Ты -
как живой упрек мне,
как разверзнувшаяся твердь,
как на все вопросы ответ
по-звериному - молча, лишь

ощетинившись и рыча,
на вопросы мои отвечаешь
обещаниями отчаяния,
гибели и пусто-

ты.
Ты случившись во всех местах,
обернувшись во все цвета,
окружая по всем фронтам
широты и долготы

отвернешься, и в этот миг
от меня отвернется весь мир.
И уйдет от меня весь мир.
Ну да Бог с ним, раз ты уйдешь.

От меня  
ничего не осталось. 
От тебя - ничего. 
Ничего,  
как-нибудь...  
как-нибудь. 

Ведь моя  
молчаливая старость 
(бью ей низко челом) 
на ногах еще, 
сможет пройти этот путь 

не челном, не верхом, 
не по рельсам, 
полуночным экспрессом скребя 
геометрию этой прогрессии, 
где помножено все на тебя... 

не мельканием  
копий копий, 
тиражируемых в зеркалах, 
не стремлением вражеских копий 
устремиться к врагу от врага, 

а ногами.  
Чтоб убегая,  
стопы в кровь, 
до кости истоптал... 
Жаль, не выпустит амальгама - 
Строгий стражник мира зеркал. 

Он ревнив, 
он блюдет мою меру, 
чтобы из зазеркалия я 
не протягивал к точке-экстремум 
бесконечные многоточия. 

07.01.2012

До грани осталось -
вот-вот.
Дайте мне водки,
залить рот и раны
живые.
Лживый доктор,
льстясь перегаром,
тянет шило к животу .
Буду шитым. Видать,
даром герой,
даром жил.
Как дар данайцев
получил горб.
Стал тяжел, уродлив.
Как пальцы,
стал гнуть сталь,
и людей, как сталь...
и богов. Как, кстати, знать,
кстати ли облик
в свете мой?
Бьюсь головой
о свои мысли,
обдуваюсь ветрами
северными,
размываюсь селевыми
потоками...
Дайте мне водки,
залить глотку и раны -
боюсь, доктор,
с болью не справлюсь.
Боюсь, от меня уже -
толку...

Небо
синее-синее,
звезды -
словно массив
космических глаз.

Кто-то грустит,
как в первый раз,
в энном окне...
Кто-то сломал
свою жизнь,
как бесцветный
картонный макет.

Кто-то
хотел пролить свет,
вошел в темноту
и пропал в темноте.
Кто-то забыт... И не те
подносят ко рту
сласти из снов,
чтобы потом
снова украсть.

В чьей-то квартире
опять
разлилась тишина,
будто остывший и
опостылевший чай.
Он, невзначай,
гладит постель
там, где она
могла бы быть,
могла бы мять,
но ее нет.

Стар и скрипуч
коридорный паркет
без ее каблуков.

Кажется,
я гибну.
Кажется,
все,
что нажито
непосильным -
в кашу.
Зажранные рожи
уродов и психов
смешались в коллаж
коллапса.

Жирный напас
посыпает мои тропы
пеплом
трупов
тех, кто
оставил за собой
лишь лепет.

Обо мне тоже
не слепят
легенд.
Но я не страдаю
абстинентным
синдромом.
Обладаю преимуществом
перед теми,
кто не спит,
убитые speed'ом.

...я забрался
в ваши души,
как в киноленты
о проклятой нации.
Не нашел души.
Ее больше там,
где с Нее
слетают одежды,
где пот и пальцы…

Нравится смотреть,
как невежды
сами бросаются
в яму кучами.
я не питаю надежд
стать лучше.
Лучезарно улыбаюсь,
под глазом бланш.
По сабжу -
идите на хуй,

толпы
тупых зомби.
Тянут
немытые руки -
меня окружило зло,
но я жив,
и мне повезло -
я вне зоны
контроля системы.
Общество
Убитое бытом и скукой.
теряет время,
разум и волосы -
Колеса крутятся,
делают свое,
пока есть спрос.
Зараза курится,
делает свое,
пока есть спрос.

03.12.2010

Неотвратимая моя,
неопалимая,
в дали ли,
или в небыли,
лица черты твои
неоспоримые -
твердыня
для моей любви.

Ни позавидовать,
ни позаимствовать -
когда твоих
касаюсь я плечей,
в моих руках
сокровища немыслимые,
и я богаче
всяких богачей.

Тут взгляда золото,
улыбок бриллианты,
хрусталь дыхания,
и кожи нежный шелк, -
я к кладу шел
как будто миллиарды
лет,
и точно знаю -
не напрасно шел.

Твоей рукою
создан, разукрашен,
наполнен мир,
как руслом водоем,
и я хочу лишь верить,
что он наш,
что в этом мире
нам вдвоем.

Не так ли я
ищу для встречи повод,
как ищет вдохновенья
рифмоплет?
Не так ли жажду я
прикосновений новых,
как жаждет влаги
высушенный плот?

К твоим ногам,
надежд моих царица,
персидскими коврами
расстелюсь.
Туда, где сердце
милое стучится,
я жадно двигаюсь
на жар, на пульс...

Спешу, несусь
по дням, по числам!
По циферблатам
чертовых часов.
Ведь только там
где ты - моя отчизна,
прочна, как храм,
и зыбка, как песок.

14.11.2010

Челюсти сводит -
ненависть, вроде бы,
или что-то
на то похожее,

честность сгорает -
на исходе, и
сам побитый,
от честности тоже.

Хвост -
оголенный нерв -
отмирает.
Ухо надорвано
вражьею лапою.

Псина не лаять
была бы рада, но
псы не рыдают,
псы только лают.

Глухо ступает
по камню намокшему,
серое небо
лакает из лужицы.

Псина побитая,
но хорошая,
может, поможет кому-то,
прислужится...

глупая шавка,
но, может, понравится...
кто-то погладит
маленькой ручкой,

но вера в людей
у шавки шатка, а
злоба засела
в шавке прочно.

Злоба проникла
в шавкино тельце
с кровью на шерсти,
сапог отпечатками.

Что-то сломалось
в крохотном сердце,
и в человеке
видит отчетливо

шавка врага.
Побитая, жалкая,
все же готова
вгрызться без жалости,

вера в людей
шавкина шаткая,
ярость сочится
пеной из пасти.

Челюсти сводит
ненависть жгучая,
жучка дрожит,
шерсть поднимается.

И не кусаться
рада бы жучка, но
псы не боятся,
псы кусаются.