Ингеборг Бахманн "Малина", роман (отрывок 27)

Мы хоть и с детьми говорим, но- и поверх их голов тоже, намёками, прыгучим немецким, и, если не обойтись- с примесью английских фраз, но о SOS нет речи, не перейдём на английскую азбуку Морзе, значит, с Иваном и его детьми мне уже хорошо. Но когда дети присутствуют в разговоре, я держу дистанцию и , вместе с тем, словоохотливее, чем с Иваном наедине, ведь теперь я воспринимаю его не просто как Ивана, но в качестве отца Белы и Андраша, только в самом начале я была неспособна обращаться к детям по именам, пока не завметила, как они сами так поступают, но Андраш, собираясь захныкать, иногда звал отца "папа`!", должно быть, словом из прежней их жизни. В последний миг Иван решил взять меня за компанию в Шёнбрунн, ведь Андраш вправду, я это сама заметила, спросил было его: "Она с нами не пойдёт? она должна пойти с нами!" Перед обезьянником они же вдвоём повисли на мне, Андраш царапал мне руку, я предусмотрительно прижимала его всё сильней к себе, я не знала, что детские тельца теплей и чувствительнее, чем тела взрослых, Бела ревниво всё плотнее жался ко мне, лишь в пику Андрашу, с напористостью, которой я вовсе не ожидала, будто им долго недоставало той, к которой они могли бы жаться и карабкаться на неё, Иван помог нам скормить зверям бананы и орехи, пока мы карабкались и смеялись, а Бела притом успевал бросать орехи. Я старательно объясняла всё о павиане и шимпанзе, я оказалась неподготовленной к лекции в зоопарке, мне надо было бы перечесть "Жизнь животных" Брема, насчёт змей я изрядно "поплавала", не знала ,ест ли вон тот уж белых мышей, что желал услышать Бела, или- жуков и листья, что предполагал Андраш, у которого уже разболелась голова, я крикнула: "Да отойди ты!"  Но Бела с Андрашем желали ещё увидеть ящериц, и саламандр, а там-то Иван не прислушивался- и я навыдумывала , чтоб избавиться от вопросов,  невероятных историй о нравах и повадках из жизни пресмыкающихся, я знала, из каких краёв они родом, как произошли, когда спят, как жрут, как соображают, сто или тысячу лет живут они. Если б Иван получше чувствовал себя, не болела его голова от недосыпания! ведь нам понадобилось заглянуть и к медведям, мы кормили тюденей, у болшого птичьего дома я придумала всё о коршунах, и об орлах, а для певчих птиц у нас уже не осталось времени. Я должна была сказать детям, что у "Хюбнера" все получат от Ивана по мороженому, но только если добежим туда поскорее, иначе не видать нам угощения, я сказала: "Иван очень рассердится на нас!" Ведь только так можно было охладить их. "Пожалуйста, Иван, не мог бы ты нам мороженого, я уверена, ты обещал его детям (поверх детских головок в сторону: "Рlease, do me the favour, I promised them some ice-cream), ты охотнее всего выпьешь двойной кофе со сливками". Иван заказал всё неуверенно, он должно быть, совершенно утомился, пока мы втроём толкались ногами под столом, всё теснились, Бела истерически хохотал: "Что у неё за туфли, её туфли дурацкие!". За это Бела получал от меня всё новые лёгкие пинки, а Иван потерял выдержку: "Бела, уймись, а не то сейчас же уедем домой!" Но нам пришлось ехать независимо от поведения детей, Иван затолкнул их на заднее сидение, я же на миг задержалась и купила два воздушных шара, Иван этого не заметил, у меня не оказалось мелочи, некая дама пособила мне, разменяла пятидесятишиллинговую банкноту, она с грустью нежно молвила мне: "Это, наверное, ваши? У вас ведь славные детки!"  Я растерянно ответила: "Спасибо, тысячекрат спасибо, это так мило с вашей стороны!" Я неуверенно села в салом и вручила каждому из милых деток по шнурку с шаром. Иван, лишь отъехав, сказал мне: "You are just crasy, it was not nessesary!" Я обернулась назад и бросила: "Ваша сегодняшняя болтовня! Вы совсем распустились!" Бела и Андраш согнулись от смеха: "Мы болтаем, буль-буль-буль, мы болтаем!" Когда ух стало невмоготу, Иван запел, Бела с Андрашем приутихли и подпели, фальшиво и в ноту, густо и жидко:

Debrecenbe ke`ne menni
pulyakakast ke`ne venni
vigya`zz kocsis lyukas a kas
kiugrik a pulykakas*

Поскольку песни я не знала, да и петь не умею, то вздохнула про себя :"e`ljen!"**

Иван оставил нас в девятом номере, ему понадобилось отнести в бюро копии некоторые документов, а я с детьми играю в карты, Андраш подсказывает мне, он мне всегда благоволит, в то время, как Бела насмешливо говорит: "Да ты не по правилам играешь, ты идиот, извини, итдиотка!" Мы играем в сказочный квартет***, но Бела пасует, ведь сказки кажутся ему слишком глупыми, он в сказаках ничего не соображает, эта игра для Андраша и меня. Мы разыгрываем звериный и цветочный, автомобильный и самолётный квартеты, мы выигрываем и проигрываем, я чаще всего проигрываю, отчасти непроизвольно, отчасти нарочно, на счастье Белы и догоняющего нас Андраша. В городском квартете Андраш сдаётся, он не знает названий городов, я подсказываю ему, мы мешаем карточки, говорю: "Гонконг", Андраш не понимает, Бела гневно швыряет карты на стол, как господин на знаменательной конференции, которому по горло то, что остальные присутствующие не на высоте, Андраш за сказочный квартет, он прохаживается пока я предлагаю: "Сыграем же в "чёрного Петера". В него они должно быть играли тысячу раз, но они снова пышут раздражением, Бела тасует, я раздаю, карты поделены, мы сосредоточены и разделены. В итоге я оказываюсь "чёрным Петером", а Иван входит, Бела и Андраш каткются со смеху и кричат надрывая животики: "Чёрный Петер, чёрный Петер!" Уж нам приходится раз сыграть с Иваном, и мы с Белой сдаём позиции, но Бела первым вытаскивает "чёрного Петера"- и прочь швыряет карты, он хрипло кричит: "Иван, она стерва!" Мы с Иваном обмениваемся взглядами поверх детских голов. Иван разражается нутряной угрозой- и Бела уж не желает говорить. Иван "в честь праздника" угощает нас старым коньяком, Бела даже простит позволения сервировать стол, он дважды бегает на кухню, отдельно приносит рюмки, а мы с Иваном сидим и молчим, всяк -скрестив ноги, дти осмотрительно играют за столом да в тихий цветочный квартет, а я ничего о себя не строю.  Но затем я замечаю, что взляд Ивана мечется между мною и детьми, оценивающе вопрошая, пожалуй, добрый.
И так мне вечно? надо ли мне это? и надо прождать всю жизнь?

________Примечания переводчика:__________________
* -детская песенка, ничего особенного;
** - Идём! (венг.);
***- разновидности лото.

На  Тухенлауб мы договорились зайти в итальянское кафе. Иван сказал так, что дети не заметили: "Алло! что с тобой?"  По пути я обращалась с Иваном так, будто недели не виделя его. Да и времени у нас оставалось мало, Иван ,не опрашивая нас, заказал чеыре смешанные порции, ведь Беле предстояла тренировка на удалённом стадионе, она была постоянной проблемой Ивановой матушки и очень часто -Ивана, да и для Белы, которому физкультура не нравилась. Иван критиковал наши школы и их учебные планы, особенно в отношении этих  идиотских  физкультурных занятий, которые проводятся непонятно где и всегда пополудни. Да неужто эти люди здесь полагают, будто у каждого пара авто и две домашние бонны?! Никогда предже не слышала я от Ивана что-нибудь о городских порядках, он ничего не сравнивал, ни о чём не рассказывал, он весь, казалось мне, был поглощён разъездами ближними и дальними, и ещё чем-то неизбежным. Лишь по поводу этих занятий сегодня он изрядно потратил свои нервы, он говорил "у вас"- и это мне, словно  в часовой школьной тренировке отразился весь мир, к котрому принадлежу я , столь неуютный, но тогда, пожалуй, я всё порядком напугавшись, нафантазировала лишку, не знаю, как обстоят дела со школьной физкультурой там у них в Венгрии. Иван расплатился, мы вышли с детьми на улицу к авто, Андраш кивнул мне, но Бела, точно он, спросил: "Она с нами не поедет? почему же она не может поехать с нами?" Затем они все втроём прокатили по Тухлаубен, исчезли за углом свернув к Хохен-рынку, их заслонил дипломатический автомобиль. Я всё гляжу и гляжу им вслед, который давно уже простыл, я медленно  пересекаю Петерпляц к "Грабену"  ,в противоположном направлении, я бы купила пуловер себе, особенно сегодня мне хочется купить себе нечто красивое, ведь они исчезли, Иван, естественно, не мог при детях сказать, позовёт ли меня.
Я слышу, как Бела говорит: "Нет, она должна поехать с нами!"

В "Грабене" купила я себе новое платье, домашнее платье, для послеполуденного времяпровождения, для пары особенных  домашних вечеров, знаю, для кого, оно понравилось мне, такое ниспадающее и долгое, оно так много объяснит домоседу, уже сегодня. Я бы не жалала ,чтоб во время примерки здесь присутствовал Иван, Малина- уж подавно, могу только, ведь Малины здесь нет, многократно обернуться перед зеркалом, многомильно, многосаженно, небесно высоко удалённая от мужчин. На протяжении часа могу пожить вне времени и пространства, с глубоким умиротворением, уйдя в легенду, где реальны лишь запах мыла, щекотка лосьона, хруст белья, макание кисточки в лодочку с пудрой, многомысленный росчерк контурного карандаша. Завершается композиция: дама готовит себя к домашнему платью.  В укромной сосредоточенности вот и решится, что есть дама, в этом присутствует нечто от начала Творения, с его неповторимым ореолом. Надо двадцатикратно расчечать волосы, ноги должны быть присыпаны тальком, а ногти отлакированы, волосы с ног и подмышек должны быть удалены, душ начат и закончен, в ванной клубится пудра, это должно смотреться в зеркале, это должно быть спрошено у него, что на стене, должно быть, наступило воскресенье*.

Однажды у всех  дам ,они станут носить золотые туфли и платья, глаза окажутся золотыми, и станут они чесать золотые свои волосы, те посекутся, нет! по ветру разовьются её золотые волосы, будто на вороном своём она Дунай пересекла и в Ретию ступила...

День настанет, когда глаза всех дам будут из червонного золота, волосы из червонцев золотых, а поэзия рода их снова возвысится...

Я подошла к зеркалу, я исчезла в зеркале, я заглянула в грядущее, я снова наедине и не в ладу с собою. Я мигаю, снова наяву, ресницами штрихуясь. Возвращаюсь. Мгновения пробыла я бессмертной, и я , я здесь была не для Ивана, и не жила в Иване, он ничего не значил. Вода из ванной утекает. Я затворяю полку, я убираю кисточки, пудреницу, флаконы, спреи в туалетный шкаф, чтоб Малина не сердился. Домашнее платье будет повешено в шкаф, оно не для сегодня. Мне бы подышать воздухом, прогуляться перед сном. Из предосторожности, напуганная близостью Городского парка, его тенями и тёмными силуэтами, я заворачиваю на Хоймаркт, делаю крюк по левой стороне тротуара, гонимая, ведь мне этот отрезок пути не по душе, но только до Беатриксгассе, ведь он для меня снова безопасен, а с Беатриксгассе иду я по Унгарнассе до самой трассы, поэтому не могу узнать ,дома ли Иван. На обратном пути снова осмотрительна, не вижу ни 9-го номера, ни богатой панорамы Мюнцгассе. У Ивана должна оставаться свобода, личное игровое пространство, и в этот час тоже. Я взбегаю вверх, шаг- две ступени потому, что ,кажется, заурчал телефон, я рывком распахиваю дверь, она остаётся открытой за моей спинной, ведь телефон надрывается, это как сирена тревоги. Я подымаю трубку с аппарата и говорю на выдохе и удивлённо:

- Я только пришла, прогуливалась я
- Одна, естественно, как ещё, только пару шагов
- Так ты дома, как мне только
- Я с до трассы и обратно
- Я, должно быть, забыла взглянуть на твоё окно
- Я бы лучше на обратном пути
- До Сенного рынка мне не подходит
- То, что и ты уже у себя дома
- Относительно Городского парка, не знаю
- Куда я только ни смотрела, а вот
- На Мюнцгассе, там уже и мой припаркован
- Тогда лучше всего, я тебе позвоню, итак, позвоню завтра

____________Примечение переводчика:_____________________
*- буквально, если "der Sonntag", то и :"солнечный день".

продложение следует; перевод с немецкого Терджимана Кырымлы