Украина – не Аргентина?

Обращаясь за финансовой помощью к различным государствам и организациям, Украина рискует вогнать себя в такие долги,  из которых она сама выбраться, скорее всего, не сможет. А со страной–банкротом кредиторы могут поступить так, как поступают с физическим или юридическим лицом, которое не может выплатить долги.

Кредитная политика МВФ, увы, такова, что страна, которая берет кредит,  вынуждена действовать в интересах международной экономики, а не в своих собственных. Например, в договоре, регламентирующем предоставление кредита, может быть предусмотрено строительство объектов, которые стране на данном этапе ее развития не нужны, но на социально значимые объекты средства предлагается ограничить. Строительство аэропорта в какой–то африканской стране с низким уровнем жизни населения, по логике международных финансовых организаций, будет более приоритетным, чем создание сети больниц — поэтому под аэропорт средства выделят, а вот под больницы — нет.  Хотя реально тот же современный аэропорт нужен государству вроде Зимбабве гораздо меньше, чем школы или больницы, но они дивидендов международному бизнесу не принесут в краткосрочной перспективе. 

Мало того, как показывает опыт таких стран «третьего мира», как Аргентина, международные финансовые организации вроде МВФ или ЕБРР, предоставляя кредит на якобы выгодных условиях,  лоббируют тем самым интересы своих акционеров и транснациональных корпораций.  В Аргентине  в  конце 1980–ых  президент Карлос Менем при активной поддержке МВФ (а де–факто под его диктовку) начал проводить ультралиберальные реформы — в результате большинство отраслей экономики стало принадлежать ТНК, страна отказалась от поддержки национального производителя, проводилась явно поспешная приватизация госпредприятий и т.д. Поначалу все было приемлемо — и для населения страны, получившего доступ к импортным товарам, более дешевым и качественным, чем у национального производителя, и для компаний – импортеров иностранного товара. Страна стала «образцом» реформ от МВФ, своеобразной «витриной». Также в результате реформ была осуществлена «привязка» национальной валюты (песо) к доллару США   по курсу 1:1.  Но все это кажущееся благополучие было предвестником краха национальной экономики Аргентины. Готовую продукцию в Аргентине стало производить невыгодно, поскольку ее стоимость после выплаты всех налогов была больше, чем у импортных аналогов. Импорт, по сути, задавил национального производителя готовой продукции — в стране стала развиваться модель сырьевой экономики, в основном — аграрный сектор (который очень зависим от мировой конъюнктуры).

Понемногу начал нарастать внешний долг страны — за счет того, что экономика постоянно требовала иностранной валюты (в основном за счет импорта).   На обслуживание внешнего долга уходило до 10% ВВП  (в 1999), что создавало еще большую зависимость от экспорта сырья и импорта валюты методом кредитных вливаний. Крах наступил в 2001 году, когда резко снизились цены на зерновые культуры на мировом рынке и от этого не менее резко упали валютные поступления в экономику Аргентины.  По рекомендациям МВФ госбюджет был сбалансирован в сторону резкого повышения налогов и снижения зарплат и пенсий госслужащим. Также были объявлены  ограничения на снятие депозитов в банках. В результате это только усилило панические настроения среди рядовых аргентинцев, которые бросились снимать средства в национальной валюте с банковских счетов и обменивать их  на доллары, и реальный курс песо к доллару на черных рынках достигал 1:100. Тысячи предприятий стали банкротами, безработица  нарастала. МВФ же решил «добить» экономику Аргентины, заблокировав очередной транш, когда внешний долг достиг 130 млрд. долл. (то есть приблизительно по 3700 долл. на каждого аргентинца). В стране был объявлен дефолт как единственный выход из сложившейся ситуации. В 2002 году в Аргентине был принят двойной курс валют — фиксированный и плавающий, что было еще одним показателем несостоятельности национальной экономики. Финал был очевиден — социальный хаос, большой процент безработных, резко возросшая уличная преступность, голодные бунты и фактическая анархия.  А МВФ обвинил правительство Аргентины в нежелании сотрудничать с ним и чрезмерных государственных расходах, то есть фактически снял с себя ответственность за принципиально неверную стратегию экономического развития страны. 

По похожим сценариям также развивался дефолт в новых индустриальных странах в Азии — когда кредиты от МВФ попросту уходили на обслуживание внешнего долга либо на текущие расходы, а не инвестировались в производство, а экономика развивалась явно непропорционально (с приоритетом в 1–2 экспортные отрасли, сильно зависимые от глобальной конъюнктуры).   Также были элементы вмешательства ФРС США в глобальную экономику, когда ФРС поднимала или опускала учетную ставку по доллару, делая его по своему усмотрению «дороже» или «дешевле», в зависимости от того, какое поведение ей нужно было от стран «третьего мира». «Дешевый» доллар стимулировал их брать кредиты, а его удорожание вело к тому, что внешний долг нарастал даже без новых внешних заимствований. Окончательно добивали экономики «азиатских тигров» валютные спекуляции, которыми не гнушались заниматься банки с мировыми именами.  

В результате страны, переживающие экономический кризис, оказываются без особого выбора — или не платить по счетам и стать жертвами международной изоляции, или согласиться на явно невыгодные условия санации экономики. Например, были прецеденты приписывания корпоративных внешних долгов к государственному долгу. Под т.н. стабилизационные кредиты  выдвигались новые условия — преференции для транснациональных корпораций, сокращение социальных выплат,  отказ от защиты национального производителя, снятие ограничений на импортно–экспортные операции  и т.д. В результате  большинство крупных предприятий переходило в собственность ТНК, которые были резидентами в странах–кредиторах. Большая часть национального капитала уходила и сейчас продолжает уходить в страны «золотого миллиарда» — в виде оплаты за долг по кредитам и дивидендов от прибыли ТНК. Таким образом, МВФ и другие международные финансовые организации, раздавая кредиты для «развития» и «стабилизации экономики», на самом деле лоббируют интересы транснациональных корпораций, причем в самом хищническом их варианте. 

Что мы имеем в Украине и что будет наиболее привлекательным «кусочком» для иностранного инвестора, могущего прийти после коллапса украинской экономики в результате кризиса? Как известно, в Украине сложилась в основном сырьевая модель экономики — если глянуть на статьи экспорта, то мы увидим там, в основном, две категории: черная металлургия и химические удобрения.  То есть продукция с весьма низким показателем добавленной стоимости, да еще и крайне зависимая от конъюнктурных колебаний мировых цен, что уже само по себе предрасполагает к «аргентинскому» сценарию.  Ситуация с внешними заимствованиями, в частности, с покупкой банками валюты, тоже не радужной была еще до проявления кризисных явлений — поскольку практически все валютные заимствования уходили не на инвестиции, а на стимулирование потребления импортных товаров и явно переоцененной недвижимости.  Таким образом, Украина «подсела» на кредитную «иглу» в сочетании с сырьевой моделью экономики.  А это в условиях кризиса и при отечественных затратах на производство продукции, идущей на экспорт (когда тонна чугуна, выплавленная в Украине, по себестоимости дороже, чем за нее сейчас могут дать иностранные покупатели), является прямым путем к краху. Вне зависимости о того, предоставит ли МВФ второй или третий транш кредита.  

Но если бы нам выделили средства для помощи все, к кому Украина обращалась — а это 15 государств (Австралия, Великобритания, Канада, Кувейт, Нидерланды, Норвегия, Германия, Сингапур, ОАЭ, Израиль, Италия, Швейцария, Япония, Южная Корея и Россия), то и платить бы пришлось всем 16 странам.  Однако пока что ни одна из них не согласилась прямо предоставить Украине кредит — разве что в рамках программ МФВ или Всемирного банка.

Чем будет расплачиваться Украина в случае объявления дефолта по итогам невыплаты кредитов? Россия, например, уже прочно «застолбила» за собой газотранспортную систему — даже не смотря на принятый мораторий на ее продажу. Также ту же Россию будет интересовать коммерчески привлекательная земля, допустим, в Крыму — в курортной зоне. Кувейт и ОАЭ могли бы заинтересоваться украинской частью черноморского шельфа и его нефтегазовыми месторождениями. Японию и Южную Корею могла бы заинтересовать сталелитейная промышленность, но для этого нужно, чтобы металлурги потерпели полное банкротство. Хотя здесь окончательное слово все же будет за ТНК — именно они, а не государства–кредиторы, будут конечными покупателями имущества обанкротившейся Украины (из тех, кто выживет к тому времени). Их может заинтересовать в основном земля сельскохозяйственного значения   — и Украина может в конечном счете стать полностью аграрной страной (при том, что эта земля может быть использована именно под выращивание технических культур, что может означать зависимость Украины от импорта продовольствия). Оставшуюся промышленность они в основном будут сознательно разрушать — особенно там, где затруднена «конверсия» под их требования и где возможна конкуренция со стороны новой волны украинского бизнеса, которая придет уже после кризиса и дефолта. Но кое–какие сектора окажутся для них привлекательными — это пищевая промышленность, банковская сфера, часть металлургии, нефтеперерабатывающая промышленность, транспорт, часть строительного бизнеса. В остальном же Украина рискует стать после дефолта «клоном» Аргентины 1980-90-х, что означает периодическое повторение таковых дефолтов и «пожизненное» сотрудничество с МВФ, выгодное только иностранным инвесторам. 

Мало того, вслед за дефолтом и распродажей госимущества и земли в счет погашения долгов может начаться и «югославский» сценарий —  с возникновениями очагов сепаратизма на этнической почве. С ослаблением центральной власти в Украине страны–соседи могут заявить о своих претензиях на территорию Украины. Если, конечно, они будут в силах что–либо предпринять после экономического упадка, поскольку кризис может ударить по ним так же, как и по Украине. Россия может заявить о своих правах на Крым (хотя аналогично может сделать и Турция), а также на часть Донецкой   и Луганской областей. Румыния может претендовать на украинскую часть шельфа, а также на Черновицкую область, Венгрия — на Закарпатскую область. Даже Польша, несмотря на союзные отношения с Украиной, может «откусить» Волынскую, Львовскую и Ивано-Франковскую области. Так Украина в результате сепаратизма, вызванного последствиями дефолта, может потерять от трети до половины своей территории.  Хотя этот раздел Украины слишком маловероятен, гипотетически он вполне возможен.  

Резюмируя вышесказанное, можно сказать следующее: Украина, обращаясь из тактических соображений за кредитами к странам «золотого миллиарда», может сильно проиграть в стратегическом плане. Ведь за денежную помощь, возможно, придется расплатиться национальными интересами.