Дядька был деревенский книгочей. У него было два шкафа
книг, среди которых многие могли бы считаться библиографическими редкостями. У
него я впервые познакомился с «Введением в философию» Карпова. С «Трактатом о
самопознании» Джона Мэйсона (Месона в русском написании). Да и Платона меня
научил понимать он, а не университет.
Разговор, о котором я хочу рассказать, был после того,
как он заставил меня прочитать «Апологию Сократа» и «Федона». Разговор этот уже
сильно позабылся, и я не знаю, почему мы заговорили о смерти. Помню только, что
разговор у нас пошел о том, что ты четко видишь какое-то разделение себя на
несколько частей, то есть Я, душу и тело. Вот после этого он прервался, порылся
в одном из шкафов и дал мне томик Платона в каком-то старом издании:
— Читай. Вот это и это.
Я прочитал, и это было любопытно. Тем более, что
философию я изучал еще в советском вузе, где нас Платона читать не заставляли.
Во всяком случае, я этого не помню. И если «Апологию» я и прочитал тогда
самостоятельно, то уж «Федона» точно читал впервые. Но Дядька даже не стал со
мной обсуждать сами диалоги. Он сразу же вернулся к предыдущему разговору.
— Ты, душа и тело. А что такое дух? — спросил он. — Это
ты или это душа? Но не тело явно, да? Ну, ты или душа?
— Наверное, я, — говорю. — Это высшее же по сравнению с
душой.
— То есть твой дух — это ты?
— Слушай, раз мой дух, — значит, это не совсем я.
— Ну, так а что же это никогда не интересовало тебя:
что же это такое?
— Как не интересовало, всегда интересовало!
Он засмеялся. Я было чуть-чуть обиделся, но быстренько
сообразил, что он имеет право меня высмеивать, — а что это, действительно, за
странность, что меня это всегда интересовало, а я ни разу пальцем о палец не
ударил, чтобы понять и разобраться. Как все люди в этом мире, кстати сказать.
Тут я соображаю, как бы ловлю сам себя на этой мысли, что никто из знакомых мне
авторов никогда не пытается понять, что такое дух. А если пытается об этом
говорить, то сразу начинает повторять что-нибудь из древних, например, из йоги,
что Дух — это есть Я.
И это означает, что мы либо очень хотим знать, но
ничего не делаем, чтобы познать Дух, либо сразу верим другим и знаем правильные
ответы, но все равно ничего не делаем. Точно сама возможность задаваться
подобными вопросами ушла из этого мира вместе с древними. А их все равно не
переплюнешь, так не к чему и рыпаться!..
— Так ты давай просто посмотри, — предложил тут Дядька.
— Ну, вот ты, примерно, чувствуешь, что такое Душа, да? Ты можешь сейчас тело
почувствовать, а теперь присни. Расслабься, вот так, привались в уголок,
почувствуй, что тело засыпает, давай усыпляй тело, в дрему...
Дреме меня учил еще Степаныч. Я это состояние словил и
довольно легко находил. И с Дядькой я хорошо приснул — глубоко, но с очень
ясным осознаванием себя. Вероятно, он меня поддерживал своим сознанием.
— Вот ты чувствуешь, — продолжил он, как только я
задремал, — как начинаешь отключаться от тела, значит, ты куда-то переходишь. В
другое тело. Вот это душа. Скажем, душа. Там что угодно может быть, не точно
душа, но все равно это уже не тело. А если и тело, то какое-то другое. При этом
ты еще и осознаешь его, значит, это и не ты. И вот теперь ты видишь тело,
видишь душу и осознаешь себя, а где Дух?
— Черт его знает, где дух, — там в дреме отвечаю я и
даже умудряюсь скорчить недоуменную харю. И хоть снаружи ничего не отражается и
ничего не звучит, Дядька этим удовлетворяется и продолжает со мной беседовать.
— А давай с тобой просто по языку поговорим.
Дядька — он любитель был с языком работать, то есть
разбираться в значениях слов.
— Что про дух говорят, какие есть разговорные
выражения: сила Духа или не сломленный Дух. Значит, Дух можно сломать? Да, в
человеке можно сломать Дух. То есть ты борешься за что-то, а Дух не сломлен.
Сдался, значит, у тебя Дух сломали. Похоже на то?
Я снаружи молчу, но внутри вовсю соглашаюсь. В таком
состоянии лишнего ничего, и потому в мозгах, как говорится, кристальная
ясность, и очень хорошо думается.
— Так что, получается, пока ты не сдаешься, у тебя Дух
цел, а как ты сдался, можно считать, что твой дух сломался.
— Похоже, — соглашаюсь я.
— Значит, дух — это те решения, которые ты удерживаешь?
Принял и держишь?
Я призадумался. Вот так я на Дух никогда не смотрел.
Дух — это что-то святое, что никто трогать не должен. Даже я сам, как на
деле-то вышло. И оно вроде как бы правильно. Вон ведь какое унижение Духа
получается, если в нем копаться начинаешь. С другой стороны, я уже ученый и
знаю, — никогда не доберешься до настояшего ответа, если не начнешь решать и копаться.
И если искренне не принять то, что высовывается наружу, то сокровенное так и
останется недоступным.
Нет, думаю, так не пойдет! Буду следовать за Дядькой до
конца: вот я принял какое-то решение...
— Допустим, — продолжает он, — ты попал в тюрьму или
тебя в плен взяли, и тебя заставляют предать своих, — пока твой дух не сломлен,
ты же не предашь? А если ты предал, то ты чувствуешь, что или ты выбор сделал,
или тебя сломали. Но что значит тебя сломали? Дух сломали. Твой дух борьбы
сломали.
— Точно. Похоже.
— Так может дух не совсем решения, а способность
принимать и удерживать решения?
Мне там, в дреме, даже легче стало от такого
определения, потому что, если Дух — просто решения, — это вроде как-то уж очень
разрушительно для моего самоосознавания. А вот способность принимать и
удерживать решения, способность быть верным собственным решениям — это гораздо
значимее и как-то приемлемее. А может, способность эта сама зависит от Духа? —
вдруг приходит мне вопрос. И Дядька, точно ясновидящий, тут же повторяет его.
— А может, эта способность удерживать решения зависит
от Духа? Язык принимает такое выражение? Принимает. Значит, Дух — не совсем
способность. А что же он тогда такое?
Я оказался без ответа. Вишу, точно в пустоте, и никаких
мыслей. Дядька точно почувствовал это и говорит:
— Посмотри внимательно, в каких случаях ты в состоянии
удерживать решения? Когда ты готов ради них идти на смерть, верно? Ну, этот
пример с пленом, с тюрьмой, когда опускают, ломают...
В дреме чем хорошо думать? Ничто лишнее для тебя не
существует. И там я слышу Дядькины слова, но воспринимаю их не совсем словами,
а скорее, полнокровными образами. Полнокровными — по сравнению с обычными, что
вызывают у нас слова. И настолько этот образ, что создал Дядька, оказался
полнокровным, что я вдруг отчетливо почувствовал, что Дух и Смерть — это что-то
очень близко стоящее и друг без друга пониманию не доступное.
— И значит, — продолжает между тем Дядька, — если
вспомнить понятие силы Духа, Дух это не способность, а сам способен ту же силу
вкладывать в наши решения. Значит, в нем есть какая-то сила. А где у тебя сила?
Ну, давай начнем по порядку.
Я там, в дреме начал, а Дядька здесь снаружи каким-то
образом мои мысли читает и озвучивает. И ведь точно озвучивает. То ли телепат,
то ли я по какой-то прописи иду, где мысль всех людей русской культуры делает
обязательные шаги, и ошибиться невозможно.
— Мышечная сила в мышцах, — произносит он мою первую
мысль. — Душевная сила. Значит, у души тоже какая-то сила есть, потому что от
душевных сил зависит твое психическое здоровье, по крайней мере, срываешься —
не срываешься, психуешь — не психуешь — это все душевные силы. Вот видишь,
нашли и другие силы, как поискали, смотри, как интересно! Ну и, конечно, та
самая сила Духа...
И тут самое интересное, что ты своими решениями, то
есть силой Духа можешь противостоять любым сложностям жизни в том случае, если
ты готов к смерти. И значит, жизнь тебя ломает в том случае, если ты не готов к
смерти, а готов к жизни!.. Вот ведь какая странная штука!
Не получается ли у нас, что Дух твой нацелен на смерть,
а вот то, что тебя ломает, нацелено на жизнь?
Я, как только эта мысль в меня вошла, как-то странно
заплавал в своем состоянии. И даже слегка куда-то начал отлетать. Мысль: дух
смерти во мне, что ли?! — пронзила, точно всполох. Я даже напугался, начал
бороться и выскочил из дремы.
Но Дядька к этому спокойно отнесся. Просто сидит и ждет
ответа, словно мы все это время беседовали. Поэтому я собрался и вытащил
последнюю мысль, что у меня была в том состоянии:
— Что же, я нацелен на жизнь тела? Когда я выбираю жить
в теле, то жизнь меня ломает. Почему?
— Сам, — говорит, — смотри. У тебя все ценное, все,
ради чего ты живешь, — в этом мире. Ты живешь ценностями тела. Потеря тела —
это вовсе не страшно, страшно потерять то, что ценно для тела. И не потому, что
ты действительно так ценишь или любишь свое тело. Не потому, что ты
действительно хочешь жить телом. А потому, что уйти из мира, пока все
намеченное не получено, — очень больно!
Я не понял и остался молча сидеть, глядя на него с
вопросом.
— А ты сам посмотри. Ты только что мог уйти из тела, но
не ушел, — меня опять сполохом пробило от этих его слов, и я весь передернулся.
— Да ты не цепляйся за такую ерунду. Подумаешь, ушел из тела! Ты вспомни то
свое состояние. Вот если бы в этом состоянии ты не о Духе вместе со мной думал,
а о том, что недоел, недополучил, недолюбил, недоненавидел!.. Что не
вздрагиваешь?!
Я действительно не вздрагивал. И сполоха не было. Было
просто тоскливо. Я еще слишком был близок не к пониманию, а к некоему
телесно-внетелесному ощущению того, что это все значило. Уйти из жизни с таким
грузом было бы пыткой из пыток.
— Вот и получается, что мы не просто любим телесную
жизнь. Мы изнасилованы ее любить. И пока не отлюбим все, что тело любит, нам из
него уходить нельзя, нам из него уходить больно, и уйдя больно, а может, и еще
хуже! А кому больно, не задумывался?
Еще один вопрос, который меня поверг в замешательство.
Мне больно? А кто такой Я, если мне и без тела больно? Наверное, душе...
— Душе? — переспросил он, точно подслушав. — Так о ком
мы заботимся, когда любим телесные наслаждения? Ради кого мы ими захлебываемся?
Ради тела, чтобы оно обжиралось, или ради души, чтобы ей эту телесную боль с
собой не уносить?
И что же тогда Дух? Чем его можно сломить? Угрозой
телесных пыток. И угрозой загробных мук. Так? Значит, он вне этого? Он и не в
теле, и не в душе? Через них до него можно добраться, но он за ними? Это один
вопрос. А вот следующий.
— Через что можно добраться до Духа, ясно. А кто может
до него добраться?
– Я.
— Верно, Я. Причем, просто приняв решение сдаться. Про
тебя после скажут: сломался. Но ты знаешь, что это ты сломал собственный Дух. А
что ты на самом деле сделал? Избрал не терпеть какие-то муки. Либо телесные,
либо душевные. Просто избрал, принял решение. И вот еще вопрос. А какое решение
ты принял?
— Получается, что я принял решение отказаться от Духа и
жить либо в теле, либо в душе?..
Прозвучало это у меня как-то жалостно. Дядька даже
засмеялся.
— Да ладно, не расстраивайся так! Ты принял всего лишь
одно простейшее решение: мое время не пришло, и я пока поживу здесь. Не слишком
ли ты о себе мнишь — от Духа он отказался! Для того, чтобы отказаться от Духа,
надо быть хозяином и себе и ему, а ты хозяин?
Я только пожал плечами: а что на такое ответишь?!
— Не знаешь? Вот то-то и оно!..
Вот с этого и началось для меня самопознание, которому
я являюсь хозяином.
А. Шевцов Введение в самопознание
