязь.
Свиньям под ноги бисер
ещё раз.

И Соломеи танец,
и голова на поднос.
Сколь не меняй местами,
всё одно.

 

Мелкий дождь за окном почти не слышен,
но ощутим, словно взгляд в затылок.
Кроме дыма сигарет, всё кажется лишним.
И пятно фонаря, что во тьме застыло,
тоже смотрится неуместно, нелепо
жёлтой болью своей посреди могилы
ночи. Каждая мысль хромает калекой
в голове, как будто её избили.

 

Дзеркало річки майже не рухоме
шаром туману вкрите ледь помітно.
Плинність часу не видимі крапки і коми
ділять на окремі миті.
Спокій, тиша, і запах прілого листя,
марево сонне сірого низького неба -
розчиняються отрутою по всьому місту,
ніби-то так і треба.