Несомненно, я рискую нарваться на гнев и слюнобрызгание защитников толстовского афоризма... А также и на зловоние не умеющих вчитываться при чтении и сгоряча выносящих приговор без предварительных слушаний...

Как-то раз в одном из разговоров в перерыве между занятиями на кафедре русского языка в Артс Колледже Османского университета в индийском городе Хайдерабаде я беседовал об особенностях различных языков, открывающихся при их сравнительном анализе. И вдруг, завкафедрой, госпожа Пратима Дэви заявила, что местный язык телугу богаче русского языка. Потому, что для местоимения второго лица множественного числа в русском существует только одна форма "вы", а в телугу - целых 13 форм...

А совсем недавно один российских поэтов пытался уверять меня, что именно тем и велик и могуч русский язык, что может не только переваривать и внедрять в литературный свой пласт пришедшие из-за рубежа новые слова, но также и слова, которые активно сейчас лезут в литературный из ненормативного слоя при активной помощи телевизионщиков в лице резидентов камеди клабов и им подобных...

На самом же деле язык не может быть ни богатым, ни бедным. Ни тем более могучим.

Потому что язык - это не что иное, как отражение реальной жизни говорящего на нем народа.

Язык - это зеркало жизни. Но не сама жизнь.

Это общество может быть богатым или бедным. А язык уже будет искать слова для отражения народного богатства.

И если племени индейцев в непролазных джунглях Амазонки достаточно сотни слов, например, которых вполне достаточно для общения, то это вовсе не говорит о том, что язык индейцев беднее, чем язык гонористых россиян. Когда-то и у европейцев не было в языках индейских слов батата и тамата, поскольку колумбовы последователи еще не привезли семена картофеля и помидоров в Старый Свет. Разве это говорит о том, что языки индейцев были богаче любого европейского? Да нет же!

Все зависит от окружающих людей реалий. Это не русский язык обогатился аглоязычными заимствованиями компьютер, принтер, плейер и монитор. Это значит, что эти предметы нашего быта были придуманы и созданы в других странах мира раньше, чем в России. И не больше. Поэтому русский язык, чтобы не тратить усилия на придумывание неологизмов, просто скопировал эти слова, подарив им род, одушевленность и прочие русские грамматические категории. 

Хорватский язык не был богаче французского, а ведь именно благодаря хорватам появилось слово cravatte (галстук). Просто нанятые французским королем ховатские гвардейцы носили нашейные платки, что было ново для падкой на моду французской знати. И когда французы, ткнув пальцем в эти модные платочки на груди гвардейцев, спрашивали "Что это такое?", те понимали сей жест по-своему и били себя в грудь "Jа сам хрват!" (Я хорват!). Так, название нации дало название атрибуту одежды, без которого немыслим сегодня мужской гардероб в любой стране.

Сделали ли русский язык богаче горбачевские перестройка, гласность, консенсус и ускорение? Разве что на десять лет, а потом и вовсе канули в лету, извлекаемые из загашника по случаю. Разве что последнее слово снова вернулась к своему нужному в физике значению.

Язык не мерило богатства. Язык всего лишь отражение жизни.

Именно по языку нужно учить историю.

В годы татаро-монгольского ига в русский язык влилось немерянное количество тюркских заимствований. Называть это богатством смешно. Так как заимствования являются отражением входящих в жизнь реалий. И в немалом количестве, если объем заимствований весьма значителен. Это не тюркское слово сарафан обогатило русский язык, это такой вид татаро-монгольской одежды стал теперь и одеждой русской женщины. А вот стоило уйти в небытие кочевым монгольским повозкам, и заимствованное слово турусы и вовсе потряло свое значение, сохранившись только вл фразеологизме. Так же, как подобная участь постигла и неведомые нынешним носителям русского языка баклуши, которые когда-то зачем-то били, и занятие это, видимо, было весьма не трудным.

Выходит, за богатство своего языка русские должны быть особо благодарны татаро-монголам. Они, видишь, и ударение свое принесли в русский язык, и к нынешнему мату русских приобщили...

Лично я считаю, что массовый приток иностранной лексики происходит тогда, когда народ тесно соприкасается с более развитой цивилизацией. Так языки индейских племен на Амазонке быстренько вводят в свой оборот слова, обозначающие все те диковинки, которые приносят из лесных чащ белые люди. Так же при Петре Первом в Россию хлынул огромнейший поток немецкой, фламандской, а при Елизавете и Екатерине Второй, и - французской лексики.

Не удивительно, что в толковом словаре русского языка Ожегова мы найдем тысячи заимствований из европейских языков, а в оксфордском толковом словаре английского языка заимствований из русского вы наскребете едва ли десяток (причем такие, как izba, samovar, bortsch). Но это вовсе не говорит о том, что английский язык богаче русского. Просто США куда технологически более развитая страна, чем нынешняя Россия. Не более. Язык лишь отражает реальность.

За неимением своего мы берем это у соседей. На проще взять американский Камеди клаб и приспособить его к русскому зрителю. Если американцы вольны со своей ненормативной лексикой, скопируем и мы. Сегодня мы изменяем русский язык по тем самым законам, какие диктует нам всемирная глобализация. Считать закономерные процессы развития цивилизации подтверждением исключительности своего языка глупо и бессмысленно.

Исключительность собственного языка - оружие дремучих националистов. Язык телугу ничуть не лучше русского точно так же, как русский язык ничуть не лучше украинского. 

Языки нельзя противопоставлять. Их надо беречь. Любить их самобытность. Ценить их образность.

А мы и русский, и украинский язык успешно ожопливаем по рецептам камеди клабов...

А давайте временно введем в Украине государственным матерный язык?

Пусть отражает нынешнюю идиотскую действительность...

Тогда мы жили бы иначе.

Было бы труднее скрывать правду.

Может, на то и даны людям языки, чтобы вуалью слов маскировать истины мыслей?

Ведь правда далеко не так сладка и усыпана эпитетами, как ее словесные мутации...

А вдруг богатство и разнобразие языка - всего лишь ширма обилия лжи?

Чем больше слов, тем глубже в душе истина?

Так друг ли людям язык?

Или враг?

Зашторены ресницы -
Завешена душа.
Такая вот позиция
Защитно хороша.

Но если очень надо всем,
Проблемы нет, не так ли?
Ресниц откроем занавес,
И вот они - спектакли...

Затих разгул корпоратива.
Похмелье высосало зал.
И ты ушла в толпе крикливой.
А я тебе не все сказал…

Щека к щеке, сердец биенье,
Тот танец был, как чудный всплеск
Мистификации мгновений
И приближения небес.

И этот взгляд сквозь дерзкий локон,
Как первый луч морской зари,
Как будто вдруг ударил током
И все перемешал внутри.

И этот шепот, словно тайна…
Неповторимый шелест губ.
Ведь он был явно не случайным…
А если ощущенья лгут?

И завтра утром самым первым
Меня затащишь в кабинет
И станешь вновь шефиней-стервой,
В какой ни капли чувства нет.

И все, что мне могло казаться,
В касаньях щек, волос и рук,
Всего лишь дым мистификаций,
Который растворится вдруг…

Если завтра вдруг вся страна рванет на Майдан определять свое будущее, какой флаг вы возьмете с собой?

Я так сладко любуюсь собой.
До чего ж я, однако, хорош!
Мои строки гремят, как прибой,
И по коже от них словно дрожь.

Слышу в адрес свой сладкую лесть,
Обожаю признания вкус.
Глупый критик, слова свои взвесь.
Все равно я их стрел не боюсь.

Я любовно ласкаю свой нимб,
Созерцая фанаток толпу.
С высоты помахаю я им,
Посияю звездою во лбу.

Мои мысли превыше любых.
Я ведь гений, а это - судьба.
До предела изыскан мой стих.
В нем все краски небес я собрал.

И в заплеванной кучке людей
Равноценного гению нет.
Я - алмаз. Я - бесценный поэт...
Ну, а ты - примитивный плебей.


* * *

А ведь есть и такие средь нас,
Что, пузырие мыльно любя,
Пусть не вслух, не везде, пусть подчас,
Любят в людях родного себя.

Будто люди должны обожать
Его стих от зари до зари...
К счастью, долго не могут летать,
Если пеной надуть, пузыри...

 

Город, умытый фиалковым маревом,
Томно уснул.
Снов этих ленту едва ли видали вы.
Как и весну.

Мы просыпались, бритьем, макияжами
Правили бег.
В гонке за пищу не видели даже мы,
Кто человек.

В трепете марева лиц многоточия
Кажутся сном.
С этим ты миришься, пусть даже хочется
Лезть напролом.

Путь человечества - тропы смирения
С сутью вещей.
Будешь, когда помешаешь движению,
Изгнан взашей.

И на обочине в дымке фиалковой
Слышен твой плач.
Разве порою не стыдно, не жалко нам
Наших удач?

Город, укрытый цветными туманами,
Плачет во сне.
Видится вся эта жизнь очень странной мне.
Или не мне?

Крымская гора Ай-Петри является своеобразным тестом для поэтов.

Одни забираются на самый верх и парят над побережьем, как Пушкин своими стихами над Россией...

А я оглянулся назад.

И увидел лермонтовское...

Маленькие трамвайные вагончики во Львове в один хмурый день исчесзли с городских улиц и унесли с собой в забытье целую эпоху.

Трамваи эти еще хранили на себе запахи Львова довоенного. И я с друзьями, как, наверное, многими годами ранее польские мальчишки, испытывал свою смелость, запрыгивая на заднюю площадку такого же вагончика 12-го маршрута, когда тот притормаживал на повороте у Главпочтамта, чтобы на следующем повороте лихо соскочить с подножки. Дверцы такого вагона открывались простым нажатием руки, а на повороте приоткрывались от инерции движения. Вот в эти щелки и запрыгивали десятилетние пацаны, которые страшно завидовали малчишкам постарше, осмеливавшимся прокатить и на "колбасе" вагона...

Вагончики эти внутри сильно отличались от советских трамваев на остальных маршрутах не только наличием подоконных лакированных скамеечек вдоль всего салона, но и сама публика, как мне сейчас вспоминается, была менее советской, чем в пролетарских трамваях социализма. Здесь куда чаще звучало такое вкусное львовское "Проше пани", да и сами пассажиры были как-бы постарше и чопорнее. Может, такой колорит на 10-ом маршруте определяли жители частныз домиков застрыйскопаркского города, а двенадцатку заполняли жильцы улочек, тянувшихся от центра к Высокому Замку, где тоже пахло патриархальностью и несоциалистической тишиной.

Трамвайчик поднимался в гору неспешно, по одной колее, и только на остановках путь раздваивался, где своей очереди двигаться ожидал такой же уютный и милый вагончик...

В городе была кондитерская фабрика, и ее работники нещадно воровали шоколад и конфеты, которые из-под полы продавали в укромных местечках. Когда-то мама сжалилась над моими мольбами и купила мне огромного шоколадного зайца, уши которого были слаще всех конфет мира. У этих торговок мама незаметно для меня покупала конфеты в больших кульках из газет, свернутых каким-то особым, львовским способом, а потом одевала их в разноцветную фольгу и развешивала на новогодней елке... Лучших елочных игрушек тогда я себе и представить не мог...

В парке культуры на горке у входа каждую зиму молодежь раскатывала "ковзанку" длиной в метров тридцать. По ней катались исключительно паровозиком и очень большими компаниями, человек в 20... Правая горка была отдана малолеткам с санками, а вот попасть в паровозик такому мальцу, как я, было невозможно. Меня вежливо отстраняли рукой, а вот тех, кто уже катался на трамвайной "колбасе", в этот рай допускали.

Как же мне хотелось достичь этого "колбасного" возраста...

А когда достиг, семья перебралась в Киев, да и снежность зим пошла на убыль.

А потом, когда уже я отведал и Заполярья, и Питера, и Москвы, когда возил иностранных туристов по Союзу, я не раз приезжал во Львов, но без милых трамвайчиков, с застроенным монументом выходом из парка культуры, с толпой, потерявшей индивидальностей, город не столько разочаровывал меня, сколько давал поводы для грустных вздохов...

Понемногу город утратил этот лоск польскости, пусть он в те годы был и потертым, но он был. Как памятник польскому шляхтичу в Стрыйском парке, позеленевшему от старости и с отбитыми частями тела. И когда я зашел в бывший хлебный магазин на углу Гвардейской и Похилой улиц, там меня встретила не ипозантная продавщица в белом халате и колпаке с приветливой улыбкой и милым "Проше пана", а такая же, как и в Киеве, девчонка в мини-юбке и с озабоченным лицом...

Что-то уходит из нашей жизни, что-то приходит...

Главное, чтобы из наших городов не утекала доброта и гостеприимность...

А еще важнее, чтобы и у приезжающих в города в душе жили те же чувства.

Если полюбишь город, он навсегда ответит тебе взаимной любовью...

Сегодня мы даже и представить себе не можем, насколько сильно ненавидели французов в России после отечественной войны 1812 года. А ведь это было.

Сегодня все представление об этой войне в нашем сознании исходит из фильма "Гусарская баллада", где все говорят стихами и поют, очень смутно - из воспоминаний о романе "Война и мир" Толстого, который редкие люди умудрились прочитать дважды, да из лермонтовского "Бородина".

С тех пор прошло почти 200 лет.

Для нас эта война, которая опустошила половину западных земель тогдашней России, сегодня кажется приятной сказочкой...

А что будут думать наши потомки в 2145 году о Великой отечественной войне. Будут ли так же ненавидеть немцев, видя в каждом из них фашиста, как этот было у наших родителей, дедушек и бабушек, хлебнувших в той войне немало лиха?

Скорее всего, восприятие будет таким же, как и наше восприятие войны 1812 года. Наши дети уже не знают, что такое времена социализма, а о войне 70-летней давности - и тем более...

Я бы посоветовал следующему президенту Украины ввести мораторий на последние 100 лет истории. Нет, не запрещать ее, а запретить любые ее оценки с любой стороны. Пусть это делают ученые в своих диссертациях, пусть пишут книги - это, в конце концов, их дело.

А стране нужно начать с нуля. Взять сегодняшний срез нашей жизни и сказать себе - это ноль. Отныне мы шаг за шагом будем прибавлять достижения, чтобы было хорошо в Украине всем. Без драк в парламенте и на Крещатике, без лозунгов и шествий. С любовью ко всем жителям страны, без разделения их на языки, цвета и ориентации.

В Украине так много детей, которым нужна срочная медицинская помощь, а мы миллионы гривен вбухиваем в бессмысленные митинги, у нас широченными шагами по стране шагает СПИД, а мы развешиваем физиономии государственных тунеядцев на биллбордах (сколько пользы они принесли стране? Пшик, не больше...), у нас в нечеловеческих условиях работают и гибнут шахтеры в шахтах, а владельцы футбольных клубов за миллионы долларов покупают в Бразилии второсортных футболистов...

Казалось бы, столкнувшись с проблемой российского газового краника несколько лет назад, можно было начать целую программу по добыче собственного газа, по поставке солнечных батарей для населения, по поиску иных энергетических ресурсов...

Но...

Мы с пеной у рта спорим о языках, о национализме, о голодоморе, о газе и российском телевидении...

Вместо того, чтобы строить нормальную жизнь.

И не построим ее, если будем друг друга за чубы таскать...

Ведь пока мы нищие, нашим возможным достатком пользуются те, кто нас лбами и сталкивает.

А вы готовы подать руку тому, кого вас заставляют ненавидеть?