Ингеборг Бахманн "Малина", роман (отрывок 23)

Изорванные письма, искусно перемешанные со смятыми приглашениями на выставки, на приёмы, на доклады покоятся в коробе вместе с упаковками от сигарет, посыпанные пеплом и окурками. Я спешно вынула оттуда копирку и печатные листы чтоб фпёйляйн Йеллинек не видела, чем я занималась до раннего утра. Ей же всё нипочём, она должна встретитьсь со своим возлюбленным, ей нужно передать документы. Не смотря на это она не забыла купить две шариковые ручки, но мною заданное снова ею не написано. Я спрашиваю: "Почему, ради Бога, вы не написали, вы же знаете, как мне это важно?!" И я роюсь в одной папке, в другой , мне надо попросить у Малины денег, позвонить ему в Арсенал, но к счастью напоследок нажодится конверт, он скромно вложен в "Большой Дуден" (орфографический словарь современного немецкого языка- прим.перев.) , он с тайной пометкой Малины. Никогда не забывает Малина о чем я прошу его. В нужные моменты на кухне лежат конверты для Лины, на письменном столе- для фпёйляйн Йеллинек, в старой шкатулке в моей спальне находится пара банкнот для парикмахера и каждые два месяца- пара достоинством побольше на обувь, бельё и платья. Не знаю, когда они туда кладутся, но когда пальто прохудится, Малина прибережёт мне на новое, ещё до первого холодного дня года. Не знаю, а больше денег дома нет, как Малина их всегда достаёт, как он обеспечивает нас двоих в такую дороговизну: налоги всегда им пунктуально оплачиваются, почти всегда вовремя он рассчитывается за свет, воду, телефон и оплачивает автостраховку, о которой должна заботиться я. Только раз или два нам отключили телефон, но это лишь потому, что в разъездах мы забывчивы, ведь мы в пути не шлём денежные переводы. Я с облегчением сказала: "Снова всё будто обошлось, снова мы справились, только бы болезнь не пришла, только бы с нашими зубами чего не вышло!" Малина не может давать мне много, он выделяет мне деньги на хозяйство охотнее, чем пару шиллингов на вещи, которые для меня важнее запасов в кладовой и полного холодильника. У меня есть карманные деньги чтоб бродить по Вене, скушать сандвич у Тржешьневского, а в кафе "Захер" выпить малую "коричневого" (кофе без сахара- прим.перев.), чтоб вежливо послать цветы к ужину Антуанетте Альтенвиль, чтоб Францишке Йордан в день рождения подарить "My Sin", чтоб неизвестным мне поиздержавшимся, потерявшимся, бедствующим людям, особенно болгарам, покупать билеты, одежду, давать на расходы. Малина качает головой, но его "нет" звучит только если он по моему лепету догадывается о безграничности "обстоятельств", "случая" и "проблемы", которым мы не под стать. Малина тем визирует и моё, назревающее было, отступление за "нет". Но в последний момент я позволяю себе арьегардный маневр, говорю: "Всё же, мы бы смогли если б, например, попросили Атти Альтенвиля, или если б я сказала маленькому Земмельроку, чтоб он поговорил с Бертольдом Рапатцем, у него же миллионы, или если б ты позвонил советнику министра Хубалеку!" В такие моменты Малина решительно говорит :"Нет. Я должен финансировать восстановление школы для девушек в Иерусалиме, должен перечислить тридцать тысяч шиллингов в комитет помощи беженцам, я должен помопчь жертвам наврднения в Северной Германии или в Румынии, принять участие в поддержке жертв землетрясения, я должен финансировать революцию в Мехико, в Берлине, в Ла-Пасе, но ещё сегодня Мартину позарез нужна тысяча шиллингов взаймы до первого числа, а на него можно положиться, Христине Ванчура срочно нужны деньги на выставку её мужа, а ведь он не знает, что супруга хотела их одолжить у своей матушки, но та кстати вспомнила старую ссору с ней. Трое студентов из Франкфурта не могут рассчитатьза за простой в вашем венском отеле, это срочно, ещё больше нуждается Лина в выплате взноса за телевизор, купленный в рассрочку..." Малина протягивает деньги и говорит "да", но когда речь заходит о крупных катастрофах и предприятиях, он отвечает "нет". У Малины нет никакой теории, для него всё решается вопросом "иметь или не иметь?". Если б мы по нему жили, имели б одни расходы, а не нужды, их я приношу в дом, с болгарами, с немцами, с южноамериканцами, с подругами, с друзьями, со знакомыми, со всеми людьми, с международным положением и с прогнозами погоды. Я исключение, а вот в чём Малина с Иваном схожи: к ним люди ходят не за идеей- я же должна быть светочем, внушать побольше доверия им. Но Малина говорит: "Всё вечно тебя касается, как будто глупее кого нет".  Я возражаю: "Это спешно".

В кафе "Ландтманн" ждёт меня болгарин, Лине он сказал, что прибыл прямо из Израиля и должен поговорить со мной, я размышляю, кто мне передал привет, может, кого постигло несчастье, что вышло из Гарри Голбдманна, которого я уже давно не вижу в Вене, надеюсь, он не занимается мировыми проблемами, можно предположить, что не создаёт себе никакого комитета, надо полагать, не понадобилась срочно пара миллионов, надеюсь, мне не придётся брать в руки лопату, не могу видеть их, штыковых и совковых, с той поры в Клагенфурте, когда они меня и Вильму ставили к стенке и хотели расстрелять, не могу слышать выстрелы, после карнавала, после Войны, после фильма. Надо надеяться, передаст приветы. Конечно, всё выходит не так, к счастью, у меня пока грипп и 37,8 градусов, итак, я не могу начинать новое дело и ввязываться в переделку. Не могу видеть никаких сцен, но, как я говорю, моя сцена на Унгаргассе? мой Унгаргасселянд, который я должна хранить, крепить, мой единственный край, который я должна беречь, который я защищаю, за который дрожу, за который борюсь насмерть, держу его своими смертными руками, обнимая его и здесь, сдерживая дыхание у кафе "Ландтманн" , мой край, которому угрожают пасти прочих стран. Герр Франц приветствует меня уже у дверей, он ,состроив гримасу, с сомнением осматривает переполненный зал, но я, кратко ответив ему, прохожу мимо него, кружно, ведь мне не нужен свободный стол, господин из Израиля дожидается меня уже полчаса, это спешно. Некий господин держит в руке нарочно оттопыренный, титульной полосой обращённый к входящим посетителям немецкий журнал "Дер Шпигель", ведь моему господину передали только то, что я блондинка и одета в голубое весеннее пальто, хоть ещё не весна ,а погода весьма переменчива. Господин с журналом протягивает мне руку, но не встаёт, он шепчет мне на малопонятном немецком, я расспрашиваю его о своих друзьях в Тель-Авиве, в Хайфе, в Иерусалиме, но мужчина не знает никаких моих друзей, он не из Израиля, хотя пробыл там пару недель, он только что вернулся оттуда. Я заказываю для себя у господина Адольфа большую чашку "коричневого" (кофе со сливками?- прим.перев.) ,я не спрашиваю "Что вы от меня хотите, кто вы? Что привело вас в Вену?", мужчина шепчет: "Я из Болгарии. Ваше имя нашёл я в телефонном справочнике, это моя последняя надежда". Столица Болгарии, должно быть, София, но мужчина не оттуда, я соображаю, что не каждый болгарин может проживать в столице, больше ничего не могу припомнить о болгарах, должно быть, там люди живут до глубокой старости, благодяря йогурту, но мой болгарин не стар и не молод, его лицо не запоминается, он непрестанно трепещет, ёрзает на стуле так и сяк, хватает себя за ногу. Из папки он вынимает газетные вырезки, все из немецких газет, большой лист из "Шпигеля", кивает, я должна это прочесть, именно здесь и теперь, в вырезках речь идёт о некоей болезни названной именем Морбуса Буэргера, болгарин выпивает малую чашку чёрного кофе, я без слов помешиваю свой большой "коричневый", спешно читаю, что там о Морбусе Буэргере написано, для дилетантов, конечно, но тем более этот Морбус очень странен и необычен, я в ожидании смотрю на гостя, я не знаю, почему болгарин интересуется Морбусом Буэргером. Болгарин со стулом несколько отодвигается прочь от стола, он показывает на свою ногу, она "с Морбусом". В моей голове возбуждающий прострел, сумасшедшая боль, мне она не почудилась, выстрел на этот раз желанен болгарину, что мне делать с этим мужчиной, с этим нежеланным Морбусом, чем бы помог Малина, что он сделает? Болгарин же, храня полное спокойствие, говорит, что ему вот-вот должны ампутировать обе ноги, а деньги в Вене у него вышли, а ему надо в Итцехоэ, где специализируются на Морбусе. Я курю, молчу и жду, у мен с собой двадцать шиллингов, уже за пять пополудни, банк закрыт, Морбус тут. Из-за сосернего столика кричит герр профессор Малер, коротко и гневно: "Счёт, прошу!" Герр Франц кричит любезно: "Сейчас буду!" и уносится прочь, а я -за ним. Мне надо срочно позвонить по телефону. Герр Франц молвит :"Что-то с вами, достойная фрау, достойная фрау мне совершенно не нравится. Стакан воды, Пеппи, да мигом (престо), для достойной фрау!" В гардеробе я роюсь в своём портфеле, но там нет маленького телефонного справочника, я ищу номер моего бюро путешествий в большой телефонной книге, Пикколо, маленький Пеппи приносит мне стакан воды, я роюсь в своём порфеле и нахожу таблетку, которую я от возбуждения не могу преломить, я бросаю её целиком в рот и пью воду, таблетка застревает в горле, а маленький Пеппи кричит :"Езусмарияундйозеф, достойная фрау закашлялась, могу ли я господину Францу...?!"  Но я отыскала номер, я звоню и жду и пью воду, меня соединят, меня ещё раз соединят, герр Су`хи (Suchy- чешская фамилия, прим.перев.) ещё в бюро. Герр Сухи , педантично гнусавя, молвит в сторону: "От достойной фрау прибудет господин иностранец, билет первой категории, в Итцехоэ, обычный, сверх него тысяча шиллингов карманных денег, неспешно, мы устроим, с удовольствием ,не беспокойтесь, достойная фрау, целую ручку!"
Я недолго стою в коридоре и курю, герр Франц бежит, в развевающемся фраке, любезно смотрит мне в лицо, я любезно киваю ему, мне надо курить и ждать. Через пару минут я возвращаюсь за столик с Морбусом. Я прошу болгарина срочно направиться в бюро путешествий, поезд отправляется через трн часа, некий герр Сухи всё устроит. Я кричу: "Прошу счёт!" Герр Франц пронисмится мимо нас ,на бегу бросая:"Скоро буду!" Я кладу двадцать шиллингов на стол и даю понять болгарину, что рассчиталась за двоих. Не знаю, что ему пожелать, но говорю просто: "Доброго пути!"
Иван скажет: "Ты снова приложилась".
Но Иван!
Малина скажет: "Ну вот, опять нам убыль, тысяча шиллингов пропало!" Я скажу: "Не будь же таким мелочным, я должна тебе разъяснить: этот Морбус ужасен".
Малина ответит осторожно: "В этом я не сомневаюсь, герр Сухи мне уже позвонил, твой болгарин и вправду поехал в Итценхоэ". "Видишь!- скажу я.- И даже если у него нет Морбуса и ему не отнимут ноги, то ведь хорошо, а если есть ,то нам тем паче надо было пособить". Малина скажет: "Не было б у тебя забот- я б с ними как-то да пособил тебе".
Меньше , чем через час после того я сидела в кафе "Раймунд" с прокажённым, мне тотчас захотелось вскочить и вымыть руки чтоб не заразиться ненароком, ведь я знаю, что лепра передаётся через рукопожатия, дома промыла глаза борным раствором, чтоб их, видевших изгрызенное проказой лицо. А ещё два дня тому назад накануне единственного в этом году моего перелёта я заказала такси в аэропорт потому, что было довольно поздно и я иначе не могла выбраться с Унгаргассе, и я слишком поздно заметила, что у водителя нет носа, мы уже тронулись, как я с лёгкой душой бросила "Швехат, в аэропорт!", а после, когда шофер обернулся чтоб испроситиь разрешения закурить, я только заметила, что приехала без носа в Швехат. Но в зале аэропорта я замешкалась, пропустила рейс- и срочно вернулась на Унгаргассе на другом такси. Вечером Малина удивился, что я дома а не в Мюнхене. Я не смогла улететь, мне был недобрый знак, а самолёт ведь тоже не достиг Мюнхена, он  с поломкой приземлился в Нюрнберге. Не знаю, почему такие люди встречаются на моём пути и чего они настойчиво ждут от меня. Сегодня пришли два француза, о которых я до этого ни разу не слыхала, с визитом явились, они пробыли у меня без какой либо причины до двух часов ночи, и я просто на знаю, отчего к нам приходят люди и часами не уходят прочь, почему они умалчивают о своих намерениях.  Возможно, у них нет никаких намерений, но они не уходят, а я не могу позвонить. Мне повезло: в комнату заглянули нахлебники Франсе и Троллоп- мне удалось на полчаса отлучиться чтоб покормить их "сухприками" и мелко нарезанным сырым лёгким. Коты затем вернулись в комнату и своим присутствием дали понять пришельцам, что их дальнейшее пребывание здесь нежелательно для меня.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы