К нам Рене Магритт пришел в 91-м году репродукцией на обложке первого издания беспутного Генри Миллера. Тот покет-бук украшало возмутительно бесстыдное «Изнасилование», смущавшее, говорят, даже отнюдь не ханжу Поля Элюара, — квинтэссенция фрейдистского толкования женщины: вместо глаз — груди, вместо носа — пупок, вместо рта — ...

Впрочем, нестандартность Магритта в кругу его друзей и соратников сюрреалистов заключается в том, что этот, похожий на Эркюля Пуаро, коренастый тучненький бельгиец в буржуазном черном котелке, судя по всему, никого никогда не собирался эпатировать. Его провокационные художественные гипотезы никак не подкреплялись личными поведенческими девиациями — всеми этими оголтелыми скандалами, непредсказуемыми выходками, задиристыми манифестами, которыми, как полипами, обросли биографии «лидеров течения». Он не бил стекол витрин и не сообщал публично о своих дефекациях, как Дали, не менял жен, как Макс Эрнст, не устраивал демонстраций и не изображал из себя вождя, как Андре Бретон. Жизнь его сложилась на редкость добропорядочно и чинно, что, пожалуй, заставляет относится к исторгнутым его фантазией образам намного серьезнее, чем к аффектированным и кичливым «видениям» многих иных сюрреалистов. То, что, скажем, у увековечившего писсуар Дюшана или стращающего обывателей «каннибальским манифестом» Пикабиа могло казаться забавой, бравадой, претенциозной игрой, у Магритта обретает основательность некоего драматического знания.

[ Читать дальше ]