Жизнь за детей. Катерина Мурашова

становилось ясно, что вот именно это в Великой Книге Природы есть причина и следствие всего, а все остальное, о чем мы так суетимся, лишь примечание на полях или внизу страницы…

— Вы ко мне? — почему-то шепотом спросила я.

— Да! — улыбнулась женщина, и в ее улыбке мне незаслуженно достался отсвет того, что только что было обращено к младенцу. — Сейчас моя мама со старшим придет, они в туалет отошли…

Бабушка была маленькая и сухенькая, с остреньким подбородком и остренькими глазками. Почему-то мне показалось, что когда-то ее косточки тоже были одеты такой же розово-золотистой плотью, как у дочери, а потом она просто усохла. Старший мальчик (младенец оказался девочкой) был похож на маленького Ленина с октябрятской звездочки: лобастый, светло-курчавый, с серьезным взглядом. Женщину звали Верой.

Сначала говорили о детском упрямстве.

Я пыталась говорить с матерью, но бабушка упорно тянула разговор на себя и всячески показывала, что именно она разбирается в том, как воспитывать детей. Дочь ей не противоречила.

— Скажите, а вот можно детей бить?

— Что вы имеете в виду?

— Ну, вот если он не слушается или делает наперекор, шлепать его или по рукам там…

— Все мы не роботы, но надо отдавать себе отчет, что битье ребенка, так же как и крик, не имеет никакого отношения к его воспитанию: просто мы не справились с ситуацией и таким образом эмоционально разрядились.

— Вот-вот, я ей и говорю! — обрадовалась бабушка. — Надо его уговаривать, потихоньку, полегоньку…

— Но я не могу его полчаса уговаривать одеваться, когда на мне уже одетая малышка висит, и ей жарко, — возразила Вера. — Или когда она только что заснула, а он в комнату заходит и специально громко топает и кричит… Я ему десять раз спокойно скажу, а потом…

— А как вы отдыхаете? — спрашиваю я. — Что любите делать? Куда ходить?

— Как отдыхаю? — растерянно переспрашивает Вера. — Не знаю. Сплю, наверное, когда получается…

— А ваш муж, отец детей, вы могли бы поговорить с ним, чтобы…

— Ой, да он старается дома вообще не бывать, — снова вступила в разговор бабушка. — Чуть что, сразу на дачу, да к друзьям, да у матери своей. А она, свекровка-то, так его и тянет, так и тянет… Стыда-совести у нее нет… Вот расскажи доктору, Вера, как у нас Сережка-то болел…

— Да-да, — послушно, как кукла, кивает Вера. — У Сережи тогда температура была, врач приехал на неотложке и прописал лекарства. А муж на даче с матерью своей был. Я ему позвонила, он приехал, привез лекарства. А потом она ему звонит и говорит: мне плохо, у меня голова и вообще, я одна и сейчас умру. Так он своего сына больного бросил и ночью поехал к ней.

— А должен был бы не поехать? — наивно округлив глаза, спрашиваю я. — Ведь она была там одна, а с Сережей — вы и бабушка…

Тут прорвало плотину, и следующие полчаса я слушала красочные рассказы о том, как муж Веры утаивал деньги с зарплаты, которые должен был нести в семью, как свекровка портит всем жизнь, вызывая его поздно вечером ввинтить лампочку, как он совсем не помогает по дому с детьми, все время норовит улизнуть на материну дачу (на которой он вырос) и там все строит и делает, и в ихней квартире уже всю проводку поменял, а в нашей потолок сыпется и кран течет, а чего старается, все равно ему там не достанется ничего, ведь свекровка уже как-то обмолвилась, что дачу-то дочке с ейными детьми за уход завещает, и еще они спрашивали, почему это они Вериного мужа прописать у себя не хотят, и где вообще стыд у людей… Вера пела явно с материного голоса: мы с мамой, считайте, Сережу вдвоем растили, а он… Да, мама меня сразу предупреждала, что он такой, но я думала, что смогу его изменить…

— Где дедушки? — спросила я, пресекая поток жалоб и обвинений.

— Какие дедушки? — растерялись женщины.

— Обыкновенные. Папа Веры и папа ее мужа Антона.

— Не было его вообще, — поджав и без того тонкие губы, сказала Верина мать.

— Только не вкручивайте мне про непорочное зачатие, — огрызнулась я. — Отец Антона?

— Они развелись, когда Антону пять лет было, он уехал, — сказала Вера.

Так. Две «простые» женщины, за всю жизнь не сумевшие построить собственных семей, много, тяжело и неинтересно работали, чтобы в одиночку, в очень нелегкие исторические времена, поднять детей. Теперь, искренне думая, что действуют из лучших побуждений (а на самом деле — из зверского эгоизма: «если я не нужна своему ребенку, то я не нужна на этом свете никому, я ему (ей) всю жизнь отдала, должна же она (он) благодарность иметь»), они с двух сторон разрушают семью своих детей, и двое малышей вот-вот останутся без отца…

Я развернула свой стул так, чтобы видеть только Веру.

— Девочка моя, ты любишь своего мужа Антона?

— Я… я теперь уже не знаю… Раньше точно любила… — Слезы на глазах, глаза кажутся огромными, дочка беспокойно ворочается на руках.

— Когда вы последний раз вдвоем куда-нибудь ходили?

— Я не помню… Два года назад, в кино… Сережа меня не отпускает, плачет. Когда Антон не работает, он все время на даче. Он хотел, чтобы я с ним, но мама сказала: какие там условия для детей, они непременно заболеют… А его мать…

— Вера, обрати внимание: ты стремительно превращаешься в коммунальную стерву. Ты ведь не была такой, когда вы встретились и полюбили друг друга?

— Да-да, наверное, вы правы… Антон тоже говорит: ты изменилась. И еще: это странно, я люблю тебя и детей, но я не хочу идти домой.

— Вам надо жить отдельно от них всех.

— Я знаю, но у нас не хватит денег снимать и с двумя маленькими детьми не всякий ведь сдаст…

— Приходите ко мне вместе с Антоном, детей оставите бабушке.

— Антон не пойдет, я его звала уже: пойдем сходим к психологу, вдруг поможет, но ему его мать сказала: они из тебя все соки сосут, а теперь еще тебя же и сумасшедшим выставляют… А моя мама с двумя не остается…

— Правильно, и не останусь. Если уж родила, надо ответственность иметь. Жить для детей. Мало что отец такой, так если еще и мать будет…

— Но, может быть, тогда вы сами еще придете ко мне? Мы поговорим о вас, о семье вашей дочери, о внуках…

— Нет. У меня, знаете ли, дел много. Кто за нас, если не мы сами?

***

Я ничем не смогла им помочь.

Когда у меня в кабинете Вера меняла пеленки дочке, я видела на толстеньком розовом брюшке ребенка крестик на ниточке. Я атеистка, но ведь я могу же и ошибаться. И если Бог все-таки есть, я прошу Его: Господи, помоги им сохранить любовь и семью! Услышь их имена и помоги им: Вере, Антону, их сыну Сергею и дочке Светлане.

источник