Конечно же, все врут. Только врут по-разному; с разной целью и степенью изощренности.
По большому счету, я вру в двух случаях: когда не хочу расстраивать и огорчать кого бы то ни было. И когда хочу, чтобы меня оставили в покое. Отъебались, проще говоря.

А так – врать мне лениво. Ложь, как и ненависть, требует больших психоэмоциональных затрат. И свободной памяти, а она у меня обычно занята всякой фигней.

Даже когда попрошайки назойливо клянчат деньги, я говорю, что не дам, а не так, мол, у меня нет мелочи. Кстати, работает лучше.

Рассказываю Моей о прецеденте в российском судопроизводстве, когда мужика, курившего на своём балконе, оштрафовали на 5000 рублей за то, что дым от его сигарет мешал соседу:
– В то время, как в Канаде полностью декриминализировали марихуану, в России давят еще и курильщиков. Вот как им теперь быть? В глухой лес выезжать покурить?
– А и правильно. Надо еще всё сдобное и сладкое так же продавать: убрать витрины, оставить только ценники. Запретить рекламу, предупреждать о показе сдобного и сладкого в фильмах. И в общественных местах чтобы не жрали пироженки, а только дома. Ночью. С выключенным светом.
– Под одеялом?
– Да, под одеялом.

Вообще, конечно, с запретами, которые касаются табакокурения, какая-то нездоровая хуйня творится. Хорошо, что у нас не прецедентное право.

– Можно придумать любую херню про любовь, войну, друзей или бухло, выдать за ремарку Ремарка, и это прокатит.
– Сейчас так и делают.
– За Ремарка обидно.

Не люблю цитировать цитаты из цитатника великих людей. Распространенные, как правило, вырваны из контекста и максимально обтекаемы. Можно прилепить к чему угодно, легко меняя знак и градус коннотаций.
А эта подборка зацепила своей близостью моим мироощущениям:


Человек может видеть в другом лишь столько, скольким он сам обладает, и понять другого лишь соразмерно с собственным умом...
Любой ум останется незамеченным тем, кто сам его не имеет...
Существует лишь один способ показать дуракам свой ум — не разговаривать с ними.

* * *
Большинство людей настолько субъективны, что в сущности, их не интересует никто, кроме самих себя.
Потому–то они так легко обижаются и оскорбляются...
У иных дело доходит до того, что высказать в беседе с ними свои достоинства и свой ум — значит нанести им оскорбление...
Зато так же легко расположить их к себе путём лести.
Поэтому их суждения никогда не бывают объективными и справедливыми.

* * *
Ясный ум среди глупцов подобен человеку, у которого часы идут правильно, тогда как все городские часы поставлены неверно.
Он один знает настоящее время, но что ему от этого? — весь город живет по неверно поставленным часам...

* * *
Если бессмыслицы, какие нам приходится выслушивать в разговоре, начинают сердить нас,
то надо вообразить, что это разыгрывается комическая сцена между двумя дураками; это испытаннейшее средство...

* * *
В какие бы формы не облекалась человеческая жизнь, элементы ее всегда одни и те же,
и потому сама она в существенных чертах всюду одинакова, протекает ли она в лачуге, при дворе, в монастыре или в полку...
События нашей жизни похожи на картины в калейдоскопе, где при каждом обороте мы видим нечто новое; на самом же деле — это все одно и то же.

* * *
То, что людьми принято называть судьбою, является, в сущности, лишь совокупностью учиненных ими глупостей...
и если дурные поступки искупляются на том свете, то за глупые — придется расплатиться уже на этом

* * *
С точки зрения молодости жизнь есть бесконечно долгое будущее; с токи зрения старости — очень короткое прошлое...
Нужно долго прожить, чтобы понять, как коротка жизнь...
В юности даже само время течет гораздо медленнее; поэтому первая четверть жизни — оставляет по себе несравненно больше воспоминаний...
В молодости преобладает созерцание, в старости — размышление; первая — период поэзии, вторая — философии...

* * *
Мудрецы всех времен постоянно говорили одно и то же, а глупцы, всегда составлявшие большинство, постоянно одно и то же делали — как раз противоположное; так будет продолжаться и впредь.
Вот почему Вольтер говорит: «Мы оставим этот мир столь же глупым и столь же злым, каким застали его».

Шопенгауэра я читал только «Мир как воля и представление». Давно уже. Потому и песТня древняя:

Вчера говорили о том, почему у нас не грабят магазины и банки так, как в США, например? Ну, там, как в кино: пришел грабитель даже не с муляжом пистолета, а с бумажкой, на которой написано «У меня бимба, отдавай все деньги», и ему отдают.
Причин много, на самом-то деле.
Во-первых, институт страхования у нас не развит. Магазин может быть просто не застрахован.
Во-вторых, ценность человеческой жизни у нас все еще очень низкая. Даже собственной. Отголоски наследия российского империализма.
И, в-третьих, банальная боязнь потерять работу. Еще хорошо, если этого клерка или продавщицу просто уволят. А могут и долг повесить. Вообще это страшно, когда боязнь смены социального статуса выше, чем боязнь за собственную жизнь.
Например:

– Ты же моя любимая женщина?
Моя любимая женщина перестала сосредоточенно сопеть мне в ухо под фильм «Модильяни».
– Конечно твоя! – и засопела вопросительно.
– Просто мне лень каждый раз писать в заметках «моя любимая женщина». Хочу сократить – эМэЛЖэ?
– Это ужасно!
– Моя ЛэЖэ?
– Как последний выдох господина Пэжэ.
– ЭМЖэ?
– Как туалет!
– Ладно, будешь просто Моя.
– Попахивает махровым мужским шовинизмом, но ладно.

Так вот, вчера с Моей в частности разговаривали о том, почему гроб имеет такую форму. Сошлись на том, что, во-первых, чтобы сразу отличать от обычного ящичка. И во-вторых, чтобы было понятно, где голова, а где ноги. Хотя проще было бы написать «НОГИ», как было вышито на одеялах в богадельне у Ильфа и Петрова.

Еще говорили, что Шагал по духу чем-то напоминает Модильяни. Неуловимо чем, но что-то есть.

Так много вопросов, так мало ответов.