Й. Линк "Франкфуртский крест", роман. Глава 9

                                                            .9. Вблизи Касселя, у ответвления Фрицлар-Запад Петер попросил друга ненадолго возвратиться во Франкенберг. Он желал ещё раз свидеться с аптекаршей. -- Туда и сюда,-- вздохнул Августин,-- одна нога здесь, другая там, иначе... впредь будет все по-моему. Они медленно покатили назад. "Мерседес" хрипел, но не чадил. -- Как там было с Альбертиной? рассказывай дальше. Итак, ты очутился в лавке Анди. -- Я тайком выгдялывал из-под стойки с платьем. Анди кивал ей. Альбертина просто взирала на него. Я любовался ею. Он пальцем перебирала платья-- и столкнулась с Катариной. Катарина прижала меня к полке с сорочками. -- Что за переполох?-- спросила Катарина. Она разыгрывала возмущение.-- Оставь в покое молодого человека! -- Эта вовсе здесь ни к месту,-- сказала Катарина пугливому Анди, который нервно рылся в выдвижном ящике. -- Не заморачивайся чужими проблемами, моя милая детка,--сказала Альбертина, примеряя к груди платья, испытывала ткани.-- Меня несколько заботит твоя фигура. На самом деле ты не стройна. Катарина бросилась на неё. -- Повтори, что сказала, гордячка... Неряха! -- Ах, боженька, повторения твоей проблеме ни к чему. Она повесила платья на стойку. -- Впрчем, я зовусь Альбертиной. Она улыбнулась мне. Я ковырял пальцем в собачьем ухе. Катарина ни с того ни с сего расхохоталась-- и закашлялась. -- Ну и штучка,-- пропыхтела она. Она внезапно протянула руку Альбертине. -- Я Катарина. Однажды пасхальным утром в одном пансионе в Андалузии услышала я, как постоялицы чудесными их голосами кликали горничную. Это имя парило во всём доме, столь красиво, столь светлым утром. Оно прикипело к сердцу моему. Я отставила своё старое имя. Впредь не Ильзе. Нет. Катарина. -- А я,-- ликовала Альбертина,-- ... угадай, как я раньше звалась?! -- Выглядишь как Дагмар. -- Нет. -- Ангелика? -- Нет. -- Мехтхильд? -- Нет. Уте! И ничего впридачу. Обе дамы крепко обнялись. Сомкнувшись, они кружили, натыкаясь на стойки. Я смеялся. Анди за компанию озабоченно улыбался, ради поощрения привлекательной клиентки. Дамы, прыская, оправили свои платья. -- Выпьем по такому случаю,-- предложила Альбертина. Анди состроил мину. Снова ничего, подумал он. -- Приглашаю вас. Она посмитрела на меня. Катарина потянула меня за рукав от прилавка. -- Твой пёс! Анди высоко поднял его. Катарина зажала жёсткую игрушку подмышкой. -- Вот как я познакомился с Катариной. -- А теперь ты взираешь на юг, на Франкенберг? -- Я взираю на опыт к теории. Злобными кажутся мне мыслители, которые важничают. -- Тогда, прошу, прочти мне что-нибудь красивое. -- И впрямь, Августин? Итак, ладно. Августин поскорее припарковался. Петер достал из чемодана Ханса Хенни Йаанна (http://de.wikipedia.org/wiki/Hans_Henny_Jahnn ,немецкий писатель, реставратор, музыкант,-- прим.перев.)   "Чей конь первым заржет новому солнцу, тому стать выборным царём. Был у Дария конюх. Обарис. Когда семеро разошлись, ему молвил Дарий, о том, что меж ними решено было, измысливая свою речь изо лжи и правды:"Коль ты умный человек, коим всегда притворялся, что тебе ещё надо доказать, то устрой так, чтоб Мы, а не кто иной, обрели чин. Обарис ответствовал: "Коль это, о Господин, разумению моему под силу, то ты останешься доволен мною, будь спокоен. Разумение надёт путь ко средству. Время года не против затеи". Нетерпеливо обрушился на него Дарий со следующими словами: "Коль ведомо тебе средство, то примени его, да не медли, иначе с утром придёт разочарование". Как только минула ночь, потянулись ожидавшие вон, сопровождаемые своими ближайшими друзьями, которые считали своим правом выйти и устроиться пораньше, до восхода. Конь Дария был влеком под уздцы Обарисом. Одну руку прятал конюх во складках своих штанов. Когда на него падал чужой взгляд, Обарис вынимал руку и трогал ладонью ноздри жеребца. Тот пару раз старательно втянул воздух, воздел затем голову-- и начал радостно, томительно ржать, как полагали, восходящему солнцу. Вот так было решено, что сыну Гистаспа стать царём. Обарис ржанье вызвал тем, что в конюшне сунул руку во влагалище кобыле, а на месте сбора натёр слизью ноздри жеребца, который, отчётливо распознав милый запах, голосом своим пожелал приветить невидимую возлюбленную". -- Ты думаешь об Альбертине? -- Она, собственно, слишком стара. Зачем закрывать глаза на это? -- Только вперёд. -- Возбуждённое животное в рассветных сумерках... -- Дальше, прошу. Что ты намыслил сделать? -- Мы могди бы прихватить инструмент--и вечером завалить в кабак. И мы без тебя обойдёмся. -- Чтоб я не смеялся. -- Представляю себе, подвальное окно на заднем дворе перегорожено поперечной штангой. Я кладу на землю домкрат, давлю на него-- и штанга разлетается вдребезги. Шум по всему двору. Я потею--и сразу же иду за стойку чтоб испиить минералки. Съедаю бутерброд с ветчиной, вдобавок-- крутое яйцо, и осматриваю тихое помещение, в котором я часто напрасно одидал дам. Под прилавком стоят пивные бокалы и рюмки с монетной мелочью. Я вытаскиваю выдвижные ящики. Ложкой могу взломать музыкальный автомат. Там многим не поживишься. Эта публика скупится на музыку. "Флиппер" ("дельфин", кассу?-- прим.перев.) могу взломать двумя отвёртками. Всё нет оказии. -- Что было с Альбертиной, дитя человеческое? -- Мы минули арку ворот-- и ступили на скупо освещённый, вымощенный досками путь, который вёл к лестнице. Здесь цветной расстрелял гражданского проверяющего. Гамбиец, которого разыскивали за торговлю наркотиками, он нелегально жил в ФРГ. С ножом он преследовал другого -- и был задержан полицией. "Полиция, не двигаться, стоять!"-- крикнули они, и несколько раз повторили то же требование по английски. Однако, он молниегосно вывернулся-- и ткнул одного из сотрудников ножом. Тот стрелял холостыми. -- Хватит об этом. Итак, что случилось? -- Стены дома были исчёрканы рисунками. В самом низу дети писали поверх них свои каракули и карикатуры. В углу-- потрёпанный автомобиль, обрызган множеством красок. Посреди, из множеством трав и овощей засаженной грядки, высился могучий каменный клык. Пара влюблённых в интимных обьятьях. Я было сроднился с этим двором. -- У лестницы,-- молвил Августин,-- которая ведёт к кабаку, я однажды оставил Эльвиру. Долгой верёвкой она была привязана к перилам так, чтом могла немного ходить взад и вперёд. От дождя её хранил навес, который был загромождён ящиками из-под минеральной воды и кальвадоса. Седло было снято, на спину её наброшена шертсяная попона. -- Итак. Фридрих приветстовал нас и признательно взглянул на Альбертину. Я был польщён. Августин стонал. Картины мелькали, проносились в его воображении. Тихие аудитории, бесконечные книжные полки, поля. Его глаза крепко присосались к густым, чёрным следам, которые уводили в сторону. Некоторые столы были заняты. Здесь и там-- приборы да салфетки. Одна парочка сидела наизготове у только что доставленного им спагетти. Они судорожно пытались не втыкать свои вилки одновременно в общую салатницу. -- Что случилось? Договаривай наконец. перевод с немецкого Терджимана Кырымлы