Спокойной ночи!

В одной фантастической повести Гоголь рассказывает, как старый ростовщик, умирая, призвал к себе художника и неотступно просил его срисовать с себя портрет; когда работа уже началась, художник вдруг почувствовал непреодолимое отвращение к тому, что делал, и к этому отвращению примешался какой-то страх. Ростовщик, однако, все следил за работой, какая-то тоска и беспокойство светились в его лице, -- но, когда он увидел, что по крайней мере глаза окончены, в этом лице сверкнула радость. Художник отошел на несколько шагов, чтобы посмотреть на свою работу; но едва он взглянул на нее, как колена его задрожали: в глазах начатого портрета светилась жизнь, настоящая жизнь, та самая, которая уже потухала в его оригинале и каким-то тайным волшебством перенеслась в эту копию. Палитра и кисть выпали из его рук, и он с ужасом выбежал из комнаты. Через несколько часов ростовщик умер. Художник окончил жизнь в монастыре.

"...художник вдруг задрожал и побледнел; на него глядело, высунувшись из-за поставленного холста, чье-то судорожно искаженное лицо. Два страшные глаза прямо вперились в него, как бы готовясь сожрать его; на устах написано было грозное повеленье молчать. Испуганный, он хотел вскрикнуть и позвать Никиту, который уже успел запустить в своей передней богатырское храпение; но вдруг остановился и засмеялся. Чувство страха отлегло вмиг. Это был им купленный портрет, о котором он позабыл вовсе. Сияние месяца, озаривши комнату, упало и на него и сообщило ему странную живость. Он принялся его рассматривать и оттирать. Омакнул в воду губку, прошел ею по нем несколько раз, смыл с него почти всю накопившуюся и набившуюся пыль и грязь, повесил перед собой на стену и подивился еще более необыкновенной работе: всё лицо почти ожило и глаза взглянули на него так, что он наконец вздрогнул и, попятившись назад, произнес изумленным голосом: глядит, глядит человеческими глазами! Ему пришла вдруг на ум история, слышанная давно им от своего профессора, об одном портрете знаменитого Леонарда да Винчи, над которым великий мастер трудился несколько лет и всё еще почитал его неоконченным и который, по словам Вазари, был однако же почтен от всех за совершеннейшее и окончательнейшее произведение искусства. Окончательнее всего были в нем глаза, которым изумлялись современники; даже малейшие, чуть видные в них жилки были не упущены и приданы полотну. Но здесь однакоже, в сем, ныне бывшем пред ним, портрете, было что-то странное. Это было уже не искусство: это разрушало даже гармонию самого портрета. Это были живые, это были человеческие глаза! Казалось, как будто они были вырезаны из живого человека и вставлены сюда. Здесь не было уже того высокого наслажденья, которое объемлет душу при взгляде на произведение художника, как ни ужасен взятый им предмет; здесь было какое-то болезненное, томительное чувство. «Что это? невольно вопрошал себя художник. Ведь это однако же натура, это живая натура: отчего же это странно-неприятное чувство? Или рабское, буквальное подражание натуре есть уже проступок и кажется ярким, нестройным криком? Или, если возьмешь предмет безучастно, бесчувственно, не сочувствуя с ним, он непременно предстанет только в одной ужасной своей действительности, неозаренный светом какой-то непостижимой, скрытой во всем мысли, предстанет в той действительности, какая открывается тогда, когда, желая постигнуть прекрасного человека, вооружаешься анатомическим ножем, рассекаешь его внутренность и видишь отвратительного человека. Почему же простая, низкая природа является у одного художника в каком-то свету, и не чувствуешь никакого низкого впечатления; напротив, кажется, как будто насладился, и после того спокойнее и ровнее всё течет и движется вокруг тебя. И почему же та же самая природа у другого художника кажется низкою, грязною, а между прочим он так же был верен природе. Но нет, нет в ней чего-то озаряющего. Всё равно как вид в природе: как он ни великолепен, а всё недостает чего-то, если нет на небе солнца.»

Он садится с нею рядом
Он берет ее за плечи
И причудливым узором
Засверкают его речи
 
Слушай, там далеко-далеко есть земля
Там Новый Год, ты не поверишь
Там Новый Год два раза в год. Вот
Там снег, там столько снега
Что если б я там не был сам
Я б не поверил, что бывает столько снега
Что земля не видит неба
И звездам не видать с вершин
Как посреди огней вечерних и гудков машин
Мчится тихий огонек моей души
 
Тихо, тихо, тих там Нью Йорк говорит с Москвой
Москва, Москва, забери меня домой
Долгою упрямою строкой
Бежит дорога подо мной
Еще чуть-чуть и распрощаемся с землей
А ей клянется, что вернется
Совру, так с места не сойду. Врет. Сойдет
Посреди огней вечерних и гудков машин
Мчится тихий огонек моей души
 
Посреди огней вечерних и гудков машин
Мчится тихий огонек его души
 
Какая глупость, право, верить его словам
А не поверить грех
Тому который веселее и светлее их всех
Она молчит и улыбается ему
Тому, который возвращается
 
Посреди огней вечерних и гудков машин
Мчится тихий огонек его души
 
Посреди огней вечерних и гудков машин
Мчится тихий огонек моей души
 
Посреди огней вечерних и гудков машин
Мчится тихий огонек моей души
 
Тихий огонек моей души.

Продавец стоял за прилавком магазина и рассеянно смотрел на улицу. Одна маленькая девочка подошла к магазину и буквально прилипла к витрине. Когда она увидела то, что искала, её глаза заблестели от восторга…

Она вошла внутрь и попросила, чтобы ей показали бусы из бирюзы.

— Это для моей сестры. Вы можете красиво завернуть их? — спросила девчушка.

Хозяин с недоверием посмотрел на малышку и спросил:
— А сколько у тебя денег?

Девочка вытащила из кармана платочек, развернула его и высыпала на прилавок горсть мелочи. С надеждой в голосе она спросила:

— Этого хватит?

Там было всего несколько мелких монет. Девочка с гордостью продолжала:

— Знаете, я хочу сделать подарок своей старшей сестре. С тех пор, как умерла наша мама, сестра заботится о нас, а на себя у неё не остается времени. Сегодня у неё день рождения и я уверена, что она будет счастлива получить такие бусы, они очень подойдут под цвет её глаз.

Мужчина взял бусы, прошел вглубь магазина, принес футляр, положил в него бирюзу, обернул лентой и завязал бант.

— Держи! — сказал он девочке. — И неси осторожно!

Девчушка выбежала и вприпрыжку понеслась к дому. Рабочий день подходил к концу, когда порог того же магазина переступила молодая девушка. Она положила на прилавок знакомый продавцу футляр и отдельно оберточную бумагу и развязанный бант.

— Эти бусы были куплены здесь? Сколько они стоили?

— А! — сказал хозяин магазина, — стоимость любого изделия в моем магазине — это всегда конфиденциальный договор между мной и клиентом.

Девушка заявила:

— Но у моей сестры было только несколько монет. Бусы из настоящей бирюзы, так ведь? Они должны стоить очень дорого. Это нам не по карману.

Мужчина взял футляр, с большой нежностью и теплотой восстановил упаковку, вручил девушке и сказал:

— Она заплатила самую высокую цену… Больше, чем мог заплатить любой взрослый: она отдала всё, что имела.

Тишина заполнила маленький магазинчик, и две слезы скатились по лицу девушки, сжимающей в дрожащей руке небольшой сверток…

«На Покров земля снегом укрывается, морозом одевается»

Я вспоминаю одну давнюю историю из моего детства, когда я учился в первом или втором классе (не помню точно), ничего не знал о Боге и, как каждый советский школьник, считал себя атеистом.

И вот в один день (как я теперь знаю, 14 октября) наша учительница Анна Ивановна начала очередной урок со следующих примерно слов: «Дети, сегодня православные отмечают праздник Покров. Праздник этот отмечается, потому что в этот день первый снег якобы покрывает землю. На самом же деле, как вы видите, все это — глупости. Посмотрите в окно, как ярко светит октябрьское солнышко, как ласково оно пригревает землю, и вы увидите, как далеко в этом году до первого снега. Все это опровергает глупые суеверия наших предков и означает, что никакого Бога нет».

Мы посмотрели в окно — стояла теплая и ясная осенняя погода, на голубом небе не было видно ни облачка — и аргумент нашей строгой пожилой учительницы показался нам чрезвычайно убедительным. Первый урок пошел своим, чередом. Но представьте себе, что в ходе урока небо вдруг потемнело, подул сильный холодный ветер, солнце исчезло за серыми облаками, и внезапно повалил густой-густой снег! На учительнице лица не было, они выдавила кривую усмешку и сказала: «Что же, всякие бывают совпадения», а я впервые подумал… Нет, не помню, что я тогда подумал. Помню только чувство изумления, которое я испытал, глядя на густой, мохнатый, валящий плотной стеной снег. Собственно и вспомнил я об этом эпизоде много лет спустя, когда стал православным христианином и давным-давно знал, что на самом деле праздник Покрова Божией Матери ни к каком снегу отношения не имеет…

Александр Дворкин

 Fragile

If blood will flow
when flesh and steel are one
Drying in the colour
of the evening sun
Tomorrow's rain
will wash the stains away
But something in our minds
will always stay

Perhaps this final act was meant
To clinch a lifetime's argument
That nothing comes from violence
and nothing ever could

For all those born beneath an angry star
Lest we forget
how fragile we are

On and on the rain will fall
Like tears from a star like tears from a star
On and on the rain will say
How fragile we are
how fragile we are


Хрупкость

Прольётся кровь,
металл и плоть соединив.
В лучах закатных,
как гранат, застыв.
Назавтра дождь
всё смоет без следа,
Но что-то мы
запомним навсегда.

Случилось это, может быть,
Чтоб спор извечный разрешить –
Ничто не вырастет из зла,
Ничто и никогда.

Для всех, рождённых под звездой греха,
Чтоб помнили,
как наша жизнь хрупка,

Вновь и вновь прольётся дождь,
Как звёздных слёз река,
как звёздных слёз река…
Вновь и вновь расскажет дождь,
Как наша жизнь хрупка,
как наша жизнь хрупка…

"Совесть не только ангел-хранитель человеческой чести. Это рулевой его свободы, она заботится о том, чтобы свобода не превращалась в произвол, но указывала человеку его настоящую дорогу в запутанных обстоятельствах жизни".

Дмитрий Лихачев

Человеку так мало надо для счастья. И так много, чтоб это понять.