Гуго фон Гофмансталь "Глупец и Смерть" (отрывок 1)

* * * * *,................................................................................................ !:)

Действующие лица:
Смерть;
Клаудио, дворянин;
его Камердинер;
Мертвецы: Мать Клаудио; его Возлюбленная; Друг его юности.

Действие происходит в доме Клаудио. Костюмы 20-годов предыдущего (ХIХ-прим.перев.) столентия.
Студия Клаудио обставлена в стиле амипир. В глубине, справа и слева- большие окна, окно посредине выходит на балкон, откуда  спускается лестница в сад. Справа и слева- одностворчатые лёгкие двери: справа, она укрыта зелёной сборчатой занавесью,- в спальню. У окна слева- письменный стол, при нём- кресло. У стены справа - готический, потемневший резной ларь, над ним- средневековые музыкальные инструменты. Почти чёрная от древности картина некоего итальянского мастера -на стене, задрапированной насветло, почти белой, с позолотой и лепнинами.

Клаудио (одиноко смотрит в окно; закат)
Последние холмы уже горят
окутаны эмалевым сияньем.
В златой кайме небесный алебастр
долину тенью хмурой укрывает.
Так рисовали прежде мастера
обла`чное подножие Мадонны.
Оплыла тьмой далёкая гора;
луга уснули в голубой истоме.
Закатный луч с вершиной отыграл,
вонзился в дол- и, обессилев, помер.
Тоскующему, мне, о сколь близки
те одинокие насельцы склонов,
кому в разор охват тугой руки,
чьи головы покой поклоном ломит.
А поутру чудесный веторок,
разут и дик, резвея, пробежит-
разбудит луговой народ-
и рой пчелиный божий закружит.
Природа им- удел и мастерская:
в стремленьях тварный брызжет естество,
то круговертью живность окрыляя,
то, утомив, клонит в невечный сон.
Помалу пятясь, золочёный шар
уж в изумруде моря утонул-
и озарил карминовый пожар
прибрежную порто`вую страну,
которая детей своих дари`т
наядам, колыбельные поющим-
народ хитёр и храбр, мастеровит
на кораяблях в погоне за насущным
наперекор теченьям и ветрам
нехоженого бешеного моря,
где душам уготована игра,
а на кону -безумие да горе.
Вдали ищу блага и вдохновенье,
тоскливый взор за горизонт вперяя-
но ,опуская очи на мгновенье,-
и на родной чужбине пропадаю
где выбурлила жизнь моя до дна
без горьких слёз и ярких увлечений,
где город тих, усадьба холодна,
и сути нет ни в службе, ни в учение.
(Несколько отступив)
Они уж свечи в спальнях зажигают-
и в тесных стенах запирают мир
из шёпота и сдавленных рыданий,
и прочего, что плен сердец хранит.
Соседи ближних любят от души,
и- родичей, что едут издалёка,
а коль беда над путником вскружит-
горюют те... Не то мой горький клёкот.
Они способны простоту словес
оборотить в улыбку или слёзы
не проскребая лёд семи небес
перстами, кровью пишущими розы.
. . .
Людская жизнь, что знаю я о ней?
Хотя на свет я видимо явился,
но с полотном так нитью и не слился:
станок ткача со стороны ясней.
Где брали те, иные- отдавали,
я, сторонясь, немел, и ,наблюдая
сберёг уста свои, незацелован,
житья сосцов ни разу не пригу`бил,
и болью истой не был колесован,
в исплаканной постели не проснулся.
О, если б из наследья естества
я хоть один благой порыв усвоил,
то б дух мой, окрылённый им, восстал
увлёкши за собой учёный разум
вдруг посвящён и осчастливлен сразу...
Он так болит! разорван думой в клочья,
оболган, высмеян и уценён.
К нему я грудью прижимаюсь ночью,
позором терпким опьянён,
к его крылу устами припадаю-
и, остлоп, без боли засыпаю.
. . . . . . .
Уже темно. Я вязну в тяжких мыслях.
Строка легка и рифма не прокисла,
но я устал- и мне пора ложиться.
(Камердинер ,доставив зажжённую лампу, уходит)
Вдруг лампы свет явил очам пожитки,
что я себе в дорогу приберёг
чтоб не идти, но попусту кружиться
среди осинок вымышленных трёх.

(продолжение следует)

Перевод с немецкого Терджимана Кырымлы