Бесконечная многогранность Алексея Толстого

glavcom.ua
Бесконечная многогранность Алексея Толстого
Александр Карпец Журналист

23 февраля 2015 года исполнилось 70 лет с тех пор, как покинул этот мир замечательный русский (советский?) писатель Алексей Николаевич Толстой. Фигура Алексея Толстого, мягко говоря, несколько спорна, но какие бы ярлыки теперь на него не лепили, наследие «пролетарского графа», несмотря на заангажированность, часто даже сервильность к сталинскому режиму, остаётся Творчеством, особенно на фоне нынешнего окончательно деградировавшего «сучлита» — «сучасної літератури», как импортной, включая российскую, так и отечественной.

Книги Толстого часто имеют авантюрные и фантастические сюжеты, но писатель строит их на реальных событиях своего времени — страшного и переломного. Впрочем, с началом московской агрессии в Украине все более складывается впечатление, что возвращаются трагические события без малого 100-летней давности, о которых писал Толстой. Писателю удавалось двумя-тремя фразами передать такую философскую глубину, которая весит больше, нежели тонны псевдонаучной писанины.

Личность Алексея Толстого и его творчество бесконечно многогранны, пусть часто даже и противоречивы. Будучи отпрыском знатного дворянского рода, он получил образование инженера-механика, но стал писателем. Будучи по-европейски воспитанным представителем российской знати, он после революции ожидаемо отправился в эмиграцию в Европу, но быстро разочаровался и в белоэмиграции, и в так называемых европейских ценностях, Толстой спустя непродолжительное время вернулся в Советскую Россию, где достаточно быстро вошел в число новой советской знати, которую кровавый сталинский режим прикармливал в своих целях, и в результате писатель получил прозвище «пролетарского графа» не только из-за графского происхождения, но также в следствие своей тяги к гедонизму и сибаритству. В творческом же наследии Толстого наличествует практически все возможное от исторических произведений («Петр Первый»), эпических полотен современной ему эпохи («Хождение по мукам», эмигрантский цикл) до фантастических и футурологических антиутопий («Аэлита», «Гиперболоид инженера Гарина»), в которых и сейчас, по прошествии 80-90 лет после их написания при внимательном чтении можно найти поражающей остроты откровения. Гениальный советский писатель-фантаст и настоящий коммунист, автор знаменитой коммунистической утопии «Туманность Андромеды» Иван Ефремов, встречавшийся с Толстым незадолго до смерти последнего, считал писателя своим учителем, и это много значит в устах Ефремова, бывшего на тот момент уже далеко не юношей, — хотя и делающим лишь первые шаги на литературном поприще, но уже состоявшимся ученым — геологом и палеонтологом.

И кое-что личное: из беллетристики, наряду с некоторыми другими писателями, именно Алексей Толстой оказал на автора этих строк как на публициста огромное влияние от тематики и взгляда на мир до стилистики и манеры изложения…

В свете кровавой агрессии путинской Москвы в Украине творческое наследие «пролетарского графа» Алексей Толстого неожиданно зазвучало по-новому. Еще год назад, во время аннексии Крыма и начала войны на Донбассе на свет Божий была извлечена цитата, которую приписывают Алексею Толстому: «Есть две Руси. Первая Киевская имеет свой корень в мировой, а по меньшей мере в европейской культуре. Идеи добра, чести, свободы, справедливости, понимала эта Русь так, как понимал ее весь западный мир. А есть еще вторая Русь — Московская. Это Русь Тайги, монгольская, дикая, звериная. Эта Русь сделала своим национальным идеалом кровавую деспотию и дикую ожесточенность. Эта Московская Русь, из давних времен была, есть, и будет полным отрицанием всего европейского и ожесточенным врагом Европы». Цитату Толстому именно приписывают, поскольку подтверждений тому, что это именно его слова, вроде бы как и нет. Но здесь важно другое: мог ли Толстой сказать такие слова в принципе? Ответ будет таким же противоречивым, как и сама личность писателя: и да, и нет!

Несмотря на то, что Толстой по глубинной сути своей был, что называется, «исконно русским» и свою писательскую стезю начинал в качестве так называемого «почвенника», он одновременно был все же слишком европейским человеком, чтобы млеть от кондового рассейского скотства, коим и по сей день полна Россия, как и во времена жизни писателя. Это хорошо видно в историческом романе «Петр Первый», который справедливо считают едва ли не «заказухой» Сталина, но, вместе с тем, «заказухой», выполненной очень и очень талантливо. Толстой весьма положительно относится к вестернизации России Петром, равно как и к модернизации на западный технологический манер Советского Союза Сталиным. При этом писатель, как и большинство советской интеллигенции того времени, делал вид, что не замечает массовых репрессий, террора и, по сути, фашистского режима, которые стали важнейшими причинами дискредитации коммунистической идеи и трагического провала коммунистического эксперимента как такового, причем последствия этого провала мы сейчас и пожинаем, и неизвестно, чем все это еще окончится.

С другой стороны, будучи, повторим, по своей сути человеком европейским, Толстой слишком хорошо знал и ощущал торгашескую натуру, лицемерие Европы, чтобы считать ее воплощением «добра, чести, свободы и справедливости». Он справедливо замечает, что именно Европа, западная цивилизация породила Первую мировую войну — первое глобальное военное столкновение. Он активно то полемизирует, то соглашается с идеями о «закате Европы», вошедшими в моду в 1920-х годах после публикации знаменитого одноименного двухтомника Освальда Шпенглера.

Словом, любой, кто сколько-нибудь серьезно интересовался творчеством писателя, должен прийти к выводу, что приведенная цитата может как принадлежать ему, так и не принадлежать — примерно с одинаковой вероятностью.

Но обратимся к происхождению и биографии писателя…

Все известные Толстые, в том числе писатели Алексей Константинович, Лев Николаевич и собственно Алексей Николаевич, вели родословную от Петра Андреевича Толстого, который наградил своих потомков графским титулом. Легенда гласит, что он получил его за выполнение щекотливого задания Петра Первого: Толстой уговорил царевича Алексея вернуться в Россию, обещав ему неприкосновенность. Будучи по приказу Петра I распятым на дыбе, царевич проклял Толстых до двадцать пятого колена, после чего в их роду рождались либо гении, либо негодяи, либо юродивые, но люди сплошь одержимые. Словом, чисто русский сюжет!..

Алексей Толстой родился 10 января 1883 года в городе Николаевске, ныне Пугачевск, Самарской губернии. Отец Толстого — Николай Александрович — был человеком буйного нрава, посему мать Александра Леонтьевна, урожденная Тургенева, ушла к либеральному земскому деятелю Алексею Апполоновичу Бострому, оставив на руках у отца троих детей и уже будучи беременной Алексеем. Граф Толстой стрелялся с Бостромом и ранил его.

Детство писателя прошло в имении отчима, на степном хуторе. Несмотря на «благородное» происхождение, товарищами Алексея были крестьянские дети. Верховая езда ковыльными степями среди курганов, мечтательность, космический круговорот времен года — вот истоки фантастической струи в творчестве писателя. Тринадцати лет он был отдан в учебу, но не в классическую гимназию, как барские дети, а в Сызранское реальное училище. Затем был Петербургский Технологический институт, специальность механика — еще один исток любви к фантастике. Во время революции 1905 года он изучает в Дрезденской Политехнике механику и немецкий. К началу войны и революции инженер-механик граф Толстой (забавно, правда?!) известен как писатель-«почвенник», автор произведений о жизни помещичьего Заволжья. Его талант привечают Бунин, Соллогуб, Блок, Горький.

Интеллигенты «серебряного века» уходили от социальных катаклизмов в свой мирок: Николай Бердяев интересно пишет о том, что во время революции 1905 года в квартире поэта-символиста Вячеслава Иванова происходили утончённейшие беседы на эстетико-мистические темы. Толстой же, по выражению Ленина, «пошёл другим путём» Он работает фронтовым корреспондентом. Его проза приобретает оттенок обличительного сарказма. Интеллигентский восторг по поводу Февральской революции у него быстро сменяется характерными для русского нигилизма сомнениями в цивилизации как таковой. Этот мотив присущ всем великим русским — Герцену, Достоевскому, Леонтьеву, Бердяеву… Осенью 1918 года Москва задыхается от голода, и писатель вынужден бежать в Украину.

В повести «Похождения Невзорова, или Ибикус» есть любопытный взгляд Толстого на Украину времен «ясновельможного пана гетьмана Павла Скоропадського». Гетьманат держался на небольшой прослойке украинской интеллигенции и знати, а главным образом — на германских войсках. В Украину бежал не только цвет Российской империи, но и голодные массы ленивого и спесивого русского барства, аферистов, певичек, офицерства, политиканов рухнувшей империи. Их первое впечатление на вокзале в Харькове: «Боже! Белые булочки!!!». Гетьманат давал им поместья с землей — хоть и великорусские шовинисты, но классово близкие, из «благородий»; некоторые, кривляясь, даже брались за изучение украинского языка. По Харькову ходят вразвалку немецкие вояки, презрительно смотря на аборигенов. Носятся на лихачах потомки украинской шляхты в папахах с малиновым верхом. Дельцы гоняют по Украине вагоны с аспирином и касторкой. Кофейни и кабаре забиты декадентами, жуликами, проходимцами и извращенцами. Эту ораву должны были кормить украинские селяне, которых немецкими штыками заставляли вернуть новым хозяевам поделенную панскую землю. Село взбунтовалось, тем более, что кайзер пал, в Германии началась революция, и немцы ушли, прихватив с собой гетьмана.

Началась «атаманщина», которую теперь относят к «національно-визвольним змаганням». Но если, например, идеалистически настроенные юноши под Крутами, галицкие сечевики Евгена Коновальца или дивизия полковника Безручко действительно геройски боролись за независимость Украины, то многочисленные «батьки-атаманы» со своими бандами по большей части занимались грабежом и террором мирного населения, особенно евреев. Это был типичный всплеск массового разрушительного психоза, где главным действующим лицом были столь любимые нашими интеллигентами селяне! Юг Украины погрузился в кровавый хаос и «войну всех со всеми»…

В это время с севера ударили большевики. Российская империя сжалась до маленького пятачка вокруг Одессы, где причудливо уживались белогвардейцы, остатки гетманской «варты», греческий корпус и французские зуавы. Но «красная зараза» поражает и оккупантов. Греки кричат противнику: «Давай мириться! Ленин — карашо!».

Кстати, Антанту из Одессы тогда «выкурили» даже не большевики, а банда атамана Матвея Григорьева численостью около шести тысяч штыков. Сначала Григорьев входил в войско Украинской Народной Республики под командованием «головного атамана» Симона Петлюры. Затем Григорьев предал УНР, перешёл на сторону большевиков и помог им в завоевании юга Украины. За это Григорьева и прочих «атаманов» от большого ума теперь причисляют к «героям визвольних змагань»…

В частях французского экспедиционного корпуса начинается брожение, возникают советы солдатских (зуавских?) депутатов, а на кораблях Антанты появляются красные флаги. Командование во главе с французским генералом д'Ансельмом решает убраться восвояси. В этом бедламе Толстой пишет знаменитую повесть «Калиостро».

Начинается исход в эмиграцию. В марте 1919 г. писатель уходит на пароходе в Константинополь. Впечатления об этом путешествии находим в том же «Ибикусе».

На корабле бывшая «элита» опускается все ниже. Генералы, политики и дамы в мехах выясняют отношения из-за очереди в нужник. Выжившие из ума монархисты ловят на борту каких-то мифических революционеров. Губернатор руководит двумя чемоданами, которые остались от его губернии. Штабы несуществующих армий издают приказы и вывешивают их для ознакомления. Тучный, багровый член Высшего монархического совета Щеглов прячется под брезентом со своей женой — опереточной актриской. За всем этим с верхней палубы наблюдает бывший «пламенный революционер» и думает мрачную думу о том, что «русский народ в сущности не любит свободу».

Теперь модно вовсю ругать подлых большевиков, которые разогнали Учредительное собрание, а благородных демократов «пустили в расход». На эту тему в «Ибикусе» есть забавнейшее место. Потрёпанного вида военный врач везёт в Европу любопытный документ — записную книжку, каковая должна показать союзникам «подлую сущность» демократов и либералов российских. Впрочем, скоро эмигранты поймут, что «облико морале» Европы ничем не лучше… «Эта книжка принадлежала весьма небезызвестному либералу, герою, члену Государственной думы и Учредительного собрания… Чем же она наполнена? Благороднейшими мыслями? Бессмертными лозунгами? Конспектами знаменитых речей? Нет, к сожалению, — нет. Реестрики — сколько у кого взято взаймы. Так! Адреса врачей и рецепты средств на предмет лечения триппера. Всё-с. Это у либерала и борца с самодержавием». Цитата напомнила о пламенных борцах с советским строем. Сколько визгу и праведного гнева было от них на рубеже 1980-1990 гг., как самозабвенно они «рушили» империю, которая на самом деле рушилась сама по себе! О том, какой уродец возник на обломках «совдепии», сейчас разводиться не будем, но вскоре многие «герои» оказались банальными хуторянами или вовсе хапугами, приспособленцами, торгашами и моральными отбросами! А теперь все и вовсе окончилось войной…

По прибытии в Константинополь эмигранты перебиваются кто чем. Дамы занимаются проституцией, офицеры промышляют сутенерством и мелкой комиссией в трущобах Галата — беднейшего района Константинополя. Герой повести Невзоров делает деньги на тараканьих бегах с тотализатором и мечтает устроить в престижном районе Пера бордель с русскими девицами благородного происхождения — «сераль принцес московит».

Из Константинополя Толстой плывет в Марсель. Этому путешествию посвящен его великолепный рассказ «Древний путь». Кроме социального морализаторства, здесь имеет место глубокий историософский подтекст. Смертельно раненый французский офицер, ницшеанец Поль Торен идет на пароходе «Карковадо», как и сам Толстой в реальности, путем агронавтов, только в обратном направлении. Позади, в Гиперборее, пылает революция. Геллеспонт, берега Фракии и Анатолии, Дарданеллы, Троя, Эгейский архипелаг, Пелопоннес, курящаяся Этна… Колыбель европейской цивилизации. Тысячи лет высочайшего напряжения физических и ментальных сил. Толстой замечает, что история Западной Европы около 3000 лет назад началась кровопролитнейшей по тем временам Троянской войной — первой мировой войной между Западом и Востоком. В финале — опять мировая война, древние камни смешаны с кровью, железом, трупами и экскрементами. Война временно прервана, народу разрешено веселиться, и вот на руинах вырастает жалкий продукт цивилизации — мещанское стадо. Толстой отчаянно полемизирует с идеями Освальда Шпенглера о круговороте и гибели цивилизаций, пытаясь найти высшее начало в «гомо сапиенсе», но здесь же, фактически соглашаясь со Шпенглером, говорит, что ход цивилизации нужно «перезапустить»…

Годы эмиграции были очень тяжелыми, но писатель упорно работает. В 1919 году, живя под Парижем, он начинает трилогию «Хождение по мукам» об извечных метаниях русских интеллигентов. Кстати, сильнейшее произведение! В советское время его изучали в школе и на гуманитарных факультетах вузов. Толстого справедливо обвиняют в великодержавности и сервильности по отношению к режиму Сталина, хотя, например, Михаил Булгаков был ничем не лучше. Но с Булгаковым, его «Белой гвардией», «мастерами и маргаритами»носятся, как с писаной торбой, а Толстого предали анафеме, хотя «Хождение по мукам» посильнее «Белой гвардии» будет, а эмигрантский цикл Толстого и по сей день является актуальнейшим руководством на тему о том, что такое Запад, и почему им не нужно очаровываться!

«Россия-мать» вышвырнула блудных детей-эмигрантов, Европа же оказалась мачехой. Еще Герцен и Достоевский предупреждали русских интеллигентов, что Запад — это не только наследие античности, рыцарства и Просвещения. Это царство в меру сытого, довольного и спесивого торгаша, который отбросил рвение к свободе и познанию, а жаждет сильной власти или обывательского стада, каковое считается проявлением свободы, демократии и даже социального прогресса. Мещанство подражает аристократии в роскоши и тщеславии, что выглядит грубо и пошло. Остатки аристократии тоже «омещанились» и давно забросили собственно аристократизм. Все это есть в «эмигрантском цикле» Толстого: «мерзость запустения» в жутковатом романе «Эмигранты», уничтожающий сарказм в адрес деградировавшего русского дворянства в «Рукописи, найденной под кроватью», гримасы западной цивилизации в ее парижской («Убийство Антуана Риво») и берлинской («Черная пятница») редакциях, наконец, апокалиптическая фантасмагория «Гиперболоида инженера Гарина». Все это видят наши нынешние «заробітчани»: остатки наших разума и благородства Западу не нужны, а нужны ему чистильщики нужников; в крайнем случае, там могут «прикормить» грантами наш псевдо-интеллектуальный хлам, вроде какого-нибудь «полевого украинского секса»...

Империализм ХХ века, мировая война и апокалиптическая революция в России придали всему этому новые черты. Прошло время буржуа, мнящего себя «пупом земли». Герой рассказа «Убийство Антуана Риво» говорит: «Идёт новая сила: это концерны тяжёлой промышленности. Они захватывают жизнь по вертикали. Но это пахнет социализмом наизнанку. Здесь нам, последним индивидуалистам… делать нечего». Настало время винтика огромной социальной машины, которым управляют при помощи масс-культа и масс-медиа. Не все винтики хотят быть благонамеренными: дураки гибли и калечились в мировой войне за «идеалы демократии и гуманизма», а теперь ежедневно на рассвете идут в брезентовой робе к унылым заводским корпусам; умные не теряли времени в тылу, и теперь на рассвете едут из ночных заведений домой в лимузинах, с измятыми за бурную ночь смокингами. В Венгрии и Германии революции. Бурлят рабочие окраины Парижа — его «красный пояс», в его центре гастролируют банды анархистов. В Лондоне бастуют транспортники, и дабы не парализовывать жизнь, на их место стали штрейкбрехеры из числа… аристократов — «сознательные» лорды и баронеты работают носильщиками и таксистами, развозя клиентов на личных роллс-ройсах. Это такая английская революция — времена Кромвеля ведь давно минули!

Толстой даёт картину общества после первой мировой войны в победившей Франции и побеждённой Германии. На верху социальной пирамиды удобно устроилась элита — политики, промышленники и финансисты, остатки родовой знати. Кстати, на крови и страданиях нынешней войны в Украине наша так называемая элита тоже неплохо устроилась… Будучи «пролетарским графом», писатель симпатизирует рабочему классу. По Толстому, это основа, движущая сила, создатель всех общественных ценностей, носитель нравственности и культуры, который выйдет из заводских корпусов, преодолеет эксплуататоров, установит справедливость и «светлое будущее». История показала, что эта формула Маркса, мягко говоря, не совсем верна, о чём его предупреждал Александр Герцен, кстати, еще один русский интеллигент-западник, зело разочаровавшийся в Западе и его «ценностях», прожив долгие годы в вынужденной эмиграции.

Видимо, так Толстой отдавал дань пропаганде большевиков, которые под лозунгом «государства рабочих и крестьян» создали фашистско-бюрократическую диктатуру, подавлявшую рабочих и уничтожавшую крестьян. Но возможно, Толстой «честно заблуждался»: традицией русского интеллигенчества всегда было умиление по поводу глубокой духовности и благородства простого рабоче-крестьянского народа — часто в силу элементарного отсутствия опыта пребывания в толпе. Забавно, но такое «народничество» наблюдается и в ХХI веке среди украинской «хуторян-интеллигенции» из соображений политической конъюнктуры. Впрочем, все это было до 2014 года, до войны на Донбассе, которая очень многое изменила в мировоззрении и мироощущении. В этом плане весьма любопытен «великий пролетарский писатель Америки» Джек Лондон, который в молодости на себе ощутил все «прелести пролетарствования», и относился к пролетариату весьма скептически, о чём захватывающе писал в романах «Мартин Иден», «Лунная долина» и «Железная пята».

Но и в творчестве Алексея Толстого разрушается плакатный образ пролетариата. Рабочий класс поверженной Германии со впалыми от голода щеками всё более проникается национал-реваншизмом. Рабочие победившей Франции разделились на две категории. Высокооплачиваемая «рабочая аристократия» готова бороться с буржуями только за свои шкурные интересы или, как нынче модно говорить, «социальный пакет». Плохо устроенная молодёжь из бывших фронтовиков ещё недавно наравне с буржуйскими сынками проливала кровь и кормила в окопах вшей. Теперь оказалось, что это была война не за «идеалы свободы и демократии», а по Ленину — «за рынки сбыта и сферы влияния». Пролетария после окончания войны принуждают стать благонамеренным тружеником и покорно протягивать руку за скудным жалованьем от тех же буржуйских сынков. В романе «Эмигранты» Толстой пишет: «Дурак же ты, Жак!» Но фронтовики привыкли за годы войны убивать, а некоторые, побывав с оккупационными войсками в Одессе, познакомились с русским большевизмом и украинской «атаманщиной», посему в ответ на несправедливость они поднимают бунты, часто «безбашенные», «бессмысленные и беспощадные».

Кроме того, есть «средний класс», сиречь мелкий буржуа, на который одно время было модно молиться как на «двигатель социального прогресса». Верхи среднего класса (so-called «upper middle class») — торговцы, рантье, мелкие держатели акций — пытаются, как и до войны, изображать из себя респектабельную публику, но их сильно «подкосила» революция в России — французские буржуа держали капитал в акциях русских компаний, в том числе в Донбассе и Криворожье, а также в царских ценных бумагах. Буржуа очень обеспокоены «русским вопросом»: им глубоко наплевать на попрание элементарной человечности «красными» и «белыми», они шкурно заинтересованы в воссоздании «единой и неделимой», они согласны даже признать большевиков в ответ на признание ими царских долгов, лишь бы вернуть капиталы.

Кстати, нечто подобное, с поправкой на современные реалии, наблюдается и сейчас. Среднестатистическому европейскому буржуа в Европе глубоко наплевать на то, что Донбасс лежит в руинах, что там льется кровь, что там уже тысячи убитых и раненых. Очень многие в Европе настаивают, чтобы как можно скорее отменить санкции против путинской России, поскольку санкции эти ведут к экономическим проблемам и ухудшают уровень жизни европейского обывателя. Но вернемся во времена Толстого…

Беспринципные дельцы из распухшей за время войны Америки скупают Старый Свет, и вот в «Гиперболоиде инженера Гарина» из-за океана прибывает «акула империализма» мистер Роллинг, чтобы «взять к ногтю» всю европейскую промышленность, иначе он лопнет в Штатах со своими капиталами. Буржуа из последних сил держатся за акции, некоторые истерично играют на бирже, но против крупных монополий не попрёшь — и они разоряются и отправляются «на дно».

Низы среднего класса («low middle class») — конторские служащие, гарсоны, артистки кабаре, продавщицы магазинов, анархические молодые люди без определённых занятий — балансируют на грани и сползают «на дно». Они истерично мечутся по бульварам и дешёвым распродажам Парижа, вожделея развлечений, деградируя и погружаясь в разврат. «Нельзя.. в наши дни мечтательно гулять по бульвару… с томиком Мюссе… Нынче — всё на скорости, всё на бензине. «Алло, малютка, в нашем распоряжении час двадцать минут! Нужно успеть в кино, скушать обед и полежать в кровати. Ничего не поделаешь, Ми-Ми, это — цивилизация».

Алексей Толстой высказывает гениальнейшую мысль, страшная значимость которой ныне ещё более возросла: «Страшная вещь — человеческая масса, не руководимая большой идеей. Людей нельзя оставлять без вожаков. Их тянет стать на четвереньки».

На полях войны в отравленной горчичным и нарывным газами земле вместе с высшими достижениями европейского духа гниют миллионы трупов, на улицах просят милостыню миллионы инвалидов с обрубками вместо ног и рук. Кажется, даже убитые принимают участие во всеобщем шабаше в виде стрептококковой пыли, доносимой ветрами с полей сражений. Для отвлечения от всего этого — бесконечные праздники, гуляния, фейерверки, истерия газетных сенсаций, танцы и стриптиз. Мир еще не заключен, Германия блокирована, немцы питаются сырой брюквой и тысячами мрут от истощения. С наступлением темноты по берлинской Фридрихшрассе батальонами идут проститутки, приставая к прохожим. Рядовой житель Берлина с ненавистью смотрит на шикующих спекулянтов и на свиную котлету в витрине мясного магазина, которую он не в силах купить своим детям. Скоро эта несъеденная бюргером котлета «отрыгнётся» творцам «Версальского мира» в виде гитлеровского Ordnung'a!..

У этого клинического механизма есть рулевые. Глава распухшей за время войны от золота Америки Вудро Вильсон, похожий на пастора, разводит демагогию о братстве народов в лоне Лиги Наций в своих речах, «бесплодных, как англо-саксонское утро». Европа, лицемерно рассуждая о «ценностях», отбросила «право наций на самоопределение» из-за шкурных интересов. Франция была заинтересована в «единой и неделимой», а потому препятствовала независимости Украины, но согласилась отдать полякам Галичину и Волынь, чтобы иметь форпост на восток от своего извечного врага — Германии. (Кстати, эта позиция Франции такой же и осталось, что наглядно проявилось в отношении конфликта на Донбассе, хотя теперь Париж и Берлин ходят в друзьях). Эта затея вскоре провалилась, тем более что пугать Германию Польшей — это полная глупость! Британия заинтересована в нефтеносных районах Галичины и Азербайджана, а потому стремится к разделу России, но, поддерживая «белых», вместе с Америкой считает Украину частью «единой и неделимой» и отказывается помочь Украине в борьбе за независимость. (Сейчас Украине все «типа помогают», но больше на словах). От этой суеты выиграли большевики: «вождь мирового пролетариата» товарищ Ленин, мастерски играя на противоречиях, «развёл» мировых империалистов и в безнадёжных условиях сумел заложить основы большевистской державы.

Антанта и сателлиты хотят урвать от побежденной Германии. Отбросив «план Вильсона», Франция (в лице Клемансо), Англия (Ллойд Джордж), Италия (барон Сонино) и Япония (барон Макино) навязывают Германии грабительский Версальский мир. Больше всех звереет Франция, которая хочет отомстить немцам за давние обиды, например за поражение под Седаном аж в 1870 году. Именно Франция инициировала миллиардные контрибуции с Германии, но французы заплатят за это, когда позорно капитулирует Гитлеру на фоне патриотического профиля де Голля и истошных воплей Эдит Пиаф. Толстой пишет: «Шестьдесят миллионов немцев упали на колени. Из-за Рейна во Францию…потянулись тоскливо длинные поезда с углем, сырьем, пушками, машинами. Тощие, с землистыми щеками немцы, костлявые немки, дети, покрытые болячками, глядели вслед этим поездам, вслед улетающей на долгие годы надежде поесть, отдохнуть»…Теперь у нас некоторые «умники», усвоив поразительную «глубину импортной мысли», рассказывают байки о том, как кровожадные большевики потрясли нравственность и гуманизм Запада. Мировые войны и коричневую чуму в Германии выдумали отнюдь не Ленин со товарищи! Если фашизм Сталина — это чисто русский продукт, то германский фашизм — это порождение «просвещённого и гуманного» Запада! «Немецкий фашизм свиреп, мстителен и… не будет знать пощады… Немцам, настроенным фашистски, нечего больше терять», — пишет Толстой уже в 1923 году. Более того, «просвещенные западные демократы», когда есть шкурный интерес, обнаруживают удивительнейшую способность входить в сговор с авторитарными режимами, как это сейчас наблюдается в отношении режима Путина.

Русская эмиграция окончательно опускается. Немногие богачи, сумевшие вывезти капиталы, просаживают их в кутежах и на бирже. Монархисты истерично спорят о том, кто из великих князей станет будущим «императором Великой, Малой и Белой». Эмигрантские газеты вопят: «Осиновый кол вам, большевики»! Белогвардейские интенданты наживаются на поставках тухлых консервов и гнилого нижнего белья. «Демократы» Временного правительства торгуют неподвластной им страной. Московские купчихи сидят на чемоданах и ждут — когда же в «первопрестольную» с колокольным звоном. Офицерье пускается во все тяжкие, а княжны и графини зарабатывают проституцией. Не желая окунаться в мутное болото и окончательно деградировать, многие русские интеллигенты вынуждены возвращаться в «совдепию» — деваться больше некуда! Кстати, именно поэтому вернулся и Михайло Грушевский, а не просто поддался на уговоры большевиков, как сейчас это пытается кое-кто истолковать. Устоял над схваткой Бердяев и прожил до конца жизни во Франции в бедности. Заявляет о возвращении и Толстой, за что подвергается обструкции со стороны «дедушки русской революции» Чайковского. В знаменитом ответе Чайковскому Толстой пишет, что сам ненавидел большевиков, считая их причиной всех бед, гибели двух родных братьев, расстрела дядей, смерти восьми человек родни от голода и болезней, но именно русская «элита» толкнула империю в хаос. С конца 1921 г. Толстой живет в Берлине, а в августе 1923 г. возвращается в СССР.

Еще в эмиграции Толстой пишет «Аэлиту»: гениальный, «не от мира сего» изобретатель космической ракеты инженер Лось, похожий на Циолковского; принцесса Аэлита и любовь по-марсиански; планетой управляет фашистская клика, которую пытается свергнуть «марсианская пролетарская революция» во главе с плакатным вождём — красноармейцем Гусевым (что-то вроде товарища Сухова в фильме «Белое солнце пустыни»). Толстой ведёт давний спор со Шпенглером о расцветах и закатах цивилизаций — вторым названием «Аэлиты» было «Закат Марса», по аналогии со шпенглеровским «Закатом Запада». Но главная идея Толстого всё же иная: человек обязан вырваться из созданного им же самим социального болота и проложить путь в мироздание.

Наконец, книга «Гиперболоид инженера Гарина», написанная в 1926-1927 гг., переработанная в 1937 г. (Неуклюжие экранизации этого необычного произведения оканчивались лишь искажением как сюжета, так и смысла). В анонсе Толстой писал, что действие романа происходит накануне новой мировой войны, – и как в воду глядел! Америка в лице плакатной «акулы империализма» мистера Роллинга прибирает Европу к рукам. Убежавший от революции русский инженер и мерзавец Пётр Гарин создает сверх-оружие — гиперболоид. Кстати, гениальная догадка: лазеры концентрируют электро-магнитную энергию, только на принципах не геометрической, как у Толстого, а более глубокой, квантово-волновой оптики. Ценой массового убийства людей Гарин овладевает миллиардами Роллинга для реализации маниакальной идеи. На океанском острове Гарин строит сверхглубокую шахту, добывает оттуда огромные запасы золота и становится «диктатором всего цивилизованного мира». Мировая «элита» преподносит Гарину титулы царей, королей, султанов всех стран и континентов. «Демократическая» Америка, где титулы не положены, присуждает звание «business-man of God» — что-то вроде «купчина божьей милостью». Обесценив золото, Гарин хочет перераспределить мировое богатство в свою пользу, а затем вернуть золоту настоящую цену. Цель — утоление патологической жажды абсолютной власти в мировом масштабе. Кстати, путь Гарин избрал весьма грамотно: социум — система экономических отношений, разрушив их, можно дестабилизировать мир, а то и завладеть им, особенно, если мировые финансы монополизированы в одном центре; когда бен Ладен разрушил всего два небоскреба с Нью-Йоркской биржей, глобальную экономику «трясло» долго.

Планы Гарина суть следующие. На Земле формируется каста «патрициев», которые наслаждаются жизнью. Их обслуживают послушные «трудовики», безмолвно работающие за миску похлёбки. Последних получают из обычных особей вида Homo sapiens путём «мозговой кастрации». (Кстати, нынешние массовая культура и масс-медиа и есть инструменты такой «мозговой кастрации»). Остальных уничтожат за ненадобностью. Во главе этой паранойи — «его божественность» инженер Гарин, а также его любовница, она же «владычица мира» Зоя Монроз, она же мадам Ламоль.

Образ Зои — это злая карикатура на столь модных нынче «сильных и стильных», «креативных», «бизнес-леди» и прочую «клинико-эмансипированную патологию» в том же духе. Начав свою карьеру в балетной школе Петербурга, пройдя панели и бордели Парижа, Зоя Монроз добилась вершины — заключила «брачный контракт» с самим миллиардером Роллингом. Но оказалось, что сей, как теперь модно говорить, «олигарх» обладает примитивной психологией обывателя, и она увлеклась «манией мирового господства» параноика Гарина. Превратившись во «владычицу Всей Земли», мадам мечтает купить с душой и потрохами лучших поэтов, художников, учёных мира и окружить ими свою никчёмную фигуру. Она формирует свою свиту из профессоров и принцев крови, разрабатывает церемониалы и ритуалы двора «божественной Зои». Словом, давно известное «из хама — в паны», и вместе с тем гениальная образная находка Толстого!..

Вся эта история заканчивается «с треском» — началась «мировая пролетарская революция», а Гарин с Зоей попадают на необитаемый остров, где обретают первобытную жизнь. Словом, конец истории по Шпенглеру…

Казалось бы, боевик с элементами «курса марксизма-ленинизма»… Но у Толстого звучит глубочайшая экзистенциальная идея о космическом содержании жизни человека: «Что же такое человек?.. Ничтожнейший микроорганизм, вцепившийся в несказуемом ужасе смерти в глиняный шарик земли и летящий с нею в ледяной тьме? Или это — мозг, божественный аппарат для выработки особой, таинственной материи, один микрон которой вмещает в себя всю вселенную»!!!

В поисках этого смысла Толстой вернулся в СССР, где была предпринята попытка устройства мира под лозунгами о свободе во имя высшего созидания. Лишь потом стало ясно, что избыток ура-революционности толпы при самых благородных лозунгах продуцирует хаос, а затем ведёт к тоталитарии, которая постепенно вырождается в застойный маразм с последующей деградацией. Безалаберность и цинизм Толстого в конце жизни говорят о том, что его разочаровали и «коммунизм», и «коммунисты», которые более всех повинны в дискредитации коммунизма. Ценой интриг и великодержавного, но талантливого романа «Петр Первый» белоэмигрант Алексей Толстой не пострадал от репрессий и умер своей смертью в 1945 году.

Повторим, что незадолго до смерти он при личной встрече благословил на творческий путь Ивана Ефремова — начинающего на тот момент писателя, но уже маститого учёного, доктора биологии, бывалого изыскателя, прошедшего с геологическими и палеонтологическими экспедициями Евразию от Балтики до Монголии. Кстати, несмотря на коренное различие в сюжете, стиле и мироощущении, у ефремовского «Часа Быка» и толстовского «Гиперболоида…» на удивление много общего…

А история повторяется. Когда в конце ХХ века развалилась «система коммунизма», все страшно обрадовались — дескать, рухнуло «мировое зло», на планете грядёт чуть ли не рай, «в человецех мир и в воздусях благорастворение»! Ага, как бы не так! Сейчас, в начале ХХІ-го века перспективы цивилизации, похоже, ещё более тревожны, чем в начале ХХ-го, и самая мрачная антиутопия может стать реальностью. Кровопролитие в Украине является тому подтверждением тем более ярким, что мы испытываем это подтверждение на собственной шкуре. История ничему не учит...