Во дворе стояла одинокая скамейка. Скучный, современный двор. Четыре девятиэтажных дома и один шестнадцатиэтажный стояли кружком, создавая этот самый пустой двор. Здесь не смеялись дети, никто не строил замки из песка, не играли старики в домино, даже в мяч никто не играл. Иногда сюда забредала собака. Ее шерсть, подобно прическе Анжелы Дэвис возвещала миру о характере, а взгляд говорил больше, чем выпускник гимназии, ведь теперь в школе не говорят, а все больше пишут.

Когда собака начинала лаять, двор приходил в движение. Выглядывала из окна недовольная домохозяйка, первоклассник с любопытством смотрел в щелку между двумя шторами, старушки просыпались, вспоминая прежние времена, когда во дворе их детства было суетно и тепло, а во двор выходили, как по тревоге, танкисты.
Первый:

-и что ей надо? Каждую субботу лает!

Второй:

-Зубы больные, вот и злится. Видели, какие у нее зубы?

Третий:

-она беременная, глядите, как соски вздулись.

Четвертый:

-скажешь тоже, она старая. Я помню, видел ее из окна и в прошлом году.
Скамейка безмолвно подслушивала философскую беседу танкистов. Их зады были небольшие, веса мало, но отчего-то ломило все досточки после их разговоров. Ветер жонглировал их словами и отказывался нести сюда запах из соседнего двора, где неожиданно, среди царства бетона и безмолвия выросла дикая абрикоса. Собака, словно понимая человечью речь танкистов, покидала двор. Она была единственным живым существом, которая слушала пение скамейки и одобрительно клонила морду в сторону, раскрывая пасть с любопытством.

Только ей скамейка по ночам признавалась, как горестно от того, что перестали люди выходить во двор. Собака лапой терла скамейку, спрашивая: «А танкисты?» На что скамейка потрескивала на ветру: «Они приходят лишь поговорить о тебе и совсем не интересуются моими ариями».

Первый танкист:

-собака больная. У нее бешенство. Я бросил в нее палку, а у нее ни пены, ни крови.

Второй танкист:

-нет крови? Может она вампир? Я когда ее за хвост тянул, она показала мне клыки.

Третий танкист:

-а язык глядите, какой мясистый, может это она птиц съела? Вы заметили, сюда не прилетают птицы!

Четвертый танкист:

-они на дерево прилетали, а когда из него сделали скамейку, одна собака осталась.

Вечером во двор спустилась шелуховая тоска. Одно за другим погасли окна, похолодало. Послышался лай и тогда первый танкист взял камень в руку и, не целясь, поставил печать на черепе собаки со словами:

-молчи, и без тебя тошно.

А второй танкист ухватил лапы и проволокой начал связывать, приговаривая:

- все тихо доживают, а тебе, выскочка, что надо? Разлаялась тут.

Третий и четвертый танкисты подбежали и начали оттягивать уши собаки в разные стороны.

Земля гудела фугой, а скамейка, видя, как глаза собаки бросили на нее предсмертный взгляд, запела:

-не уходи, милая, дорогая, родная, только не уходи, я смогу, я сейчас вырву себя из земли и помогу тебе.

Собака не лаяла и не скулила. Ее, разорванная пасть танкистами, безжизненно кровоточила, глаза смотрели в небо, а скамейка – единственное живое существо этого двора все пела:

-только не уходи, не уходи, не оставляй меня здесь одну!!!! НЕ УХОДИ!!!!!