Изнасилованая Германия

Кто «изнасиловал Германию»? Пропитывающее XX век насилие и одновременное «высвобождение» сексуальных фантазий способствует тому, что современный человек, балуя свои садистские позывы, проецирует их на прошлое; но его жажда истязать других не имеет никакого отношения к тому, что на самом деле происходило, когда такие вещи были возможны. Ричард Пайпс «Россия при старом режиме» Тема массовых изнасилований, совершенных Красной Армией в Германии стала модной в России 6 лет назад после выхода книги Энтони Бивора «Берлин. Падение 1945» [1], в которой автор назвал совершенно фантастические данные о численности женщин, ставших жертвами советских солдат. Через два года книга была издана на русском, после чего миф об изнасилованиях стал циркулировать в отечественной либеральной прессе. В действительности массовые изнасилования, будто бы совершенные Красной Армией в Германии в конце Великой Отечественной Войны, являются одним из наиболее распространенных антироссийских мифов на Западе. Он начал использовать практически сразу после конца войны, чтобы дискредитировать бывших союзников и идеологически обосновать предстоящие будни «холодной войны». Однако с окончанием противостояния и крахом СССР информационный вал, посвященный изнасилованиям, только увеличился. В объединенной Германии с поспешностью начали печатать книги и снимать фильмы, клеймящие Красную Армию и коммунистов, за «преступления 1945 года». Например, знаменитый документальный фильм «Освободители и освобожденные. Война, насилия, дети» (1992), снятый Хелке Зандер и Бараброй Йор, где видеоряд из военной хроники, записи воспоминаний в соединении с музыкальным сопровождением производят на зрителя сильнейшее эмоциональное воздействие. Поначалу это можно было принять за кампанию по созданию новой немецкой идентичности и обоснованием люстрации чиновников-коммунистов. Однако вскоре стало ясно, что обвинения в массовых изнасилованиях бьют по России отнюдь не рикошетом. Началась новая борьба за историю Второй Мировой и пересмотр роли в ней Советского Союза. Дебаты по поводу «изнасилования Германии коммунистами» среди западных историков отнюдь не закончены, и у российской стороны есть шанс принять в них участие и опровергнуть накопившиеся мифы, тем более что текущее молчание многими в Европе воспринимается почти не как признание вины. В связи с эти автору представляется интересным посвятить статью разбору этой темы. Откуда же взялись сообщения о массовых изнасилованиях во время наступления Красной Армии? Первые сообщения о них появились в газетах в 1945 году, во время и сразу после окончания войны. В 1946 году американский националист Остин Эпп выпустил брошюрку «Изнасилование женщин завоеванной Европы»[2]. Через год на основе сообщений СМИ выпустил книгу некий Ральф Киллинг[3]. В период холодной войны тема получила второе дыхание: вышли книги Эриха Куби[4] и Корнелиуса Райэна[5] литературно отполировавшего картину массовых изнасилований. В 1990-е и 2000-е годы обращения к теме «изнасилованной Германии» значительно участились[6], так что дать полный список всех тематических монографий последних 20 лет – затруднительно. Этот вал антироссийских книг достаточно быстро перенесся в газеты соответствующей направленности, которые с радостью принялись воспроизводить к различным военным юбилеям описания ужасов «изнасилованной Германии». «Советские солдаты рассматривали изнасилование, нередко осуществлявшееся на глазах мужа и членов семьи женщины, как подходящий способ унижения немецкой нации, считавшей славян низшей расой, сексуальные контакты с которой не поощрялись. Российское патриархальное общество и привычка к разгульным кутежам также сыграли свою роль, но более важным было негодование при виде относительно высокого благосостояния немцев» — писала британская «The Daily Telegraph» под заголовком «Части красной армии насиловали русских женщин, которых освобождали из концлагерей»[7]. «Однако более высокие боевые качества Красной Армии и полководческое искусство ее генералов сочетались с крайней беспощадностью по отношению к собственным бойцам, а также солдатам и гражданскому населению противника» — более сдержанно выразила ту же мысль «The Washington Post»[8]. Подобные газетные штампы, к сожалению, довольно быстро проникают в культуру. Так миф о «массовых изнасилованиях» был отражен в «Казусе Кукоцкого» Улицкой[9] и чуть было не попал в телевизионную экранизацию книги Юрием Грымовым[10]. Ситуация с этим антирусским мифом имеет все шансы на дальнейшее сохранение до его открытого исторического разбора, который сорвал бы с темы покров «замалчиваемой правды» и прояснил бы реальное положение дел хотя бы для российских читателей. Приведенный ниже текст не претендует на то, чтобы стать последней точкой в обсуждаемой теме, а направлен на то, чтобы развеять наиболее распространенные и очевидно абсурдные представления и дать общий обзор фактов и работ, касающихся проблемы преступлений советских военнослужащих на территории Германии. Прежде чем приступить к изложению я хотел бы поблагодарить за помощь в сборе материалов и советы историков Константина Асмолова, Павла Сутулина, Бориса Юлина, а также участников сетевых сообществ «История России» и «Антиревизионизм». Европа издревле страдала от произвола солдат воюющих армий, причем преступлениями против мирного населения славились вовсе не русские войска. В первую очередь грабежами и насилиями отличалась «Великая армия» Наполеона: во время «итальянской кампании» французские войска разграбили множество итальянских городов.«Бонапарт не обращал на нейтралитет этих итальянских государств ни малейшего внимания. Он входил в города и деревни, реквизировал все нужное для армии, забирал часто и все вообще, что ему казалось достойным этого, начиная с пушек, пороха и ружей и кончая картинами старых мастеров эпохи Ренессанса» — сообщает Тарле[11]. Города, посмевшие сопротивляться грабителям, как Луго или Бинаско лишились многих своих жителей. За то в полной мере свою страсть к грабительству «Великая армия» реализовала в России, где ее добычей стало в первую очередь имущество церквей. Мародеры из числа французов и других национальных контингентов наполеоновской армии срывали с икон серебряные оклады, собирали дорогую церковную утварь. В Смоленской и Московских губерниях оккупанты целенаправленно оскверняли храмы: кололи на дрова иконы, лики на стенах использовали как мишени для стрельбы. Многие храмы превратили в конюшни и скотобойни[12]. Агрессоры часто опускались до насилия над мирным населением. Французы зверски пытали монаха Богоявленского монастыря Аарона, требуя сказать, где хранятся церковные драгоценности. В итоге, не добившись ничего, его ограбили самого, отняв все вплоть до нижней рубахи[13]. Один раз во время оккупации Москвы на Ордынке трое поляков поймали какого-то мужчину с окладистой бородой, и пытали, требуя сказать, где спрятано церковное имущество. Тот клялся, что не священник, а только зашел в храм — помолиться, однако поляки, считая бороду признаком сана, продолжали «насекать» своему пленнику обнаженную спину саблями[14]. К концу 19 века насилие против мирного населения во время боевых действий стало принимать более систематических вид. В частности в период англо-бурской войны англичане использовали его в процессе подавления партизанского движения в Южной Африке. Войска уничтожали поселения буров сжигая и взрывая дома, а захваченных женщин и детей помещали в концентрационные лагеря (бурская война – один из первых примеров этой практики). За время этой практики было уничтожено несколько тысяч деревень, более 200 тысяч человек помещены лагеря, а 26 тысяч из них погибли[15]. Впрочем, по мнению британской стороны сами буры не отличались гуманизмом и не гнушались этническими чистками против коренного населения, поэтому невозможно винить британцев «за некоторую жестокость, с которой они ликвидировали вооруженное восстание на территории их собственной колонии»[16]. Нравы не слишком исправились в Первую мировую войну, где своей жестокостью отличились немецкие части, в польском Калише по свидетельству местных жителей их части устроили масштабный разгром. «Стреляли из пулеметов по всему городу. Солдаты врывались в дома и в магазины, грабили, поджигали и вырезывали целые семьи — женщин, детей и старцев. Убито и ранено несколько сот человек. В здании магистрата, где по приказанию коменданта собрались городские служащие, зарублены были топором на смерть городской кассир Пашкевич и три сторожа. На Бабиной и Броцлавской улицах лежала масса трупов людей, детей и даже лошадей»[17]. А во многих городах зафиксированы и массовые изнасилования женщин18. Несмотря на принятие Гаагской и Женевской конвенций проблема военных преступлений в годы Второй мировой только усугубилась. Фашистская Германия в период боев на Востоке возвела беззаконие в ранг официальной политики на оккупированных территориях. Целью войны был захват всех национальных богатств Польши, Чехословакии и СССР с последующим уничтожением значительной части населения. Из-за побед Красной Армии этот план не удалось выполнить в полной мере, однако гибель от 10 до 14 миллионов советских граждан и полное уничтожение множества городов и деревень стали реальностью[19]. Немецкие историки также обращают внимания на массовые изнасилования, совершенные солдатами Вермахта на территории СССР. По расчетам доктора Вольфганга Айхведе на территории СССР счет изнасилований на оккупированных землях шел на миллионы[20]. На первый взгляд эта оценка может показаться завышенной, так как общая численность населения, побывавшего под оккупацией, составляла до 75 миллионов человек. Однако существующие свидетельства говорят о том, что изнасилования часто носили столь же массовый и организованный характер, сколь и казни: «Ворвавшись в общежитие львовской швейной фабрики, немцы изнасиловали и убили тридцать двух молодых женщин. Пьяные немецкие солдаты ловили львовских девушек, затаскивали их в парк Костюшко и насиловали. Там, где еще недавно гуляли горожане, играли дети и целовались влюбленные, теперь царило дикое и необузданное насилие. Священник одной из львовских церквей В. Л. Помазнев с крестом в руках пытался предотвратить насилие над девушками. Призывы к совести и угрозы божьего суда оказались бессильными; немецкие солдаты избили старика, сорвали с него рясу, спалили бороду и закололи штыком»[21]. В местечке Шацк Минской области всех девушек изнасиловали, отняли одежду и выгнали на площадь, а там заставили танцевать. Те, что отказались — расстреляли. В селе Ляды, фашисты потребовали от селян «предоставить» в ближайший лес восемнадцать девушек. Это не было выполнено, и они забрали их сами, увели в лес, зверски изнасиловали, а потом расстреляли. Некоторым из девчонок было по 13–14 лет[22]. Зверства немецких солдат не были тайной для красноармейцев, проходивших по освобожденной территории. Л. Х. Паперник писал родным из Подмосковья: «Газеты дают очень мало представления о тех мерзостях, которые творили в наших городах и селах фашистские установители «новых порядков». Мне, как заместителя политрука, приходится сейчас сталкиваться и осматривать результаты зверств фашистских разбойников. Дорого им придется расплачиваться за деяния на нашей территории. Расплата будет за все народы, угнетенные и порабощенные ими»[23]. «Мы идем по опустошенной местности, где все сожжено, ни одного дома в деревнях, сплошная пустыня, — писал другой участник наступления под Москвой. — Мирные жители, старушки с детьми находят приют в лесу, у костра, в землянках. Мужчин угоняют гитлеровцы на работу, а потом расстреливают при отходе. Издевательство над местным населением самое зверское. В Волоколамске повесили 8 человек, их не разрешали снимать, и они висели 52 дня, до прихода наших частей. Недалеко от Ржева в одной деревне загнали почти всю деревню и пленных в церковь и потом зажгли ее. Всего ужаса не опишешь. При продвижении вперед каждый день встречали неслыханные издевательства над жителями»[24]. Современники вполне резонно опасались того, что Красная армия может, войдя на немецкую землю, ответить тем же. В Германии даже имела хождение грустная шутка: «Радуйтесь войне, ибо мир будет страшен»[25]. Немецкая пропаганда в полной мере использовала запугивание населения «ужасами поражения», чтобы мобилизовать народ на борьбу с внешним врагом. Благодаря усилиям ведомства Геббельса Европа за годы войны с СССР была информационно подготовлена к насилию со стороны красноармейцев в случае, если они дойдут до земель стран Оси. По письма с фронта и рассказам выпускников многие хорошо себе представляли оккупационную политику Германии и ожидали ее повторения на своей территории.

Число изнасилований В эти дни в ходу рассказы о том, как наш солдат зашел в немецкую квартиру, попросил напиться, а немка, едва его завидела, легла на диван и сняла трико. Владимир Богомолов «Германия, Берлин. Весна 1945…» Если верить современным западным «исследователям» изнасилования, которые красноармейцы учинили на немецкой территории, были действительно массовыми. В прошлое ушла невинная скромность Райан, который писал о числе изнасилованных немок, что «Врачи приводят цифры от 20 000 до 100 000»[26]. Учитывая, что с момента издания книги прошло более сорока лет, число «изнасилованных красноармейцами» заметно увеличилось. Энтони Бивор со ссылками на тех же «врачей» и книгу Зандер и Йор заявил, что 100 тысяч изнасилований было только в одном Берлине всего же «было изнасиловано порядка двух миллионов немецких женщин, многие из которых (если не большинство) перенесли это унижение по нескольку раз»[27]. Украинский журналист Владимир Перепадя «узаконил» оценку в 2 миллиона изнасилованных ссылкой на «западных исследователей», написав, правда, что «из них 500 тысяч — на территории советской зоны оккупации, то есть будущей ГДР»[28], чем оставил читателей в сильнейшем недоумении: где были изнасилованы еще полтора миллиона немок? Впрочем, американский коллега Бивора Джонсон решил «слегка» увеличить число жертв Красной Армии: «Можно только гадать, но они составляют значительный процент тех, по меньшей мере, 15 миллионов женщин, которые либо проживали в советской оккупационной зоне, либо были изгнаны из восточных провинций Германии. О масштабах изнасилований можно судить по тому факту, что ежегодно в период 1945–1948 годов примерно два миллиона женщин делали нелегальные аборты»[29]. Таким образом, он обвинил советских солдат в изнасиловании до 6 миллионов немок. Для начала представляется разумным положить конец этим расширяющимся притязаниям важным ограничением. Дело в том, что население ГДР в момент провозглашения составляло 18 миллионов человек[30], с добавлением немецкого населения земель, отчужденных по решению Потсдамской конференции, – 20–21 миллион. Долю женщин можно оценить примерно в 60-651. Следовательно, женское население, побывавшее под советской оккупацией можно ориентировочно оценить в 12–13,65 миллионов. Изнасиловать большее число женщин советские солдаты не могли просто за отсутствием таковых. На взгляд автора сами эти подсчеты сомнительны. Даже «умеренная» оценка Зандер и Йор – в 2 миллиона изнасилованных, подразумевает, что каждая 6 восточная немка вне зависимости от возраста была минимум один раз изнасилована красноармейцами. Я пока не рассматривая возможность такой активности советских солдат, но в силу очевидных соображений при такой доле изнасилованных в послевоенном населении минимум половина людей соответствующего возраста должна знать конкретные факты изнасилований, соответственно информация о таком массовом явлении должна фиксироваться путем социальных опросов современников тех событий. Между тем сторонники версии о массовых изнасилованиях, насколько известно нам, ни разу не использовали этот очевидный источник, предпочитая абстрактные рассуждения о влиянии массовых изнасилований на психологию восточных немцев. Вместо этого они предпочитают ссылаться на статистику абортов в различных госпиталях Берлина, а затем экстраполировать ее на остальную Германию. Подобный подход представляется мне абсурдным, потому что позволяет получить совершенно фантастические результаты. Например, я возьму данные не берлинских госпиталей, а Гамбургской клиники материнства (Гамбург брала не РККА). В 1945 году на одни роды приходился один аборт, в 1946 году — 9(!), в 1947 и 1948 году – 2. Нам известна статистика рождаемости в Германии в послевоенные годы: в 1946 родилось — 156 407 детей, в 1947 – 129 976, 1948 – 113 31632. Вслед за «западными исследователями» смело предполагаем, что аномально высокий уровень родов – результат массовых изнасилований. Избыточных родов 26,4 тысяч, итого беременностей от 52,8 до 264 тысяч. При этом известно, что при изнасиловании беременность наступает примерно в 2-4% случаев33. Прекрасно: мы получаем от 2,6 до 13 миллионов изнасилований по Германии (из них на долю оккупированных СССР территорий приходится менее 1/3). Мне решительно непонятно, почему авторы «Освободителей и освобожденных» ограничили свое воображение 2 миллионами. Или вот другой способ экстраполяции гамбургских данных на население Германии. В общей сложности в 1947 году жительницы этого города сделали 2200 абортов34, следовательно, что соответствует 22 тысячи беременностей от изнасилований. Пусть хотя бы половина из них результат массовых изнасилований. Население города на 1946 год 1,4 миллиона человек35, при 69 миллионах послевоенного населения36 – получаем примерно 540 тысяч изнасилований по стране. Совершенных... в 1946 году. И так играть цифрами можно продолжать до бесконечности. Как мы видим, любая оценка числа изнасилований на основе демографических данных – сомнительна. Можно только смело утверждать, что послевоенный год совпал с ростом числа беременностей, родов и абортов. В чем же причина? Обратимся к данным абортариев. Да, в ряде заявок поданных женщинами на производство аборта, написанных в советской зоне оккупации заявительницы утверждают, что были изнасилованы. Но эти тексты, написанные в период боев и сразу после их завершения следует использовать в качестве источника с большой осторожностью. Да, большинство заявительниц утверждало, что изнасилованы красноармейцами. Однако почему-то заявлявшие, что пострадали от насилия, позже с поразительной настойчивостью описывали нападавших как азиатов (или на Западе — негров)[37]. Чисто логически это сомнительно, так как население СССР имело преимущественно европеоидную внешность, однако вполне соответствовало штампам гитлеровской пропаганда о «узкоглазых варварах». Причина этих сомнительных сообщений – в приказе подписанном Мартином Борманом 28 марта 1945 года, которая разрешал производить в Рейхе аборты, ранее строго запрещенные – в случае если женщина заявляет, что была изнасилована иностранным солдатом[38]. Любая женщина, желающая прервать беременность по тем или иным причинам, имела вполне рациональный стимул повторять штампы немецкой пропаганды. Кроме изнасилований, совершенных иностранными солдатами, у желания сделать аборт могли быть вполне прозаические причины. С войной на Германию обрушилась нищета, так что многие семьи просто не могли позволить себе обзавестись новым ребенком. Промышленность была разрушена бомбежками, хозяйственные связи нарушены продвижением фронтов, большинство мужчин находились на фронте или в плену, что провоцировало у женщин наравне с безысходность, скажем так,— падение благонравия. Солдаты оккупационных войск, получавшие пайковую пищу и табак, становились своеобразной аристократией на бывших землях Рейха, что вызывало вполне понятный интерес к ним женщин. Власти Австрии вскоре после вторжения советских войск зафиксировали рост числа случаев откровенной проституции среди молодых местных жительниц[39]. Та же тенденция широко встречалась и в Берлине после капитуляции, хотя являлась предметом осуждения с этической и «расовой» позиций[40]. Естественно женщины стремились скрывать эти связи и вполне могли выдавать их нежелательные последствия за результат изнасилований. Разумеется, немки руководствовались не только меркантильными соображениями. Если верить Бивору, то в 1945 еще до поражения в Берлине установилась атмосфера какого-то полового безумия: «Желание расстаться со своей невинностью стало среди молодых женщин еще более отчаянным несколько позднее, когда Красная Армия уже подходила к воротам Берлина… Одним из побочных эффектов нарушения ее законов стала преждевременная сексуальная зрелость юнцов, отправляющихся на смерть. Приближение врага к стенам столицы сделало их желание поскорее потерять свою невинность особо острым. С другой стороны, девушки, хорошо осведомленные о том, что может случиться после прихода Красной Армии, предпочитали сделать это в первый раз с молодым немецким парнем, чем с пьяным и, возможно, грубым советским солдатом… Одновременно усилилась сексуальная активность людей различных возрастов, местом проявления которой служили всяческие рабочие помещения, подвалы и кладовые. Эффект, оказываемый смертельной опасностью на сексуальные инстинкты людей, уже достаточно хорошо изучен и не может рассматриваться как некий феномен»[41]. Все ли эти связи проходили без последствий? И как их объясняли потом участники? Бивор этого не уточняет. Таким образом ни статистика абортов, ни данные о распространении венерических заболеваний[42], которые используют некоторые западные авторы, пишущие о многотысячных изнасилованиях, не могут служить основанием для выводов о численности изнасилований, а отражают лишь интенсивность половой жизни и положение с противозачаточными средствами на изучаемых территориях. Во конце войны нравы обрели известную простоту, что объяснялось не только распространением проституции, но и элементарной нехваткой мужчин на землях Рейха. Из-за дефицита половой жизни многие немки сравнительно легко соглашались на близость с солдатами и офицерами вошедшей армии, тем более что в условиях кризиса она порой превращалась в средство самообеспечения. Так, по оценкам венгерских властей число проституток в Будапеште после начала оккупации увеличилось в 20 раз[44]. Советский офицер И. Кобылянский вспоминал после войны свое пребывание в Германии: «По вечерам, после отбоя кое-кто из смелых и удачливых офицеров покидал расположение части, чтобы тайком навестить немецкую «подругу». Как правило, в руках у нарушителя был свёрточек с чем-нибудь съестным. Знать немецкий язык для этих визитов было необязательно»[45]. Артиллерист Л. Рабичев вспоминает один из таких визитов: «Зашли в дом. Много комнат, но женщины сгрудились в одной огромной гостиной. На диванах, на креслах и на ковре на полу сидят, прижавшись друг к другу, закутанные в платки. А нас было шестеро, и Осипов — боец из моего взвода — спрашивает: “Какую тебе?” …Осипов подходит к моей избраннице. Она встает, и направляется ко мне, и говорит: “Гер лейтенант — айн! Нихт цвай! Айн!” И берет меня за руку, и ведет в пустую соседнюю комнату, и говорит тоскливо и требовательно: “Айн, айн”. А в дверях стоит мой новый ординарец Урмин и говорит: “Давай быстрей, лейтенант, я после тебя”, и она каким-то образом понимает то, что он говорит, и делает резкий шаг вперед, прижимается ко мне, и взволнованно: “Нихт цвай”, и сбрасывает с головы платок»[46]. Объяснить такую «простоту» запуганностью немок проблематично, так как в ряде случаев обстоятельства исключают возможность какого-либо принуждения. В частности в политдонесениях можно было прочитать такую историю: «Командир взвода автоматчиков дивизии старшина Шумейко, уже после ознакомления под расписку с директивой 11072, имел с местной жительницей немкой Эммой Куперт, 32 лет, половое сношение продолжительностью более суток, причем зашедшему к ней в дом с проверкой патрулю Куперт пыталась выдать старшину Шумейко, находившегося в шелковом белье под одеялом, за своего мужа, от рождения глухонемого и потому освобожденного от службы в немецкой армии. Однако старшим патруля Шумейко был опознан и доставлен в часть»[47].

Продолжение следует