Когда-то в школе мы часто писали сочинения. На самые разные темы, не то, что сейчас. Мы учились думать и излагать на бумаге то, о чем думаем. Мы учились анализировать, сопоставлять, сравнивать. Мы познавали жизнь.
Помню, как писали сочинение по Грибоедову. Мне почему-то стало жаль Мочалина. Не потому, что он был мне симпатичен, отнюдь. А потому, что нужно было написать о нем в сочинении плохо: какой он приспособленец, лицемер, трус, подлец... А Чацкий - герой.
Я взяла и написала, что Чацкий не лучше Молчалина. Что хорошо ему много говорить, потом встать в позу и крикнуть: "Карету мне, карету!". У него много денег и он может позволить себе просто так взять и уехать. Ну и так далее. А дальше, мол, что? Уехал, а выход где? Мир вокруг Чацкого, который он так не воспринимал, остался ведь прежним, несовершенным.
Написала я много. Горячо, с юношеским максимализмом. И прибавила в конце: могу написать то, что требуется по программе, но не хочу, потому что у меня есть свое мнение.
За сочинение мне не поставили ничего.
Была беседа и пришлось сочинение переписывать. Правильное.
Моя любимая учительница долго переубеждала меня и говорила, в чем я ошиблась в своих суждениях.
Я сейчас думаю, насколько сложно было нашим учителям с нами.
Потом я начала читать Льва Толстого. Финал "Воскресения" поверг меня в шок.
Как это - прощать? Да еще бесконечно?
Что: и убийц, и насильников, и подлецов?
Да еще и щеку другую подставлять!
Я полночи сидела и писала в тетрадке свои соображения насчет прощения. Возражала Толстому, вела с ним полемику. Исписала всю тетрадку. А потом, вся гордая и довольная собой, пошла к учительнице показывать.
Сейчас я думаю, как в эпоху воинствующего атеизма, моей учительнице пришлось объяснять мне библейские истины о добре и зле. Где она нашла подходящие и доходчивые слова, не упомянув ни разу, что Толстой дословно приводит в эпиграфах и в финале "Воскресения" евангельские цитаты:
Матф. Гл. XVIII. Ст. 21. Тогда Петр приступил к нему и сказал: Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз?
22. Иисус говорит ему: не говорю тебе: до семи, но до семижды семидесяти раз.
Иоанн. Гл. VIII. Ст. 7 ...кто из вас без греха, первый брось на нее камень.
И концовка:
«мысль о том, что единственное и несомненное средство спасения от того ужасного зла, от которого страдают люди, состояло только в том, чтобы люди признавали себя всегда виноватыми перед Богом и потому не способными ни наказывать, ни исправлять других людей. Ему ясно стало теперь, что все то страшное зло, которого он был свидетелем в тюрьмах и острогах, и спокойная самоуверенность тех, которые производили это зло, произошло только оттого, что люди хотели делать невозможное дело: будучи злы, исправлять зло... Ответ, которого он не мог найти, был тот самый, который дал Христос Петру: он состоял в том, чтобы прощать всегда, всех, бесконечное число раз прощать, потому что нет таких людей, которые бы сами не были виновны и потому могли бы наказывать или исправлять...
С этой ночи началась для Нехлюдова совсем новая жизнь не столько потому, что он вступил в новые условия жизни, а потому, что все, что случилось с ним с этих пор, получало для него совсем иное, чем прежде, значение. Чем кончится этот новый период его жизни, покажет будущее»...
Но я поняла.
Настолько, насколько была способна в свои неполные четырнадцать лет...
Потом был Достоевский. Сложный, совершенно непонятный. Но он тоже говорил о том же: о добре, зле, о прощении и том, что человек должен пройти через страдания, жертвы и тогда он обретет духовное бессмертие...
Как все это не вязалось с пролетарскими писателями!
"Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный.
То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и - тучи слышат радость в смелом крике птицы.
В этом крике - жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике... "-
Это звучало здорово и очень красиво.
Но призывало к чему-то совсем другому...
Мы ищем истину всю жизнь, не только в четырнадцать лет.
Мы спотыкаемся и падаем. Вновь поднимаемся и идем. Дальше, вперед? Или назад?
Уже нет рядом учительницы, которая все объяснит. И я уже не школьница...
Или - нет?
Мы - вечные школьники в этом мире куда пришли жить, страдать и любить...
мое школьное фото.
Автор - одноклассник Володя Клих