Адольф Мушг "Румпельштильц. Мелкобуржуазная трагедия" (отр.7)

3

Сцена почти темна; комната как в первой сцене. Лёй в спальном халате, наощупь пробирается в комнату из двери слева. Он едва ступает, его манеры- как у первопроходца неизвестной местности, он будто бродяга, устраивающийся в незнакомом ему, чужом доме. Он шарит по столу, трогает рояль, касается фрукта на подносе так , словно поднос далеко, гладит яблоко, подносит его к своему лицу и, осмотрев, кладёт обратно. Изредка Лёй замирает и прислушивается. Затем он исчезает в своём кабинете. Выходит обратно с большим блокнотом, кладёт его раскрытым на стол, перебирает различные перья рядом. Несколько удалившись, рассматривает устроенный собой натюрморт. Вынимает цветок из вазы, суёт его себе в рот, затем пугается- и кладёт цветок обратно в вазу. Начинает тихонько насвистывать, заметив же, что творит, умолкает. Включает радио- грохочет музыка... орг`ан?... выдержав секундную паузу, чрезвычайно напугавшись, выключает радио, затем ищет иные станции, пока не находит мягкий фортепианный джаз. Теперь Лёй несколько расслабляется, его походка напоминает танец, затем Лёй включает свет и ладонями растирает себе лицо.

Лёй: Да, да.
Он жмурится, содрогается, шевелится, осматривается. Затем снимает он с неким совершенно отличным от прежних, наигранным жестом два подсвечника с буфета, ставит их слева и справа от блокнота. Похлопывает карманы халата- находит спички, прежде, чем зажечь первую свечу, гасит торшер. Он дожидается, пока спичка почти догорит, берёт её за обугленный конец- и остатком зажигает первую свечу, затем- уж самым что ни на есть остаточком- вторую, всё это- очень состедоточенно и любовно. В притолокое возикает незамеченная своим супругом фрау лёт, она тоже в халате, но в утреннем. Лёй присаживается берётся за перо. Он чертит в блокноте фигуры, затем напряжённо всматривается вдаль.
Фрау Лёй: Виктор. Здесь слишком холодно.
Лёй пугается, пытается спрятать блокнот у себя на груди, затем, однако, кладёт его обратно движением , польным разочарования, но вместе с тем ещё- довольства.
Лёй (не присматриваясь к жене): Вишь ты, я всё же разбудил тебя. Прошёлся раз по комнате- и готово.
Фрау Лёй: Ты не разбудил меня. Сон нейдёт.
Лёй (быстро оглядываясь): Тогда ,значит, ты снова лицемеришь. (Они переглядыаются.)
Фрау Лёй: Не желаешь писать днём?
Лёй: Пишу когда есть в том надобность. Или вовсе ничего не пишу.
Фрау Лёй: Или -в кабинете? Там-то теплее.
Лёй: Мне милее там, где люди. То есть, как правило.  (Снова садится за стол.)
Фрау Лёй: Я чего-то не понимаю, Виктор.
Лёй: Здесь обычно присутствуют люди. Поэтому мне здесь милее.
Фрау Лёй: Тогда я пойду, снова лягу. Думай о своём здравии, Виктор.
Лёй: Ты посмеёшься ,Гертруд. Свои первые важные вещи я написал за обеденным столом. Дома не было кабинета. Мне постоянно приходилось ждать, пока не приберут со стола. Изредка я писал даже на скатерти- оттого на моих тетрадях яичные пятна. Моему отцу нравились яйца всмятку. Почти сырые.
Фрау Лёй: Теперь у тебя есть кабинет.
Лёй: В пятнадцать лет пределом моих вожделений был собственный письменный стол. Смешно. Теперь он у меня есть ,но за многие десятилетия я так и не привык к нему, он по-прежнему будто бы чужой. Я всё невпопад обустраиваю себе кабинет. У меня постоянно перед глазами виденным мною в детстве кабинет богатого дяди. Увы, что ни творю со своим- он остаётся бледным подобием того.
(Изредка он оборачивается будучи не уверен, что в комнате ещё присутствует его супруга.)
Фрау Лёй (неохотно присаживается на один из стульев, что у стены.): Но всё же ты так охотно трудишься в своём.
Лёй: Нет. Только притворяю дверь. Но когда я там, чувствую себя беспомощным. Думаю себе: вот, все представляют себе, будто я работаю- и отдыхаю. Но там-то я по-настоящему не работаю. Обстановка слишком угнетает.
Фрау Лёй: Вчера ты у себя проверил тетради трёх классов.
Лёй: Но я несколько оставил дверь приоткрытой. А править домашние задания не значит творить.
Фрау Лёй: Ты слишком взыскателен к себе, так и есть.
Лёй: Знаешь, иногда совершенно некстати случается... Бывает, думаю: вот бы мне тот, прежний обеденный стол, в жёлтую и коричневую полоску... Покуда не знаю, что писать, начинаю с них. Рисую полосы, одну за другой. Тебе мешает радио?
Фрау Лёй: Нет.
Лёй (поднимается): Могу и выключить. (Не выключает.)
Фрау Лёй (напевает мотив): Ещё помнишь?
Лёй становится перед нею, затем несколько клянается, не без грации, и раскрывает обьятия.
Фрау Лёй: В этаком наряде?
(Она высоко поднимает руки, совершает пару танцевальных шагов. Фрау Лёй неловко, больно, но она старается не подать виду.)
Ведь ещё умеешь
Лёй: Луджи смеялась бы.
Фрау Лёй: Спасибо тебе. Я уже запыхалась. (Останавливается.)
Лёй: Мы слишком мало тренировались.
(Она под руку с мужем ковыляе к своему стулу у стены. Лёй остётся рядом.)
Фрау Лёй: А что хорошего пишешь ты? Можно ли узнать?
(Лёй отворачивается, сглаывает, его лицо гаснет.)
Стихотворение, пожалуй?
Лёй: Моё завещание.
(Слышна только музыка по радио.)
Так велит благоразумие: мужчина в моих летах... Или нет?
Фрау Лёй: Верно, отец. В любом случае.
Лёй (капризно) :Кто может знать?
Фрау Лёй: Но это обязательно для всех.
(Лёй рассматривает её внимательно, вопрошающе, надеясь на что-то. Затем он резко выключает радио.)
Лёй: Шла б ты к себе, Гертруд. Здесь слишком холодно для тебя.
Фрау Лёй: Виктор, я желаю кое-что спросить у тебя.
Лёй (испуганно, раздражённо): Выкладывай немедля!
Фрау Лёй: Видишь, Виктор. Я хорошо понимаю тебя. Только, прошу, не волнуйся. Присядь чуток.
(Лёй настороженный.)
Виктор, то, что ты творишь- уже нечто особенное, ибо... ведь это, оно творит тобою. Но собственно, Виктор... оно всегда совсем радом, но если взглануть иначе, оно в то же время и весьма далеко. Оттого страшно, но одновременно и не страшно вовсе. Оно такое страшное, что... можно и довольствоваться им, тем, что есть.
Лёй: Гертруд, ты не поднаторела в философии. То, что ты хочешь сказать, нуждается ещё в каком уточнении. Кот я вот он, есть, Гертруд... то, понимаешь, е г о  нет здесь. Покуда я тут есть. А когда  о н о  здесь, то меня больше тут нет. Ни больше, ни меньше, Гертруд, просто нет здесь. Я и  о н о просто-напросто несовместимы в пространестве.
Фрау Лёй: Вишь ты.
Лёй: Но что мне от этого проку? Зачем мне это? Желаю попросту быть тут, и все!
Фрау Лёй: Но именно на это ты способен. Каждый день!
Лёй: Не желаю... не желаю никаких увёрток и отговорок! А коль  о н о  тут есть, Гертруд, то не желаю ничего кроме как того, чтоб его тут не было! Ничего больше не  ж е л а ю ! Молчать наедине с собою! Философически выражаясь.
Фрау Лёй: Но ведь здесь ты с собой! И мы!
Лёй: Гертруд, я только что побывал у докторов.
Фрау Лёй: И доктора ничего не нашли.
Лёй: Поскольку нет никаких симптомов.
Фрау Лёй: Бессмыслица, Виктор. В самом деле.
Лёй: Ты видала хоть одного, который бы толком осмотрел меня? Правильно?
Фрау Лёй (твёрдо) : Да, Виктор.
Лёй (недоверчиво) : Тогда не знаю, что они за моей спиной наговорили.
Фрау Лёй: Ничего, Виктор. Ни слова.
Лёй: И это ты называешь врачебной тайной.
Фрау Лёй: Но ведь им  н е ч е г о  сказать, Виктор.
Лёй: Коль всё плохо, то меня попросту отправили домой.
Фрау Лёй: А что б ты сказал, если они уложили тебя на койку?
Лёй: Что они разумны. Ближе к делу.
Фрау Лёй: Нет, Виктор. Такое им не приснится.
Лёй: Естественно, нет. Я лишь номер для них, случай. Ты ведь слыхала речи этого господина Мюнтера.
Фрау Лёй: Виктор, скажи, ты можешь по-настоящему выслушать?
Лёй: Хороший вопрос. Будто мне говорят лишь то, что мне угодно выслушать. Вы умеете таиться.
Фрау Лёй: Должна сказать тебе: у тебя рак, Виктор? Это тебя удовлетворит?
Лёй: Речь не о моём довольствии. Речь о правде. Мне должны говорить правду. Я вынесу её. но всегда эти пустые слова...
Фрау Лёй: То ,что у тебя рак- не правда!
Лёй: Сказали врачи?
Фрау Лёй: Сказали все врачи.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы