У острых ощущений есть граница, и если перед ней остановится, как нож вдруг застывает у пределов любой ему подвластной оболочки, то чувство отрешенного кусочка вдруг возникает в каждом из возможных путей для одиночного пореза. Для рук бывают сносные протезы, для ног они годятся, и бывает, что с чужеродным этим продолженьем ходить и даже бегать удается. Смеется хорошо, кто не смеется над глупостью своей спустя столетья, кто из любви слагает междометья и сбивчиво срывается на кашель, с одной лишь целью вслух не проболтаться о том, как электричество из пальцев не вытекает больше, и в протезе сердечной мышцы множится остаток.
Тук-тук, и между сомкнутых лопаток свернется стих в бумажный самолетик, воздушный змей, красивейший во флоте любовной авиации, что где-то уткнется в ее место на планете и шорох неразвернутой бумаги три раза попытается сказать ей, что все протезы в общем-то прижились, но вот один в котором что-то живо, пытается нарочно оторваться.

ныне присно и вовеки веков

Здесь глаза застывают найдя свой возможный предел
наблюдатель становится тем на что долго глядел
молоком в белой кружке щербинкой по краю каймы
чьей-то вещью ненужной и лампочкой взятой взаймы
опадающим лесом туманом вдоль русла реки
вдалеке поездами которыми движут гудки
стаей жирных гусей с диким шумом бегущих к воде
в подготовке к отлету на зиму но в правду к еде
пустотой за окном пустотой у окна и внутри
что бы ни было дальше садись замолчи и смотри

http://md-eksperiment.org/event.php?id=7893

Когда вода в реке достигнет летней кондиции
Я буду весел и очень пьян по традиции

Происходящие из отцов и кровных обид своих матерей,
На истощение в грязь лицом, харкая в лица закрытых дверей,
Мерно и верно чеканя шаг, трубку бросая на полпути,
Вместо ура кричим – не мешать и продолжаем туда идти,
Где нам давно не давали пройти, где перед носом захлопнули дверь,
И сохраняем отцовский стиль, вместо одной выбирая две
Полных бутылки, крепких стены, трудных судьбы и ночи без сна.
Добрые дочки, лихие сыны копят наследство, пытаясь не знать,
Что отдают своим детям на жизнь, кроме заветов, клятв и обид.
Острые ложки, тупые ножи, сердце которое вечно болит.

Вещи падают на песок в переплет сосновых корней. С головой под воду бросок и минуту живешь в тишине.
Кто теперь пожинает плоды, кто не выучил свой урок и глядит из речной воды, как июнь идет за порог?
На вопросы ответов нет, да и надо ли? Знаешь сам – ни с одним кто знает ответ не случаются чудеса.

Меда ли, крови ли, яда ли, что бы мы там ни делали, мне от тебя не надо.
Знаешь, на самом деле, все это лишь обряды – подлости, зла, добродетели.
Сами себе свидетели, сами себе награда. Ты не бываешь рада, если тебя заметили.
Я нахожу отраду в точке на белом свете, где ни один из смертных всуе не кажет имя.
Черт бы со всеми с ними – был бы табак и ветер, красное и сухое, двадцать часов покоя,
Пепел на сигарете вздрагивал и кружился, в каждом своем ответе мы вынимали жилы,
Каждым своим вопросом грели бы нетерпенье. Девочка-загляденье, ангел простоволосый.

Я посмотрел на календарь и понял, что куда ни плюнь
Через неделю в городах почти закончится июнь.
Среда – живительный рубеж тех, кто до неба достает,
А вот достать до потолка, увы не может, как ни врет
Себе от том, что есть мотив. И цель ясна, а проку нет.
Умельцы кратких перспектив, приверженцы грядущих лет:
Не хочешь очень, но идешь, и очень хочешь, но стоишь.
Твой годовой круговорот не кабала, а только лишь
Рабочий график и дела, поставленная кем-то цель,
И на какой-то из реклам читаешь: «Оставайся цел,
Наивен, бодр, смел, горяч – все то, что некуда девать.
В наборе редкостных удач ты помещаешься едва.
И кто там после разберет – ты шут, лакей или портной?
Когда за полдень лезет год – июнь уходит за спиной,
Как, вдоволь навалявшись кот, как переспевший сладкий фрукт.
Слегка подкрашенный компот, в который ягодку кладут,
Чтоб приукрасить бытие и успокоить в сердце дрожь.
Мой миокард не так хорош, чтобы теперь любви твоей
В нем не болеть. Прости. Забей…
Умрешь когда-то, как и я – смешная родинка моя
Не перестанет быть твоей.

Тридцать девятого декабря, сорок второго марта, будто бы в понедельник
Тополи встали в ряд, картой не билась карта, будто мне было дело.
Все они говорят о подтасовке фактов, шитых ниткою белой.
Делаешь вид, что рисуешь, я тут с вопросами «как ты». Будто интересуюсь
Делом твоим, а не телом. Признаки катаракты – видеть чужие пределы,
Не откликаться несмело, не отзываться на почту, кратко отписывать в блоге...
Милый, она сумела – больше тебя не хочет. Кастинг. Вакансия бога.
Ровный девичий почерк.