В Москве после продолжительной болезни на 78-м году жизни у себя дома скончался известный поэт Андрей Вознесенский.В начале 2010 года Андрей Вознесенский перенёс второй инсульт, после которого он окончательно так и не оправился. Первый инсульт поэт пережил 4 года назад.

Андрей Андреевич Вознесенский родился 12 мая 1933 года в Москве. Вознесенский окончил Московский архитектурный институт в 1957 году и получил специальность архитектора. В 1958 году его стихи появляются в периодике, а начиная с поэмы "Мастера" (1959 год), поэзия Вознесенского стремительно ворвалась в поэтическое пространство современности, получив признание миллионов читателей. Поэт стал одним из вестников хрущевской оттепели и одним из ярких представления поколения "шестидесятников".

В 1960 году выходят первые сборники стихов поэта - "Парабола" и "Мозаика". Поездка Вознесенского в 1961 году США отразилась в цикле стихов "40 лирических отступлений" из поэмы "Треугольная груша".

В марте 1963 года первый секретарь ЦК КПСС и председатель Совета Министров СССР Никита Хрущёв собрал в Кремле "представителей художественной интеллигенции". На трибуну был вызван Вознесенский, который не успел сказать и нескольких слов, как Хрущев обрушился на молодого поэта с яростной руганью, с угрозами выслать его из страны. По стране началась кампания проработок и разоблачений. Вознесенский решил на время уехать из Москвы.

Его печатают, но чаще не печатают. Каждый его сборник моментально исчезает из магазинов (часть тиража просто забирает себе номенклатура). За три десятка лет критика писала о нем считанные разы.

Перу Андрея Вознесенского принадлежит два десятка сборников прозы и стихов, в том числе "Треугольная груша", "Антимиры" (1964), "Ахиллесово сердце" (1966), "Взгляд" (1972), "Дубовый лист виолончельный" (1975), "Витражных дел мастер" (1976), "Соблазн" (1978), "Избранная лирика" (1979), "Безотчетное" (1981), "Прорабы духа" (1984), "Ров" (1986), "Аксиома Самоиска" (1990), "Видеомы" (1992), "Casino "Россия" (1997), "На виртуальном ветру" (1998), "Страдивари сострадания" (1999), а также "Девочка с персингом", "Жуткий кризис "Суперстар", "Гадание по книге" и другие.

В 1993 году в журнале "Дружба народов" опубликован безразмерный молитвенный сонет "Россия воскресе". В 1983 году вышло собрание сочинений в 3-х томах. В настоящее время издательство "Вагриус" приступило к выпуску 5-томного собрания сочинений поэта.

Цикл стихов Вознесенского "Антимиры" был поставлен в виде сцен и песен Театром на Таганке. На Таганке был поставлен также спектакль "Берегите ваши лица", снятый сразу же после премьеры. Рок-опера "Юнона" и "Авось" (музыка Алексея Рыбникова) в Ленкоме и в других театрах России, ближнего и дальнего зарубежья приобрела огромную популярность, стала классикой жанра.

На стихи поэта написаны многие популярные эстрадные песни, в том числе "Миллион алых роз" (музыка Раймонда Паулса), "Песня на "бис" (музыка Раймонда Паулса), "Начни сначала" (музыка Евгения Мартынова), "Плачет девочка в автомате" (музыка Евгения Осина). Тексты Вознесенского легли в основу многих романсов на музыку Микаэла Таривердиева.

Последние годы Андрей Вознесенский работал в жанре визуальной поэзии, объединив стихотворное творчество и архитектуру. Он также соединял чтение стихов с музыкой и демонстрацией так называемых видеом. Выставки видеом с успехом прошли в Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина в Москве, в Париже, Нью-Йорке, Берлине.

Андрей Вознесенский - автор эссе и статей по вопросам литературы и искусства. Много и плодотворно занимается переводами, активно участвует в организации авторских вечеров молодых поэтов. В 1979 году он принял участие в выпуске неофициального альманаха "Метрополь".

Андрей Вознесенский был вице-президентом Русского Пен-центра, его усилиями и инициативой был создан музей Бориса Пастернака в Переделкино.

На Парижском фестивале "Триумф" в 1996 году газета Le Nouvelle Observateur назвала Андрея Вознесенского "самым великим поэтом современности".

                                                          

ОЗЕРО СВИТЯЗЬ.

Опали берега осенние.

Не заплывайте. Это омут.

А летом озеро — спасение

тем, кто тоскуют или тонут.


А летом берега целебные,

как будто шина, надуваются

ольховым светом и серебряным

и тихо в берегах качаются.

Наверное, это микроклимат.

Услышишь, скрипнула калитка

или колодец журавлиный —

все ожидаешь, что окликнут.

Я здесь и сам живу для отзыва.

И снова сердце разрывается —

дубовый лист, прилипший к озеру,

напоминает Страдивариуса.

Андрей Вознесенский. Не отрекусь.

Избранная лирика.
 1996.

НОСТАЛЬГИЯ ПО НАСТОЯЩЕМУ

Я не знаю, как остальные,
но я чувствую жесточайшую
не по прошлому ностальгию —
ностальгию по настоящему.

Будто послушник хочет к господу,
ну а доступ лишь к настоятелю —
так и я умоляю доступа
без посредников к настоящему.

Будто сделал я что-то чуждое,
или даже не я — другие.
Упаду на поляну — чувствую
по живой земле ностальгию.

Нас с тобой никто не расколет.
Но когда тебя обнимаю —
обнимаю с такой тоскою,
будто кто-то тебя отнимает.

Одиночества не искупит
в сад распахнутая столярка.
Я тоскую не по искусству,
задыхаюсь по настоящему.

Когда слышу тирады подленькие
оступившегося товарища,
я ищу не подобья — подлинника,
по нему грущу, настоящему.

Все из пластика, даже рубища.
Надоело жить очерково.
Нас с тобою не будет в будущем,
а церковка...

И когда мне хохочет в рожу
идиотствующая мафия,
говорю: «Идиоты — в прошлом.
В настоящем рост понимания».

Хлещет черная вода из крана,
хлещет рыжая, настоявшаяся,
хлещет ржавая вода из крана.
Я дождусь — пойдет настоящая.

Что прошло, то прошло. К лучшему.
Но прикусываю, как тайну,
ностальгию по-настоящему.
Что настанет. Да не застану.

                                                                 (Андрей Вознесенский).

Атомный ГУЛАГ.

Часть II.

Долгое эхо взрыва.







Волю своим эмоциям мы
дали. Выплеснули все, что накопилось и накипело. Теперь попробуем
спокойно разобраться в тех победных шагах глобальной программы
использования ядерных взрывов в мирных целях. Быть может, атомщики
скромничают, успех работ был очевиден, а они об этом молчат.


Вернемся к папке с отжившими свое время репортерскими отчетами с
переднего края науки. Идей использования ядерных взрывов было много,
нескончаем был и счет экспериментам.


Ученые предложили делать в пластах каменной соли хранилища для
нефти. Что, мол, зря уставлять землю огромными резервуарами. Адрес
будущих взрывов наметили сразу — оренбургские и астраханские степи. 18
раз нажимали кнопку подрыва ядерных зарядов.


"... Температура в несколько миллионов градусов испарила сони тонн
каменной соли. В земле образовался шар, внутри которого в первые
миллисекунды давление достигло нескольких миллиардов атмосфер.


...Исследование полости подтвердило: оплавленные стенки подземного
хранилища выдерживали давление горных пород. Они не обрушились, стояли
прочно".


Все эксперименты вроде бы закончились удачно. Может быть, на этот
раз мирный атом пришелся к месту и точно соответствует выводу комиссии?


"Технология создания резервуаров-хранилищ с помощью ядерных взрывов
в массивах каменной соли располагает необходимыми для проектирования
методиками расчета параметров и может быть рекомендована для широкого
его применения".


Этот вывод был сделан по горячим следам. А вот выводы другого
характера, которые были опубликованы в январском номере журнала "Нефть
России" за 2001 год.


"В настоящее время большинство подземных емкостей заполнены
радиоактивным рассолом и обломками каменной соли, находятся в аварийном
состоянии и непригодны для промышленной эксплуатации. На устье скважин
фиксируется рост пластового давления и выход радиоактивного рассола на
поверхность".


А вот еще:


"В экологическом отношении независимо от целей его использования
представляет собой значительную опасность для окружающей среды, так как
он обусловил формирование первичного источника загрязнения недр. И этот
источник необходимо рассматривать как неконтролируемое захоронение
радиоактивных отходов".


В Астраханской области постепенно назревает экологическая
катастрофа. Есть опасность, что весь радиоактивный рассол со временем
может оказаться в Волге. В Пермской области, где тоже есть подобные
емкости, развитие экологической катастрофы идет уже полным ходом.
Фонтанчики радиоактивной воды забили вблизи Воткинского водохранилища.


Неудачей закончился и эксперимент по созданию плотин. В 1974 году в
окрестностях якутского городка Удачный решено было построить хранилище
для отходов горно-обогатительного комбината. Ядерщики предложили взрыв
на вспучивание. Поднявшаяся дыбом земля и будет плотиной.


При взрыве земля действительно вздыбилась, но через мгновение
упала, образовав многометровый провал. Туча пыли поднялась в виде
характерного гриба. Благо, ее отнесло на тайгу. След этого эксперимента
заметен и сегодня. Шлагбаумы и щиты предупреждают: "Радиация! Опасно
для жизни!"


Время показало, что вся затея с подземными ядерными взрывами была
изначально опасна, но атомщиков уже невозможно остановить. Новое
сенсационное сообщение в "Российской газете": ученые федерального
ядерного центра в Снежинске (закрытый городок в Челябинской области)
готовы бороться с землетрясениями. Репертуар старый: они предлагают
"регулярно проводить специальные подземные ядерные взрывы" для "снятия
накопившихся напряжений" в недрах земли.


Сенсация оказалась из разряда пронафталиненных. Идею эту в свое
время разрабатывал Андрей Дмитриевич Сахаров, но бросил, поняв, что
стоит на пороге разработки тектонического оружия. Он не захотел стать
его отцом.


К тому же недавно было обнаружено, что после подземных ядерных
взрывов в земной коре на протяжении многих лет могут распространяться
волны, инициируя новые землетрясения. Так что земные бури, которые мы
сегодня пожинаем, могут быть эхом нашей победной поступи семидесятых
годов. Круг замкнулся.


На этом можно было бы поставить точку и больше к теме ядерных
взрывов не возвращаться. Но взгляните еще раз на снимок лесной поляны,
а теперь на соседнюю фотографию. Обратите внимание на дозиметр, который
мы приблизили к трубе, торчащей из-под земли. Его показания превышают
допустимый радиационный фон в сорок раз. Есть здесь место, где дозиметр
зашкаливает, но мы не стали показывать вам эти цифры — не поверите.
Достаточно и того, что видите.


Все, о чем мы вам рассказали, может показаться абстрактным и уже
далеким по времени: это было когда-то. Не обольщайтесь. Волна с
ядерными отходами, которые мы по бедности навязываем сами себе, из этой
же серии, а она совсем недавняя. Знаете, какой самый страшный атом? Не
военный, не мирный, а бесхозный. Он тих и незаметен. О нем не кричат,
потому что о существовании его никто не знает. А между тем он с
настойчивой жестокостью отсчитывает человеческие жизни, идущие на
выброс.


Мы скоро вернемся на эту лесную поляну... Нас ждет здесь эхо былого безумного величия. Оно вернулось...








В 1996 году Россия
подписала Договор о всеобъемлющем прекращении ядерных испытаний,
включая и взрывы в мирных целях. Казалось бы, с распространением
сверхопасной технологии покончено.


Но вот совсем недавняя публикация в "Парламентской газете": "Одна
из величайших ошибок XX века — это полное запрещение ядерных взрывов! И
пора уже в этом не только признаться, но и попытаться исправить
ошибку".


Эти слова принадлежат Главному конструктору ядерного оружия
академику Б. В. Литвинову. Он совершенно искренне ностальгирует по
программе "Мирный атом". Самым убедительным доводом, который он
приводит в статье, являются слова Вышинского, сказанные им в 1949 году.
Те самые слова, которые породили атомный ГУЛАГ. Академик цитирует их
дословно, настолько они въелись в сознание.


"С помощью таких взрывов будут прокладываться каналы, извлекаться
полезные ископаемые, и атом, таким образом, станет служить на благо
народа".


Какое он принес благо народу, мы уже знаем. Вряд ли не знает этого
академик, но плестись на задворках науки атомщикам не престало, и он
пытается выйти на новый виток, который должен повторить старый и добить
то, что еще не добито.


Слова академика убийственны:


"Да, атом принес человечеству немало бед. Но дистанция от Хиросимы
до Чернобыля уже пройдена. Появился жестокий опыт. И его тоже следует
использовать во благо. Если кто-то попадет в автомобильную аварию, не
следует сразу же запрещать ездить по городу".


Академик, видимо, начисто потерял чувство реальности. После
автомобильной аварии сгребли в сторону разбитые машины, почистили
асфальт — и катись дальше, а Чернобыль будет стоять памятником сотни
лет и при этом все время угрожать тому же благу людей.


Надо сказать, что у ядерщиков уже давно с чувством реальности не
все в порядке. Когда начала воплощаться в жизнь бредовая идея
переброски северных рек на юг, они почувствовали, что их время пришло.
Из дискуссии, которая разразилась в "Литературной газете", мы хорошо
знаем о гигантском "созидательном" плане. Писатель Сергей Залыгин повел
активную борьбу против этого, к нему подключились и другие публицисты.
Речь шла только о самой идее переброски рек, а не о том, как она будет
достигнута. Атомщики предложили разорвать водораздел Печоры и Камы...
ядерными взрывами. Они уже подсчитали, что их должно быть 250 (!).
Научно обоснованная Хиросима и Нагасаки, вместе взятые...


Сейчас бы северные ветры несли нам прохладу, густо настоянную на
стронции и плутонии. В этом "плане века" нам с вами, как всегда,
отводилась роль выброса. Три взрыва они успели сделать...


С убедительной логичностью академик Б. В. Литвинов оперирует цифрами:


"Мы провели пять из 128 взрывов: из них два — на выброс, один — на
вспучивание (попытка создания плотины), а остальные — камуфлетные, то
есть подземные и на больших глубинах. Скажу прямо: пять взрывов были
неудачными, где фиксировались выбросы. Но дело в том, что с таких
глубин выбросы очень малы, они составляют приблизительно один процент
от общей активности".


Для статистики, может быть, это и ерунда — пять из 128, для любой
другой науки, возможно, тоже. Но что стоит ядерный аварийный выброс?
Сколько за ним человеческих жизней? Сколько их унес Чернобыль? Да что
Чернобыль...


Самым "безобидным" направлением в широкомасштабном использовании
подземных ядерных взрывов в мирных целях можно считать сейсморазведку.
В свое время при Министерстве геологии была создана Специальная
региональная геофизическая экспедиция. В ее задачу входило
сейсмологическое зондирование земной коры и мантии. План, разработанный
в экспедиции, стал основой государственной программы под кодовым
названием "Программа-7". Она охватывала территорию всей страны, от
Бреста до Якутии.


Планировалось взорвать 80 ядерных зарядов, которые "просветили" бы площадь в 70 тысяч квадратных километров.


Стратегия этого рассекреченного ныне плана хорошо просматривается.
Взрывы обходили... Москву. Самый ближайший к столице должен был
сотрясти землю где-то в районе Волги — в Ивановской или Костромской
области.


19 сентября 1971 года в Кинешемском районе Ивановской области содрогнулась земля.


Сколько времени с тех пор прошло, можно бы о нем и не вспоминать,
да вот не дает он о себе забыть. Этот взрыв и был из разряда аварийных.
Вполне возможно, что, по расчетам того же академика Б. Литвинова, из
земли вырвался лишь один процент радиоактивной гадости, но сколько ее
накопилось за тридцать лет...


Академик же все о своем:


"... Кампания о "грязи" в отношении промышленных взрывов
несерьезна, она спекулятивна и носит чисто политический характер. К
науке это никакого отношения не имеет".


Еще как имеет.




От Кинешмы, за Волгой,
начинается тайга. По карте — зеленое пространство, изредка
простреливаемое черной ниточкой дороги. Эта черная ниточка — не факт.
Если сухо и нет дождей, то это дорога, а если осенняя распутица, то это
всего лишь направление.


Жизнь за Волгой не ушла далеко от реки. Путь с паромной переправы
близка. В Ильинском нас встретила глава сельской администрации Вера
Алексеевна Андриянова. Она уже приготовила транспорт — колесный трактор
с прицепом. Тракторист Серега услужливо набил прицеп соломой.


— Я сама с вами поеду, — сказала Вера Алексеевна. — Посмотрю, что
там геологи делают. Ни разу у нас не появились. Опять какая-то тайна.


Это для машины путь в десять километров близкий, а трактор нетороплив. Успеем по дороге наговориться.


Вера Алексеевна — женщина быстрая, решительная и смекалистая.
Главой сельсовета она уже два десятка лет. Всех и вся она знает,
поэтому лучшего проводника не подберешь.


— Этим летом я как экскурсовод: делегация за делегацией. А то все тишина была.


Письма свое дело сделали. Областная власть "бомбила" ими Кремль все
последние годы. Адресатами были Горбачев, Ельцин, Черномырдин,
Степашин, Кириенко, Примаков... Как только в Кремле менялись люди, так
получали из Иванова послание. Ни строчки в ответ. Дума, куда тоже
обращались, глуха была. А тут пробило. Комиссия из недоступного
Минатома пожаловала, за ней следом — экспедиция. Вот она-то и затаилась
где-то там в лесах. По слухам, какую-то карту составляют да что-то все
копают. По селу пронеслось: на месте взрыва будут склад для
радиоактивных отходов делать. Женщины уже в сельсовет прибегали: "Не
дадим, костьми ляжем!"


Так что мы для Веры Алексеевны подвернулись кстати. Два дела можно разом сотворить: и нас проводить, и разузнать, что к чему.


— Я сама взрыв хорошо помню. Жила, правда, я тогда далеко от этих
мест. В назначенный час схватила своего первенца и спиной к серванту,
чтоб не рухнул. Тряхнуло не сильно, но ощутимо. Посуда только
зазвенела.


Переваливаясь на колдобинах, трактор дотянул до деревни Галкино.


Ныне этой деревне досталась вся "слава" популярности. Когда говорят
о взрыве, то всегда ее поминают. Но ближе всех к взрыву стояла
Бутусиха, ее уже нет. На том месте, где дома были, сине от созревающего
терновника.


А вот Галкино еще живет. Когда-то здесь были своя школа, два
магазина, фельдшерский участок, ферма с передовой бригадой доярок.
После взрыва еще долго деревня крепкой была, а как узнали об опасности,
то стали разъезжаться. При первой же возможности деревню покидали. Дома
бросали — их здесь никто не покупал. Отдыхающие из города раньше
приезжали, а теперь боятся. На всю деревню осталось три человека. Они и
зиму здесь коротают, дома соседей берегут. Да кому они теперь нужны,
гнить будут.


В Галкине экспедиции не оказалось. Мужички, видно, свое дело
сделали и втихаря уехали. Что наработали, все с собой увезли. Одна из
оставшихся трех жительниц деревни, Анна Ивановна Рябцева, которую мы
застали на огороде, пояснила, что работали много, а вот что сделали —
не знает.


— А взрыв вы помните?


— Как же не помнить! Нас предупредили тогда, чтобы мы все из домов
вышли да скотину с фермы выгнали. Землю сильно качнуло. Крыша соседнего
дома подпрыгнула.


У Анны Ивановны сегодня грустный день — година по мужу.


— Вы знаете, никогда и в больницу-то не ходил. В тот день утром
травы по заоврагу накосил, баньку истопил, попарился, вечером кашлем
зашелся... Кровушка пошла. Ночью все стонал, а утром его не стало.
Доктора сказали — рак легких. А разве ж так можно — он и не болел
вовсе... К "дыре" все ходил рыбачить, может, и рак оттуда принес.


"Дыра" — это место взрыва. Там протекает шустрая речка Шача. В ее
омутиках мужички и ловили плотвиц да карасиков. Говорят, что Александр
Михайлович Рябцев часто на головные боли жаловался: "Как от "дыры"
ветром потянет, так голова-то и болит". Но эту боль списывали ему на
возраст — мол, уж не молодой.


Вера Алексеевна Андриянова еще в администрации показала нам книгу о
достопримечательностях Кинешемского района. Каждый сельсовет чем-то
знатен был. В Ильинском одна достопримечательность — "дыра". И
главка-то в книге так называется. Хоть туристов туда вози и историю
рассказывай, как в начале 1971 года появились в этих местах
представители из Министерства геологии. Они-то и подобрали три площадки
на выбор — две в Ивановской и одну в Костромской области. Речка Шача
стала "виновницей", что выбрали именно эту лесную поляну. Для бурения
нужна была вода, а тут она под боком, да и от глаз людских все лесом
скрыто.


На краю поляны геологи разбили лагерь, посредине поставили
буровую... По деревням пополз слух, что нефть ищут. Шутили все: может,
и золото найдут.


Потом, ближе к осени, почему-то появились военные. Они свою технику
перебрасывали ночью. Мальчишек, что все время "паслись" на буровой,
стали гонять. И взрослым запретили в речке рыбачить.


Эти военные и готовили ядерный взрыв. Буровики сдали им скважину с
загнанной на 620 метров трубой. В нее-то и опустили заряд. На языке
военных объект на лесной поляне носил кодовое название "Глобус-1".


Спасибо, хоть о взрыве жителей предупредили, а то бы могли рвануть и не сказав ничего.


В полдень воскресного дня и рванули...


В одном из официальных документов отмечено:


"...В ходе проведения данного эксперимента имел место ранний выход
газообразных продуктов взрыва на "дневную" поверхность. В результате
образовались локальные участки радиоактивного заражения грунта в районе
скважины".


И геологи, и военные покидали лагерь в спешном порядке. Были
брошены буровые вышки, бульдозер, насос, качавший воду из речки, весь
кухонный скарб, бочки из-под бензина, мотки проводов, обрезки труб —
словом, все.


Ученые и военные смыли со своих рук грязь выброса, а расхлебывать ее предстояло другим.









Серега заглушил трактор у речки. Дальше он не ходок. Он ни разу не был на поляне, даже не знает, что она из себя представляет.


Для Веры Алексеевны это тоже граница, но она вдруг сказала:


— Пойду с вами, посмотрю, как изгородь поставили.


Мы проверили дозиметр. В его окошечке за тремя нулями появилась цифра 9. Это микрорентгены. Вполне нормальный фон.


Перешли речку. В кустах вспорхнула пара рябчиков. Сразу же за
поворотом тропы открылась поляна. Надеваем резиновые сапоги, повязываем
марлевые повязки, как учили на уроках гражданской обороны.


Готовы? Готовы! Тогда вперед!


Цифры на дозиметре заволновались — уже 13. Легкий порыв ветерка —
25. Ржавая конструкция с намертво прикипевшими вентилями — 40. Трава
под ногами — 35. Уходящая в землю труба с торчащими из нее приводами —
80. Порыв ветра — 45. Пересохшая лужа с круглой впадиной - 52. Эта
впадина и есть провал, который образовался после взрыва. В засохшей
грязи отпечатались коровьи следы. Сюда буренушки ходят на водопой, а
травку щиплют на этой поляне. В этом году здесь сено не косили, а были
времена, когда поляна была уставлена копнами скошенной травы. И опять
порыв ветра, на этот раз — 120. Идем на источники радиации. Цифры в
окошечке дозиметра устроили настоящую пляску. Зазвенело на 250. Еще
одна труба в траве. Ого, здесь уже 480. Физически ощущаем — из земли
дует или это нам только кажется. Еще труба. Здесь уже — 500, нет, 520,
560... Все, хватит! Жизнь еще на что-нибудь сгодится.


Тогда, тридцать лет назад, после бегства геологов, сюда первыми
заявились мальчишки. Им было любопытно увидеть, что же произошло после
взрыва на поляне. А увидели они тот самый провал, но тогда он был
поглубже. Парнишки вдоволь полазили по буровой вышке, спускались в
провал. В школе они сказали, что никакой нефти нет.


Через три недели они умирали, крича от головной боли, а изо рта шла пена.


Сельские врачи были в полной растерянности. С трудом “подогнали” смертельную болезнь под менингит.


Вскоре с поляны исчез бесхозный бульдозер, его прибрал к рукам
колхоз. Насос, что качал воду на буровую, увезли в леспромхоз, и он
потом несколько лет служил на поселковом водопроводе. Деревенские
мужики растащили по дворам все, что могло сгодиться в хозяйстве.


Лет пятнадцать смерти сельских жителей никто не связывал со
взрывом. А диагноз чаще всего был один: рак, рак, рак... Для
разнообразия — лейкоз...


Один биолог подсчитал, что от выброса приняло смерть человек 60, не меньше.


Кинешемский район давно уже первый в области по онкологическим заболеваниям.


Говорят: случались аномалии у животных. Однажды родились ягнята без
шерсти. Ветеринары поломали головы, да сказали, что это следствие
глубокого авитаминоза. И это посреди лугов с разнотравьем. Опять же,
появился теленок с пятой ногой. Объяснить это было уже трудно, и
специалисты, пожав плечами, сказали: “бывает”.


Сколько же колхозного молока, надоенного от коров, пасшихся на этой лесной луговине, пошло на продажу?


Сколько радионуклидов приняла в свои воды речка Шача, впадающая в Волгу?








Тайна взрыва была раскрыта
лишь с десяток лет назад. Тогда исчезла цензура и в печати была
опубликована карта всех мирных ядерных взрывов, которую для нас
составили немецкие “гринписовцы”. Там был помечен и этот взрыв. Мир
знал о нашей опасности, хотел предупредить, но стена секретности стояла
непоколебимо.


И до сих пор Минатом неохотно говорит о взрыве. Ни разу за все эти
годы никто не выступил перед жителями и не рассказал об опасности,
которая поджидает их в лесу. И на дорогах, ведущих к ядерной поляне, вы
не увидите ни одного предупредительного знака.


Слово “радиация” до сих пор табу для атомщиков.


— Оснований для тревоги нет, — сказал прилетевший к месту взрыва представитель Минатома.


Конечно, если ты живешь далеко отсюда.


Не будем задавать себе вопрос: а почему по свежим следам не был
локализован выброс. И делов-то было, что сгрести землю, захоронить ее,
а места прорыва газов забетонировать. Но тогда был бы нарушен режим
секретности. А уважаемому академику Б. Литвинову пришлось быть между
Хиросимой и Чернобылем, поминать полигоны на Новой земле и в
Семипалатинске, неудачный взрыв в Якутии, радиоактивный рассол в степях
Оренбуржья и Астраханской области, последствиях взрывов на Каме и вот
этот аварийный выброс у деревни Галкино. Но для академика рассуждение о
“грязи” — сфера политическая и к науке “никакого отношения не имеет”.


...Когда мы вернулись с поляны, то первое, о чем спросила нас Вера Алексеевна Андриянова:


— Как вы думаете, дело с места сдвинется?


Вопрос остается открытым, как вот уже тридцать лет открыта “дыра” в ядерную преисподнюю, из которой продолжается выброс.


А люди живут надеждой, что их не бросили, их просто временно забыли, дел-то в государстве много.



Вячеслав Федоров

Ивановская область.

(с)

Часть I.










Незатейливый лесной пейзаж. Другой бы раз прошли
мимо: что в нем такого примечательного? А тут... Надо снимать. Надо
зафиксировать все, что увидим. Мы знаем, что больше сюда ни ногой.
Только сегодня, только сейчас...


Легкий ветерок, дующий в лицо, некстати. Лучше бы зайти с
подветренной стороны. Но тогда на снимке не будет видна эта разобранная
изгородь. Проем в ней мы сразу же окрестили "воротами в ад".


Изгородь появилась только в этом году. В Москве вдруг зашевелилось
высокое начальство и послало на эту лесную поляну гонцов. Те осторожно
побродили по закраинам, что-то затаили в себе и с тем уехали. А потом
поступила команда: "поляну огородить!"


С трудом нашли добровольцев, кто это сделает...


Ветер разносит предосенние запахи. Так бы и вдохнул полной грудью, но этот вдох может стоить жизни.


Все, кто знает, что их ждет на этой поляне, сюда ни ногой. Речка в ста метрах — граница.


Говорят, по весне здесь дуром токуют глухари. Охотники хорошо знают
эти места. Но бродить здесь с ружьишком и долго выжидать птицу
равносильно самоубийству.


Как некстати этот ветерок. Он дует как раз из ворот, а нам туда
идти. Странное ощущение: опасность всюду, но ты ее не видишь. Она на
земле, в траве, в воздухе и в этом ветре.


Броском вперед! Мы почти бежим. Нам надо как можно скорее оказаться с подветренной стороны.


В траве из бетонных нашлепок торчат трубы, концы проржавевших тросов над ними и ядовито-зеленых проводов.


Посреди поляны железный столб с приваренной к нему чугунной плитой.
Ее отливали специально на века. Литые буквы предупреждают: "Запретная
зона. Строительные и буровые работы в радиусе 450 метров запрещены". На
бетонном фундаменте процарапана надпись на память: "Минеев. Мингеология
СССР". Не знал человек, что все эти годы проклятия будут адресованы ему
лично как виновнику случившегося. Хотя какой он виновник. Его делом
было бурить скважину. Он свою работу выполнил, в чем и расписался.


То, что произошло потом, называется аварией. Мы даже знаем теперь
слово точнее — выброс. Струя раскаленных радиоактивных газов прорвала
оболочку земли и вырвалась наружу.


Мы стоим над эпицентром ядерного взрыва. Под нами огромная, судя по
запрету, остекленелая полость, заполненная смертоносным газом, который
до сих пор сочится сквозь землю. За тридцать лет рана не затянулась.


Мы стоим над преисподней...


Философы говорят, что когда думаешь о вечности или стоишь на берегу крутого обрыва, в голову приходят глобальные мысли.


Но мы стоим над пропастью...


Мысль не пришла, аварийный термин — выброс, вдруг превратился в многомерное понятие.








Мы перестали верить
атомщикам. Пусть они говорят, что это у нас Чернобыльский синдром, он и
породил атомофобию. С тех пор, как разнесло реактор у Припяти, мы вдруг
все ощутили себя атомными заложниками. Тот самый "мирный" атом, который
в шестидесятые годы мы так романтизировали, дохнул на нас смертным
смрадом.


Когда-то по журналистской молодости я собирал материалы старших
коллег, вырезая их из центральных газет. Картонная папочка с надписью
"Атом" получилась достаточно объемистой. Все эти собранные репортажи,
статьи уже устарели, но рука не поднималась выбросить их. И правильно
сделала, что не поднялась.


Сейчас вот все перечитал заново. Странное ощущение неконкретного
мира. В репортажах нет имен творивших "атомное чудо", и где оно
творилось, было неизвестно.


Пытаюсь вспомнить, как тогда воспринимались эти победные
публикации. Воспитанные в совершенной секретности, мы, скорее всего,
ловили лишь факт: пущена очередная АЭС, землю содрогнул атомный мирный
взрыв, рванула бомба, сообщением о которой мы давали очередной отпор
очередным проискам империалистов. Нам казалось, что страна крепнет,
набирает мощь, цветет и живет ощущением вечной весны.


В ту пору физики (атомщики, в частности) чувствовали свое полное
превосходство над человечеством, и, погруженные в вакуум секретности,
они потрошили мир, разлагая его на молекулы и атомы. Именно тогда они
научились лгать. Прародительницей лжи была та самая секретность,
которая их и развращала. Это относится не только к нашим
физикам-ядерщикам. Во всем мире им были созданы одинаковые условия.


Но строки бойких газетных репортажей разбавляли слухи, которые
просачивались сквозь бронь тайн из наглухо закрытых городов и с далеких
суперсекретных полигонов. Они, как радиация, накапливались в нашей
памяти. Чернобыльский синдром созрел в нас давно, только до поры он был
безымянным.


Мы сейчас многое знаем. Попробуем подложить канву правды под то, чем нас обманывали.


Вчитайтесь в репортерские строки тех лет:


"...Совещание партийного и комсомольского актива города проходило
спокойно, по-деловому. С коротким сообщением выступил один из членов
госкомиссии. Он рассказал о значении эксперимента, о его подготовке.


— Толчок в городе будет небольшим, — объяснил он, — несколько
баллов. Однако могут упасть неустойчивые предметы — зеркала, портреты,
часы, куски штукатурки. Чтобы не было несчастных случаев, мы просим
все-таки выйти на улицу тех людей, что живут в ветхих постройках. ...
Возможные повреждения зданий будут устранены в течение десяти дней,
строительные материалы уже завезены.


— А радиация будет? — последовал осторожный вопрос.


— Нет. В любом случае безопасность города и окружающих деревень полностью гарантируется. Повторяю, при любой ситуации..."


Репортаж абсолютно безадресный, поэтому трудно сказать где это
происходило, но в подобном эксперименте участвовал авиационный штурман
Алексей Бурян. Его воспоминания недавно опубликовала газета города
Запорожье, где он живет:


“...В нашу задачу входило “прошивание” пылевого облака, которое
образовывалось даже после подземного ядерного взрыва. Оно поднималось
вверх на три-четыре километра и постепенно рассасывалось.


Кабина нашего самолета была забита аппаратурой, у каждого летчика
имелось по два дозиметра. Весь полет занимал минут сорок. Набрав
допустимую норму в 15 рентген, шли на посадку.


Конечно, мы, штурманы и пилоты, знали об опасности радиационного
заражения. Толщина дюралевой обшивки самолета была всего семь
миллиметров. Но все были молоды и здоровы, никаких последствий долго не
ощущали. Вспоминается случай, когда поднятое взрывом облако неожиданно
изменило предсказанное метеорологами направление и пошло на жилой
городок. Я первым заметил это и сообщил в штаб. Из штаба ответили:
“Молчите, это не ваше дело”.


Или вот рассказ о создании рукотворного, вернее, взрывотворного озера.


“Земля медленно поползла вверх. Казалось, все перевернулось. Перед глазами выросла бурая стена.


Воздух покачнулся. В эти минуты он сделался упругим, как резина. Он
ударил в лицо, и хотя люди стояли неподвижно, им почудилось, что они
преодолевают какую-то невидимую преграду.


Через несколько дней испытатели подошли к воронке. Перед ними зияла
гигантская щель. Из ровного лица степи был вырван громадный клок. Шесть
миллионов кубометров земли поднял в воздух взрыв”.


И дальше:


“...Произошло событие, которое так долго ждали. Стояла обычная для
этих мест жара. Люди изнывали. Правда, на берегу было чуть прохладнее,
но как манила эта безмятежная водная гладь? Поистине, близок локоть, да
не укусишь... Пока.


Наконец медики дали “добро”, и все обитатели поселка побежали на пляж. Купались долго, от души...”


Чудовищные строки. Вы сейчас в этом убедитесь.


Описываемое событие произошло 15 января 1965 года. Это был первый
ядерный взрыв в мирных целях. Взрывом решено было перекрыть реку Чаган,
которая протекала недалеко от Семипалатинского полигона, и тем самым
образовать искусственное озеро.


В официальном отчете, который был рассекречен совсем недавно, читаем:


“Сразу после взрыва начал подниматься купол раздробленного грунта.
Через 2—5 секунд после взрыва был отмечен прорыв раскаленных газов и
началось формирование облака, которое стабилизировалось через пять
минут на высоте 4800 м. Раздробленная часть грунта, достигнув
максимальной высоты, равной 950 м, стала опускаться... После проведения
подземного испытания “Чаган” радиоактивному заражению подверглись
территории 11 населенных пунктов с общей численностью жителей 2000
человек...”


Тот же авиационный штурман Александр Бурян описывал нечто подобное,
но произошедшее уже в 1972 году. Севернее Перми готовились прокладывать
канал для переброса рек. Землю рвали атомом. Летчики, отбиравшие пробы
воздуха, прошли над местом взрыва на малой высоте. Дозиметры показали,
что они успели хватануть по сто рентген. Каково же было удивление
летчиков, когда они увидели, что на гребне канала копошатся люди.


Мы еще не совсем поняли, что уже стояли над преисподней. Привыкшие
ничего не видеть и не слышать, мы даже не заметили, что нам просто
поменяли форму ГУЛАГа. Теперь он был атомным, и человек в нем был
частью выброса, который сопровождал каждый из проведенных взрывов.








Только через месяц после проведенного
в СССР испытания первой атомной бомбы президент США Гарри Трумэн
объявил, что патрульные самолеты, летавшие вблизи границ Советского
Союза, обнаружили в воздухе наличие радиоактивных частиц. Сказано это
было перед самым открытием Генеральной ассамблеи ООН. Трумэн
рассчитывал загнать в тупик советскую делегацию и тем самым надеялся,
что она признается в наличии атомного оружия в СССР.


Но не тут-то было. В ответ он получил заявление ТАСС:


“В Советском Союзе, как известно, ведутся строительные работы
больших масштабов — строительство гидростанций, шахт, каналов, дорог,
которые вызывают необходимость больших взрывных работ с применением
технических средств. Поскольку эти взрывные работы происходили и
происходят довольно часто в разных районах страны, то возможно, что это
могло привлечь к себе внимание за пределами Советского Союза”.


Зная, что американский президент на этом не успокоится, официальную
позицию СССР на ассамблее было поручено озвучить Полномочному
представителю Андрею Януарьевичу Вышинскому.


И он озвучил. Бывший генеральный прокурор страны хорошо разбирался
в тонкостях общения с политиками. Об атомной бомбе он так и умолчал,
хотя намекнул, что она уже давно секретом не является. А те следы, что
обнаружены в атмосфере, действительно от мирных взрывов. Он сказал, что
“подобные взрывы будут позволять прокладывать каналы, добывать полезные
ископаемые”, и призвал американскую сторону последовать примеру его
страны.


Символично, что о мирных ядерных взрывах первым заговорил именно
Вышинский. Вдохновитель ГУЛАГа, бывший прокурор — палач готов был к
выполнению новых грандиозных дел и, как всегда, любой ценой.


Программа применения ядерной энергии в мирных целях “успешно”
претворялась в жизнь чуть больше двух десятков лет. “Созидательная”
часть была построена по довоенной схеме ГУЛАГа. Нужен завод стране —
будет, необходим канал — сделаем... За ценой не стояли, расплачивались
людьми.


В те годы раскрепощенная ядерная наука не знала удержу. Ей
дозволялось все. Военную составляющую наглухо засекретили, но надо же
было показать миру достижения в области освоения атома. Вот и
приналегли на мирное использование атомной энергии. Нельзя отрицать,
были грандиозные достижения в этой области. Но, как водится, были и
отклонения. Все идеи шли в дело и тут же облекались в форму
эксперимента.


Придумали, скажем, ученые новую методику борьбы с внезапными
выбросами газа на шахтах. В основе ее был атомный взрыв. Он должен
выдавить метан из угольного пласта, и после этого шахтеры могли без
опаски работать. За экспериментом дело не стало. Все технические
подробности его тут же засекретили и дали ему условное название
“Клеванж”.


В донбасском городе Юный Коммунар присмотрели для его проведения
подходящую шахту, где уголь добывали с километровой глубины. Шахта была
из опасных, здесь часто случались взрывы метана. Было даже подсчитано,
что за каждый миллион тонн угля шахтеры расплачивались пятью
человеческими жизнями.


Обезопасить труд шахтеров — дело благородное. Голоса ученых,
заявивших о том, что густонаселенный Донбасс не место для такого
эксперимента, не были услышаны. Не вняли и другим предупреждениям: о
возможной деформации шахтного оборудования. Кто мог остановить
благородный порыв ученых, стремившихся сделать добро шахтерам? Рванули.
Через восемь часов (!) после взрыва люди отправились в шахту и
приступили к работе. Ни о каких средствах защиты и речи не было.


Через полгода на шахте произошла катастрофа — взрыв метана.


“Как же так?!” — спросили шахтеры и только через двадцать лет получили заключение, в котором говорилось:


“Целью эксперимента была не борьба с выбросами газов, а лишь
подтверждение или опровержение имеющихся технических предпосылок
возможного предотвращения выброса угля или газа путем воздействия на
выбросоопасные угольные пласты мощными волнами камуфлетного взрыва”.


Проще говоря: “Извините, ребята, мы попробовали, но ничего не
получилось”. А то, что городское кладбище пополнилось очередной порцией
шахтеров, умерших теперь уже от рака, — до этого науке дела нет. Она,
как и искусство, требует своих жертв.


Недавно стала известна еще одна скрытая деталь этого взрыва.


Оказывается, в результате аэрокосмической съемки над эпицентром подземного взрыва обнаружено радиоактивное пятно.


Город Юный Коммунар стал в полном составе своих жителей одним из
лагерей атомного ГУЛАГа. Экспериментальный “Клеванж” им еще будет
аукаться и аукаться.


Рванули в Прикамье. Там проверялась сходная идея: с помощью взрыва
хотели повысить давление в нефтеносных скважинах. Взрыв был огромной
силы. Эффект потряс: один из очевидцев рассказывал, что собственными
глазами видел, как река оторвалась от русла и на какое-то мгновение
зависла в воздухе.


Взрывали осенью. Людей, как всегда, в расчет не принимали. Никто не
подумал о приближающейся зиме. В результате взрыва было разрушено 2500
печей, вышли из строя тепловые магистрали.


Итог взрыва выразился в одной фразе отчета: “увеличение выхода нефти было незначительным”.


Только сейчас на месте этого взрыва сгребли зараженный грунт — 500
кубометров — и захоронили. До этого тридцать лет людям твердили, что
все у них в порядке. Дозиметры в то время были таким же секретным
прибором, как блоки пуска космических ракет.


Уже исчезли с земли вдохновители и организаторы атомного ГУЛАГа, но
идеи, за которые они с остервенением взялись и стали претворять в
жизнь, продолжали воплощаться. О них восторженно писали газеты, убеждая
человека, что все это делается ради и во благо его. Вон, даже
непокорный атом обуздали.


Может быть, мы несправедливы к ядерной науке и зря о ней вот так...
Может быть, синдром обреченности ГУЛАГа и синдром опасности Чернобыля
вызвали в нас какую-то мутацию ненависти к атому. А что, разве мы не
имеем на нее право? Разве у нас нет для этого оснований?

Донбасс был ядерным полигоном! Украинские журналисты работающие в киевском издании «Майдан», поделились острой и интересной информацией. Эти факты дополняют ранее опубликованную на нашем сайте статью «Атомный ГУЛАГ». Вот, что написали наши коллеги из «Майдана». Их сведения дополняет рассказ бывшего советского ученого. Карта территории, где был произведен атомный взрыв. Эксперимент «Клеванж» "В те годы раскрепощенная ядерная наука не знала удержу. Ей дозволялось все. Военную составляющую наглухо засекретили, но надо же было показать миру достижения в области освоения атома. Вот и приналегли на мирное использование атомной энергии. Нельзя отрицать, были грандиозные достижения в этой области. Но, как водится, были и отклонения. Все идеи шли в дело и тут же облекались в форму эксперимента. Придумали ученые новую методику борьбы с внезапными выбросами газа на шахтах. В основе ее был атомный взрыв. Он должен выдавить метан из угольного пласта, и после этого шахтеры могли без опаски работать. За экспериментом дело не стало. Все технические подробности его тут же засекретили и дали ему условное название “Клеванж”. В донбасском городе Юный Коммунар присмотрели для его проведения подходящую шахту, где уголь добывали с километровой глубины. Шахта была из опасных, здесь часто случались взрывы метана. Было даже подсчитано, что за каждый миллион тонн угля шахтеры расплачивались пятью человеческими жизнями. Обезопасить труд шахтеров — дело благородное. Голоса ученых, заявивших о том, что густонаселенный Донбасс не место для такого эксперимента, не были услышаны. Не вняли и другим предупреждениям: о возможной деформации шахтного оборудования. Кто мог остановить благородный порыв ученых, стремившихся сделать добро шахтерам? Рванули. Через восемь часов (!) после взрыва люди отправились в шахту и приступили к работе. Ни о каких средствах защиты и речи не было. Обезопасить труд шахтеров — дело благородное. Голоса ученых, заявивших о том, что густонаселенный Донбасс не место для такого эксперимента, не были услышаны. Не вняли и другим предупреждениям: о возможной деформации шахтного оборудования. Кто мог остановить благородный порыв ученых, стремившихся сделать добро шахтерам? Рванули. Через восемь часов (!) после взрыва люди отправились в шахту и приступили к работе. Ни о каких средствах защиты и речи не было. Через полгода на шахте произошла катастрофа — взрыв метана. “Как же так?!” — спросили шахтеры и только через двадцать лет получили заключение, в котором говорилось: “Целью эксперимента была не борьба с выбросами газов, а лишь подтверждение или опровержение имеющихся технических предпосылок возможного предотвращения выброса угля или газа путем воздействия на выбросоопасные угольные пласты мощными волнами камуфлетного взрыва”. Проще говоря: “Извините, ребята, мы попробовали, но ничего не получилось”. А то, что городское кладбище пополнилось очередной порцией шахтеров, умерших теперь уже от рака, — до этого науке дела нет. Она, как и искусство, требует своих жертв. Недавно стала известна еще одна скрытая деталь этого взрыва. Оказывается, в результате аэрокосмической съемки над эпицентром подземного взрыва обнаружено радиоактивное пятно. Город Юный Коммунар стал в полном составе своих жителей одним из лагерей атомного ГУЛАГа. Экспериментальный “Клеванж” им еще будет аукаться и аукаться". Виктор Фишман: Россия – родина атомных слонов После окончания Днепропетровского горного института автор этих строк получил распределение на только что созданную научную сейсмоакустическую станцию на шахте «Юный коммунар» (сокращенно «Юнком»), что в Енакиевском районе Донецкой области. Шахта была печально знаменита тем, что здесь из-за частых горных катастроф гибли люди. Нашим руководителем был москвич, заведующий лабораторией Института горного дела имени академика Скочинского, доктор физико-математических наук милейший Михаил Сергеевич Анциферов. Геофизик по профессии, он задался целью разработать теорию и практические мероприятия по предупреждению шахтеров о подстерегающей их опасности – внезапных выбросах угля и газа. При этих катастрофах в течение нескольких секунд из угольного пласта выбрасываются десятки тонн угля, смешанного с метаном. Спастись от смерти тем, кто находится в забое, практически невозможно. Выход один – разработать систему предупреждения, чтобы вовремя вывести людей из опасной зоны. Этим мы и занимались. Растрескивание угля, предшествующее выбросу, оказалось прекрасным предупредительным сигналом. Микросейсмические колебания угольного массива записывались на магнитную ленту, расшифровывались, и руководство шахты ежедневно получало от нас надежный прогноз. В те годы шахта выдавала на-гора до 2000 тонн угля в сутки, и обстановка была очень напряженной. Труд наш шахтеры уважали. Спустя несколько лет я перешел на другую работу и покинул шахтерский поселок. Но связь с друзьями не прерывалась. От них я узнал, что Михаила Сергеевича хватил удар и он умер. А когда приехал в Донбасс на юбилей нашей научной станции, узнал, в чем было дело и что производственные неприятности способствовали сердечному приступу, если не стали его причиной. Конфликту, как оказалось, предшествовала длинная история, не имеющая, на первый взгляд, никакого отношения к спасению шахтеров. По примеру американцев Небольшой объем при значительной мощности ядерного заряда уже давно привлекал инженеров без погон и военных званий. Именно эти штатские люди подали мысль использовать атом в строительстве. Первый удачный опыт по созданию подземного резервуара с помощью подземного ядерного взрыва был проведен в США 19 сентября 1957 года. Продукты распада, обломки породы со значительным уровнем радиоактивности (но в нерастворимом виде) остались на глубине заложения заряда (274 метра), а образовавшаяся полость имела диаметр 33 метра. В рамках американской программы «Plowshate» рассматривались впечатляющие проекты промышленного использования ядерных взрывов: для добычи полезных ископаемых, интенсификации добычи нефти, строительства крупных дамб и плотин, морских каналов и гаваней, искусственных водохранилищ; получения ценных минералов (например, алмазов из графита), исследование структуры верхних слоев Земли. Программа мирных ядерных взрывов в СССР во многом опиралась на идеи и результаты американских исследований. Были и свои наработки. Еще в июне 1957 года А. Д. Сахаров по просьбе И. В. Курчатова изучал предложение Н. И. Мартынова «О сооружении глубоководного пути между Леной и Охотским морем за счет использования энергии взрыва атомных бомб». Сахаров подсчитал, что для сооружения канала длиной 50 км достаточно 100 «чистых водородных бомб» с мощностью взрыва 100 КТ. Но окончательное решение, по его мнению, должна была принять Межведомственная комиссия. В августе 1963 года был заключен Московский договор, положивший конец ядерным взрывам в атмосфере, воздухе и под водой. Творческая мысль специалистов сконцентрировалась исключительно на подземных ядерных взрывах. Второй Панамский канал В первой половине 1966 года председатель Госкомитета СССР по науке и технике обратился к нескольким ведущим физикам страны, в том числе В. Л. Гинзбургу (Нобелевская премия по физике, 2005 год), Б. М. Понтекорво, Я. Б. Зельдовичу, А. Д. Сахарову и другим с просьбой высказаться по поводу перспектив физики в ближайшие десятилетия. В мае 1966 года вышел отдельный сборник под заглавием «Наука будущего. Некоторые прогнозы о перспективах развития науки». Книга предназначалась, конечно, для служебного пользования. Заключительную статью в ней написал А. Д. Сахаров. Он даже вышел за рамки подземных ядерных взрывов и включил в свой перечень возможного применения атомной энергии взрывы в специальных камерах в интересах метеорологии. А двадцатью годами позднее «отец водородной бомбы» обнародовал достаточно смелое предложение использовать сверхмощный подземный ядерный взрыв (порядка 100 мегатонн!) для предотвращения катастрофических землетрясений и снятия в земной коре опасных напряжений (тут мы приближаемся к сути упомянутого выше конфликта). В том же 1966 году в США появился сборник статей известных американских ученых под названием, в точности повторяющим название русской секретной книги – «Наука будущего». Среди прочего там рассматривалась перспектива строительства второго Панамского канала с помощью ядерных взрывов. Это предложение вышло за рамки научной дискуссии, и Конгресс США принял даже специальное постановление, в соответствии с которым учредили комиссию и ассигновали 17,5 млн. долларов на исследования. Оценки показали, что канал можно построить за 10 – 14 лет (к 1977 – 1981 году) и это обойдется в 0,75 – 1,45 млрд. долларов. Общее число необходимых ядерных взрывов, по расчету, не превышало трехсот. Перспективы, таким образом, были многообещающие. В 1969 – 1971 годах состоялись советско-американские переговоры по мирному использованию подземных ядерных взрывов. Одним из обсуждавшихся международных проектов было строительство канала, связывающего Мертвое море в Израиле с одним из ближайших морей. Рассматривались варианты «Мертвое море – Красное море» (длина канала 180 км) и «Мертвое море – Средиземное море» (длина канала с подземными туннелями 80 км). Обсуждались проекты подобных каналов для СССР, Ирана и других стран. Два важнейших условия 5 марта 1970 года большинством стран был одобрен Договор о нераспространении атомного оружия. Одна из его статей гласила: «Каждый из участников настоящего договора обязуется принять соответствующие меры с целью обеспечения того, чтобы в соответствии с настоящим договором под соответствующим международным наблюдением и посредством соответствующих международных процедур потенциальные блага от любого мирного применения ядерных взрывов были доступны государствам-участникам настоящего договора, не обладающим ядерным оружием, на недискриминационной основе, и чтобы стоимость используемых взрывных устройств для таких участников договора была бы такой низкой, как только это возможно, и не включала расходы на их исследования и совершенствования...» На международных переговорах по этим вопросам ученые сформулировали несколько условий, важнейшими из которых были два следующих: применение ядерных взрывов (ЯВ) в мирных целях возможно лишь тогда, когда намеченный результат не может быть достигнут с помощью других средств или его эффект при использовании ЯВ будет в несколько раз выше; не должно быть значительного побочного воздействия на персонал, население и окружающую среду. Россия – родина атомных слонов Шутка эта, повторяемая часто без всякого повода, в данном случае имеет под собой некие основания. Ибо если США первыми начали и провели лишь 27 экспериментов и испытаний по отработке промышленного применения ЯВ для решения инженерных задач, то в СССР это число превышает 120. Вот неполный перечень инженерных задач и количество ЯВ, опубликованный 20 лет назад: • глубинное сейсмическое зондирование земной коры – 39; • создание опытно-промышленных подземных емкостей – 25; • интенсификация добычи нефти в скважинах – 21; • создание подземных полостей в массивах каменной соли – 17; • перекрытие скважинных газовых фонтанов – 5; • создание водохранилищ – 4; • захоронение в глубоких геологических формациях биологически опасных промышленных стоков нефтехимических предприятий – 2; • дробление руды в карьерах – 2; • предупреждение внезапных выбросов угольной пыли и метана – 1. Каждый из названных экспериментов и опытов имел свое название. Последний из перечисленных выше, проведенный на шахте «Юнком», был назван горным термином «Кливаж». «А город подумал: ученья идут...» Среди тех, кому пришла в голову идея с помощью ядерного заряда снять напряжения в угольном массиве и тем самым повысить безопасность шахтеров, имя академика Сахарова не называют. (И правильно делают, ибо мощный ядерный заряд, предназначавшийся им для снятия напряжений в пластах Земли, предполагалось заложить в специально созданной для этого шахте, что никак не сопоставимо с описанным ниже). Говорят, в числе авторов был известный лауреат Ленинских и Государственных премий, академик Садовский. Может быть, то обстоятельство, что в молодости он работал забойщиком на шахте, дало ему повод заняться горными вопросами. Академик выдвинул теорию, что мощное сотрясение горных пород разорвет связи между углем и метаном, и в таком случае угольные пласты перестанут быть взрывоопасными. Лучше всего для этой цели, по его мнению, подходил направленный ядерный взрыв (?!). Другие называют академика АН УССР Николая Полякова, третьи – министра угольной промышленности СССР Михаила Щадова. М. С. Анциферов был категорически против такого эксперимента: зачем рисковать людьми, говорил он, если сейсмоакустический прогноз успешно решает проблему безопасности шахтеров. Кроме того, мощность заряда, которым хотели «потрясти пласт», была явно недостаточной для такой цели. А больший ядерный взрыв был бы уже смертельно опасным для целого региона. Но его никто не послушал. И 16 сентября 1979 года на шахте «Юнком» прогремел подземный ядерный взрыв. Как рассказала местная районная газета «Енакиевский рабочий», жителям поселка объяснили, что проводятся учения по гражданской обороне (ГО). Многие не поверили и остались в своих квартирах: внеплановый выходной, можно расслабиться! Да и, вообще, кто к ГО относился серьезно?! Большинство людей вывезли автобусами на ближайшее поле, кормили обедом с водкой. А в это время шахту оцепили воинские подразделения. Неподалеку расположились научные лаборатории на колесах, советские и зарубежные обозреватели. Экспериментом руководил некто Николай Кусев, сотрудник Института горного дела имени академика Скочинского. В 12.00 заряд, заложенный между угольными пластами «Девятка» и «Мазур» (самыми опасными по внезапным выбросам), подорвали. Даже те, кто находился далеко от шахты, почувствовали, что под ногами дрогнула земля. Точные оценки величины заряда и глубины его заложения теперь стали секретными. Друзья объяснили мне, что взрыв производился на глубине 800 метров, что атомная бомба, равная 300 тоннам тринитротолуола, потрясла стены домов, посыпались стекла и штукатурка. Так в 1979 году в поселке с 20 тысячами жителей ученые СССР проверяли на практике свои теории. Мнения и оценки По мнению тогдашнего директора шахты В. Г. Раевского, эффект ядерного эксперимента был чрезвычайно мал. Посудите сами. Среднестатистическая опасность на пластах «Девятка» и «Мазур» до проведения эксперимента составляла 1,8, после него – 1,7 внезапного выброса угля и газа в год. А уже в марте 1980 года здесь произошел выброс, минимальное расстояние которого до эпицентра ядерного взрыва составляло всего 60 метров! По словам профессора В. И. Никитина, в оплавленной полости-капсуле сохраняется до 95% продуктов радиоактивного распада. При подработке или надработке соседних пластов вполне возможно разрушение капсулы и попадание этих продуктов в рабочее пространство шахты. Теперь вообще существует мнение, что никому и дела не было до динамической разгрузки горного массива: в реальных условиях отрабатывалась атомная опасность, изучались радиус поражения и меры защиты. И шахтерский термин «Кливаж», которым назвали ядерный эксперимент, рассматривают как словесное прикрытие идеи, не имеющей ничего общего с горным делом. Вскоре медики Донецкого региона обратили внимание, что жители Енакиевского района болеют и умирают с какими-то странными, ранее неизвестными практикующим врачам, симптомами. И лишь после Чернобыльской трагедии 26 апреля 1986 года донецким врачам стало ясно, что эти показатели болезни в точности совпадают с симптомами радиационного заражения чернобыльских спасателей. Среди безвременно ушедших горняков были и несколько сотрудников сейсмоакустической станции. Теперь на «Юнкоме» даже радуются, когда мониторинг радиоактивности показывает опасный уровень. Работники шахты надеются получить льготный статус чернобыльцев. Но знатоки говорят, что это нереально: сегодняшняя Украина не в состоянии взять на себя еще одно горькое наследие СССР. Шахту лучше всего было бы закрыть: вместо бывших ежедневных 2000 тон она сегодня выдает на-гора едва ли десятую часть прежней добычи. Евробанк, обещавший Украине помочь с остановкой нерентабельных шахт, не назвал «Юнком» в своем списке. И не потому, что допустил оплошность: на эту шахту западных специалистов не пустили.                                                                               (с)

ДОПОЛНЕНИЕ По данным сайта «ГУЛАГ», исследования действия камуфлетного взрыва на изменение свойств горных пород и массивов активно проводились в советской геологии.