Книгозавр точка ру. Нина Большакова. Вишневый ликер

В каждой хорошей истории есть своя музыка, иногда громкая, иногда едва слышная. Эта история написана в ритме танго. Там-там-там-та, та-ри-ра-ра-та! Вы начинаете танцевать в открытой позиции, между вашими телами столько воздуха, целый космос. Постепенно, танцуя, давая волю своему телу, ничего не форсируя, вы сближаетесь, вы двигаетесь все более слитно, вперед и назад, влево и вправо. Вы молчите, ваши ноги, колени, бедра, локти, они говорят. Кавалер наступает, дама отступает, подается его напору; он отступает, она, печатая шаг, летит за ним, пространство между ними то увеличивается, то сокращается, оно дышит вместе с ними, в ритме танго. Та-рам-пам-пам! Наконец пара достигает полной синхронности и только в этот момент тела сливаются в одно целое. Четырехногое счастливое животное движется по площадке, щека к щеке, душа к душе, музыка следует за ним. Оно прекрасно. Что может быть лучше? это как если бы вы встретили человека, и он вам подходит, все у вас с ним хорошо и замечательно, жалко только, что мало, а тут оказывается, что он еще и говорит по-французски: увидел на улице уличного музыканта-француза и заговорил с ним, и тот понимает и отвечает. Значит, точно, говорит! Ну вот, какая радость, еще и это. Так и танго..

* * *
Пили шерри-брэнди у "Дона Пако". Веселый пузатый Пако наливал вино в стеклянные стопки, насыпал креветок и орешков на блюдечки, принимал деньги, давал сдачу, не переставая говорить с толпящейся у стойки публикой. Туристы сидели за низкими, сколоченными из некрашенных досок столиками в глубине комнаты. Бар занимал первый этаж в таунхаузе на площади святого Иеронима в испанской Севилье. За спиной Пако телевизор передавал какую-то новостную программу. Мона попросила вишневого ликера, но Пако услышал только cherry; шерри-брэнди и наливал. Ладно, смирилась Мона, тем более все пьют шерри в этом баре. Пьют шерри, бросают шелуху от креветок и ореховую скорлупу на пол, один евро за стаканчик, недорого, так что напьемся хором. Дверь на улицу распахнута настежь, оттуда заглядывает, слегка косит черным глазом теплый испанский вечер, машет веером легкий освежающий ветерок. Пако ставит стаканчики на стойку, и после третьей или четвертой стопки вы начинаете различать стук кастаньет в звоне стекла.
- Я хочу начать все сначала, как будто я снова молодой и только еще думаю поступать на королевский флот, - громко говорит английский матрос, кудрявый веснушчатый блондин лет тридцати, сидящий у стойки. Он выпивает очередную стопку шерри и стучит стаканчиком по стойке, а Пако не слышит, он увлечен разговором со старым клиентом, они оба радостно кричат и размахивают руками. Тогда блондин посылает ему по стойке пустой стаканчик легким толчком; Пако, не оборачиваясь, ловит стаканчик левой рукой, наливает в него шерри из высокой пузатой бутылки и шлет обратно по стойке. Блондин подхватывает стаканчик у самого края, отпивает глоток и повторяет вслух, ни к кому не обращаясь:
- Я хочу начать все сначала! как будто я снова молодой...

* * *

Итак, начнем еще раз, благословясь на хорошее дело. В испанской Севилье, в баре, в тапас-баре "Дон Пако" вечерами горит мягкий желтый свет. За стойкой бара пузатый бармен хлопает себя по лысине, обсуждая результаты вчерашнего футбольного матча с клиентами. Все орут, смеются, трогают друг друга за плечи. Пол покрыт слоем розовой креветочной шелухи, на ней там и сям цветут белые розы смятых салфеток. Это такой особый тапас-шик - смять сафетку и бросить не глядя куда упадет. К черту все правила, лафа - свобода!
Давайте я расскажу вам, что такое тапас. Это порция закуски, недорогая, потому что маленькая. Насколько маленькая? Ну, скажем, доброму мужику два раза укусить, вот какая маленькая! Это может быть и омлет, и кусочек говядины, и несколько сардинок в оливковом масле, и жареные каштаны, и соленые овощи. В настоящем тапас-баре в меню двадцать разных наименований, а то и больше. И все недорого, так что не страшно повторить - раз, еще раз, еще много-много раз! Раз закусываем, значит - пьем! А что вы думаете, одни русские пить умеют? Другие, скажем, испанцы, да вот англичане; они и русских обставят.
- Мне вишневого ликера, - заказывает Мона (она говорит по-английски - Cherry, cherry liquer, please).
Бармен наливает и подает ей стопку золотистого шерри-брэнди. Мона пытается обьяснить ему, что она хочет сладкого вишневого ликера, но бармен настаивает, и их общего английского не достаточно для превращения брэнди в ликер. Мона сдается первой, забирает свою стопку и садится за столик в углу, к Джаку и Джаки. Они тоже пьют брэнди, Мона садится на свободный низкий табурет между ними.
Джак и Джаки англичане, вернее Джаки англичанка, а Джак шотландец. Оба крупные, ширококостные, длинноволосые; у Джака тронутые сединой волосы стянуты резинкой в кудрявый хвостик, а Джаки расчесала свои на прямой пробор и распустила по плечам. Они просто и удобно одеты; им явно за пятьдесят, но они еще молоды, двигаются легко, смотрят открыто и весело, пьют и едят с удовольствием. Они рады компании, чокаются с Моной, и Джак провозглашает тост за укрепление знакомства. Все выпивают и идут к стойке за новой порцией. Получив стаканчики, возвращаются за столик.
- Мы уже очень давно вместе, лет пятнадцать, - говорит Джаки, и расправляет на коленях длинную жатую юбку. - Да, верно, мы уже были не такие молодые, когда встретились. У него была жизнь, у меня была жизнь, своя, отдельная. Это случилось на фольклорном фестивале, шотландском, в Эдинбурге; он запел, я запела, и с тех пор мы поем вместе. Больше уже не расставались. Нет, общих детей у нас нет, не получилось. У него двое детей от первого брака, да. У меня нет детей. Нам хорошо вдвоем, у нас маленький домик в пригороде, сад, цветы, собака и две кошки. Это правда, нам повезло. Бывает.
В углу напротив за таким же столиком молодой испанец с подбитым глазом пьет шерри из стаканчика, у него на коленях лежит, свесив шелковый пунцовый бант, разбитая и склеенная прозрачным скотчем гитара. Он ставит стаканчик на стол, трогает струны гитары, что-то напевает. Джак смеется, у парня не все в порядке со слухом, он фальшивит. Джак протягивает руку за гитарой, и парень спокойно дает ему поиграть.
- Что бы нам спеть? - Джак смотрит на жену, одновременно настраивая гитару. - Ну давай вот эту, старинную, про пьяного матроса.
И они поют под аккомпанемент гитары:
What shall we do with a drunken sailor?
What shall we do with a drunken sailor?
What shall we do with a drunken sailor?
Early in the morning.
Матрос за стойкой, у него оказывается приятный баритон, подхватывает:
Way-hay, up she rises
Way-hay, up she rises
Way-hay, up she rises
Early in the morning.
Джак продолжает:
Put 'im in bed with the Captain's daughter
Put 'im in bed with the Captain's daughter
Put 'im in bed with the Captain's daughter
Early in the morning.
- Way-hay, up she rises, early in a morning! - подхватывает многоголосый хор. В баре неожиданно оказывается много англичан, они все поют, повернув лица к Джаку, который лихо играет на гитаре, притопывая ногой в такт.
- Вот это наказание, - говорит Мона, - положите его в постель с Капитанской Дочкой! Ничего себе!
- Вэй-хэй-ха-ха, - смеется Джаки, - Капитанская Дочка в английском флоте - это многохвостая плетка из сыромятной кожи, "положат" с такой, мало не покажется!
- Дерьмо гитара, вся разбитая, как старая шлюха, тоже мне, бантик навесила, - бормочет Джак себе под нос, продолжая играть. Песня длинная, куплетов много и они все продолжаются.
За стойку рядом с матросом усаживается уличная девушка, худая жилистая блондинка с крепкими ногами велосипедиста. Она получает свой стаканчик брэнди, отпивает глоток и оглядывает бар. Потенциальных клиентов не видно, пожалуй, вот этот матрос, если не уснет в ближайшие десять минут. Девушка поощрительно задевает его локтем, матрос поворачивается, секунду смотрит на нее, кладет руку на костлявое плечо.
- Я хочу начать все сначала, как будто я молодой...- говорит матрос. - А ты служила в королевском флоте?
- И во флоте, и в пехоте, - отвечает девушка, - и в танковых частях, honey. Я даже на войну ездила, в Ирак, но мне там не понравилось: жара, пыль, отвратный запах, хотя с работой все о'кэй, работы там - лишь бы сил хватило. Хочешь, я покажу тебе good time?
- Конечно, хочу, кто же не хочет! Прямо здесь и сейчас или пойдем в уборную?
Тут дон Пако неожиданно вырастает напротив договаривающихся сторон и грозно произносит:
- Чего?
- Не сердись, Паскуале! - уличная девушка улыбается, демонстрируя очень хорошие зубы, - мой друг неудачно пошутил. Мы просто сидим, разговариваем, правда, honey? Дай нам еще по стаканчику шерри, Пако, милый, все хорошо!
Пако ставит перед девушкой и матросом по стаканчику шерри и отходит на свое привычное место под телевизором.
Открывается дверь и видно, что по улице проходит толпа, многие в клетчатых платках.
- Закройте дверь, - говорит Джак. - Мешают!
Джак продолжает играть, теперь что-то тихое; матрос и девушка сидят очень близко друг к другу, говорят негромко. В баре появляется старый джентльмен, сопровождаемый молодым мужчиной. Оба одеты в строгие черные костюмы, белые рубашки, черные галстуки. Начищенные ботинки блестят, волосы зачесаны назад, набриолинены.
Мы в Севильи, давайте назовем джентльмена идальго. Итак, старый идальго в бархатном камзоле в сопровождении молодого оруженосца зашел в бар дона Пако. Выпить шерри-бренди, как и все. Он садится у стойки на высокий табурет, полы его черного камзола свисают по бокам. Оруженосец приносит два стаканчика шерри, идальго отпивает глоток и оглядывает бар.
Уличная девушка лезет в сумочку и достает кожаный плоский бумажник.
- Сейчас она покажет ему фотографию своего ребенка, - тихо смеется Джак.
- У меня нет детей, - не оборачиваясь, произносит уличная девушка, - но я бы очень хотела, когда-нибудь, когда я закончу мою карьеру.
Она достает из бумажника фотографию аккуратного двухэтажного домика с тремя окнами по фасаду и показывает матросу. Они наклоняются друг к другу, тихо говорят, кажется, что невидимая стена отделяет их от окружающих.
- Сегодня я видела сон, как будто я в баре, заказываю кофе. Бармен ставит передо мной чашку, я протягиваю руку, и в этот момент кто-то, какой-то неизвестный мне человек, мужчина, забирает эту чашку и пьет из нее. Я заказываю еше одну чашку и какую-то еду, бармен ставит заказ передо мной, и опять какой-то человек, другой мужчина, забирает мою еду. Что это такое, что-то мое, мне предназначенное, уйдет другому? - рассказывает Мона . - Меня ждет что-то плохое?
- Не знаю, не думаю, -Джаки смотрит внимательно, - "чашу эту мимо пронеси"; можно и так истолковать. Тебе не дали испить из чаши, что ты заказала, или тебе внушили заказать. Кто-то за тебя просит, и просьба эта услышана.
- Если так, спасибо тому, кто просит и тому, кто слышит, - говорит Мона.
- Ах, Джак, дорогой, давай еще по стаканчику, - Джаки гладит мужа по колену, берет гитару из его рук. Мона встает, чтобы пойти к бару и взять стаканчик для себя, но Джак ее останавливает:
- Мы угощаем, не беспокойся.
Джак подходит к бару, проталкивается к Пако, заказывает выпивку, рассчитывается. В это время идальго спускается с табурета, подходит к столику и ставит перед Моной стаканчик брэнди. Он любезно кланяется и что-то говорит по-испански. Женщины беспомощно переглядываются, улыбаются и тут владелец гитары переводит:
- Это для донны, - он кивком указывает на Мону, - в знак симпатии.
Мона недоуменно благодарит идальго, тот еще раз кланяется, отходит к своему табурету, негромко говорит со своим оруженосцем. Джак возврашаеся с тремя стаканчиками, видит четвертый на столе, поднимает брови. Джаки объясняет ситуацию, все трое чокаются, поднимают стаканчики в направлении идальго: cheers! и выпивают.
- You got an admirer (у тебя появился обожатель...), - говорит Джаки.
Матрос и уличная девушка рассматривают вместе фотографии. Слышно, как матрос говорит:
- У меня выслуга достаточная, более десяти лет, мне пенсия положена. - Он достает из внутреннего кармана бумаги, показывает девушке, что-то объясняет.
Джак берет гитару, играет какую-то шотландскую песню, Джаки поет, притопывает, Мона не понимает ни слова, но тоже отстукивает ритм ногой. Идальго снова подходит к столу, в руках у него два стаканчика шерри. Он ставит один перед Моной, склоняется в полупоклоне и произносит длинную фразу. Молодой испанец переводит:
- Идальго спрашивает, не согласится ли благородная донна разделить с ним тост?
- О'Кэй, - говорит Мона, - каков же тост?
Идальго выпрямляется и произносит короткую речь, его глаза блестят. Молодой испанец задумывается на мгновение, потом говорит:
- У меня не такой хороший английский. Идальго сказал, что благородная донна очень похожа на женщину, которая давно умерла. Он ее любил, очень любил. Он рад, что ему довелось увидеть эту женщину еше раз. Он думает, что скоро умрет, но ему не страшно. Теперь не страшно. Он желает благородной донне счастливого пути домой.
Идальго кланяется, взмахивая шляпой, и возвращается к стойке.
- Еще стаканчик бренди, - предлагает дон Пако, - за счет бара.
Он ставит на стойку батарею стопок, наливает из бутылки одним длинным движением руки, все берут по стаканчику и разбредаются по своим углам. Пако идет в комнату за стойкой, открывает другую дверь на лестницу, поднимается по ней в прохладную спальню. Там горит маленькая настольная лампа, полутьма, пахнет лавандой. На широкой кровати на высоких подушках полусидит -полулежит его жена Лусия, она всегда так спит, иначе астма душит. Раскрытая книжка валяется на шелковом красном стеганом одеяле. Пако убирает книжку на резной прикроватный столик и протягивает руку, выключить лампу. Лусия накрывает его руку своей душистой ладонью, ее глаза медленно открываются, она поднимает взгляд на Пако, улыбается мужу и спрашивает:
- Как там сегодня в баре? Все хорошо?
Пако садится на кровать, целует жену, гладит ее по голове:
- Все хорошо, Лусия, много гостей, туристы, как всегда, и дон Иероним зашел. Марга снова встретила своего мужчину, может быть, что-нибудь у нее получится на этот раз. Они говорят всю ночь, он ей даже пенсионную книжку показал. Дай ей Бог.
- Дай ей Бог, - откликается Лусия. - Ты иди, Пако, иди, не оставляй бар надолго. Я постараюсь уснуть, можешь выключить свет.
Гаснет свет, закрывается дверь спальни, Пако возвращается в бар.
Англичанин напевает тихую песню, Марга сидит рядом, положив голову ему на плечо, он обнимает ее за спину. Молодой испанец наигрывает мелодию. Старый идальго спит, уткнувшись головой в стойку, оруженосец охраняет его сон.
Открывается уличная дверь, за ней сердитые мужчины и женщины несут какие-то транспаранты.
- Закройте дверь, - говорит Джак. - Выключите телевизор, закройте дверь, опустите ставни. Здесь, в маленьком замусоренном баре, где тепло и поют, давайте останемся здесь. Хотя бы до утра. До рассвета.

Нина Большакова