


Давай красиво выпьем кофе,































Хочу добавить стихотворение о любви, но не о человечьей, а о собачьей. Его нашла в маминых тетрадках, и до сих пор когда читаю, слезы наварачиваются. Если кто узнает автора буду благодарна.

Хозяин погладил рукою Лохматую, рыжую спину: - Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою, Но все же тебя я покину. Швырнул под скамейку ошейник И скрылся под гулким навесом, Где пестрый, людской муравейник Вливался в вагоны экспресса. Собака не взвыла ни разу, И лишь за знакомой спиною Следили два карие глаза С почти человечьей тоскою. Старик у вокзального входа сказал: - Что? Оставлен, бедняга? Эх, будь ты хорошей породы... А то ведь, простая дворняга! Огонь под трубой заметался. Взревел паровоз что есть мочи. На месте как бык потоптался, И ринулся в непогодь ночи. В вагонах, забыв передряги, Курили, смеялись, дремали... Тут, видно, о рыжем дворняге Не думали, не вспоминали. Не ведал хозяин, что где-то По шпалам, из сил выбиваясь За красным мелькающим светом Собака бежит задыхаясь! Споткнувшись, кидается снова, В кровь лапы о камни разбиты. Что выпрыгнуть сердце готово Наружу из пасти раскрытой. Не ведал хозяин, что силы Вдруг разом оставили тело И, стукнувшись лбом о перила, Собака под мост полетела... Труп волны несли под коряги... Старик! Ты не знаешь природы: Ведь может быть тело дворняги, А сердце чистейшей породы!!!
Вот и сейчас еле допечатала, слезы накатывают.

Когда сгорит бумажный самолётик, и все поймут: он был ненастоящий,
То в серой горстке пепла вы найдёте сокровище моё – мой «чёрный ящик».
В нём будет всё – про мокрую аллею, свет фонаря под сомкнутые веки,
Про то, о чём ни капли не жалею, – уверенность в случайном человеке,
С которым самолётик мы сложили и ринулись в нелётную погоду
Парить над вашей глиной, тёмной, жирной, кружить в обнимку, весело и гордо…
Он был хорош, мой лётчик-испытатель. И странно, что нас сбили – кроме шуток.
Никто меня не предал, перестаньте! Мне просто не хватило парашюта.(с)