Как мало таких людей.../не мое/

— А кто продавец, спросил я, пряча руки в карманы. Только сейчас, я почувствовал, какой ледяной ветер.
— А ты сынок подожди, она отошла не на долго, щас вернется, сказала тетка, торговавшая по соседству саленными огурцами.

Я
стал в сторонке, закурил и даже начал чуть улыбаться, когда представил,
как обрадуются мои женщины, дочка и жена. Напротив меня стоял старик.
Сейчас я не могу сказать, что именно, но в его облике меня что-то
привлекло. Старотипный плащ, фасона 1965 года, на нем не было места,
которое было бы не зашито. Но этот заштопанный и перештопанный плащ был
чистым. Брюки, такие же старые, но до безумия наутюженные. Ботинки,
начищены до зеркального блеска, но это не могло скрыть их возраста. Один
ботинок, был перевязан проволокой. Я так понял, что подошва на нем
просто отвалилась. Из — под плаща, была видна старая почти ветхая
рубашка, но и она была чистой и наутюженной. Лицо, его лицо было обычным
лицом старого человека, вот только во взгляде, было что-то непреклонное
и гордое, не смотря ни на что. Сегодня был праздник, и я уже понял, что
дед не мог быть не бритым в такой день. На его лице было с десяток
порезов, некоторые из них были заклеены кусочками газеты. Деда трусило
от холода, его руки были синего цвета… его очень трусило, но она стоял
на ветру и ждал. Какой-то не хороший комок подкатил к моему горлу. Я
начал замерзать, а продавщицы все не было. Я продолжал рассматривать
деда. По многим мелочам я догадался, что дед не алкаш, он просто старый
измученный бедностью и старостью человек. И еще я просто явно
почувствовал, что дед стесняется теперешнего своего положения за чертой
бедности. К корзине подошла продавщица. Дед робким шагом двинулся к ней.
Я тоже подошел к ней. Дед подошел к продавщице, я остался чуть позади
него.

— Хозяюшка… милая, а сколько стоит одна веточка Мимозы, — дрожащими от холода губами спросил дед.
— Так, ану вали отсюдава алкаш, попрошайничать надумал, давай вали, а то… прорычала продавщица на деда.
—
Хозяюшка, я не алкаш, да и не пью я вообще, мне бы одну веточку…
сколько она стоит? — тихо спросил дед. Я стоял позади него и чуть сбоку.
Я увидел, как у деда в глазах стояли слезы…
— Одна, да буду с тобой возиться, алкашня, давай вали отсюдава, — рыкнула продавщица.
— Хозяюшка, ты просто скажи, сколько стоит, а не кричи на меня, — так же тихо сказал дед.
— Ладно, для тебя, алкаш, 5 рублей ветка, — с какой-то ухмылкой сказала продавщица.

На ее лице проступила ехидная улыбка. Дед вытащил дрожащую руку из кармана, на его ладони лежало, три бумажки по рублю.

— Хозяюшка, у меня есть три рубля, может найдешь для меня веточку на три рубля, — как-то очень тихо спросил дед.

Я
видел его глаза. До сих пор, я ни когда не видел столько тоски и боли в
глазах мужчины. Деда трусило от холода как лист бумаги на ветру.

— На три тебе найти, алкаш, га га га, щас я тебе найду, — уже прогорлопанила продавщица.
Она нагнулась к корзине, долго в ней ковырялась…

— На держи, алкаш, беги к своей алкашке, дари га га га га, — дико захохотала эта дура.

В
синей от холода руке деда я увидел ветку Мимозы, она была сломана по
середине. Дед пытался второй рукой придать этой ветке божеский вид, но
она, не желая слушать его, ломалась пополам и цветы смотрели в землю… На
руку деда упала слеза… Дед стоял и держал в руке поломанный цветок и
плакал.

- Слышишь ты, сука, что же ты, блядь, делаешь? — начал я,
пытаясь сохранить остатки спокойствия и не заехать продавщице в голову
кулаком.

Видимо, в моих глазах было что-то такое, что продавщица
как-то побледнела и даже уменьшилась в росте. Она просто смотрела на
меня как мышь на удава и молчала.

— Дед, а ну подожди, — сказал
я, взяв деда за руку. — Ты курица, тупая сколько стоит твое ведро,
отвечай быстро и внятно, что бы я не напрягал слух, — еле слышно, но
очень понятно прошипел я.
— Э… а… ну… я не знаю, — промямлила продавщица.
— Я последний раз у тебя спрашиваю, сколько стоит ведро?
— Наверное 50 гривен, — сказала продавщица.

Все
это время, дед не понимающе смотрел то на меня, то на продавщицу. Я
кинул под ноги продавщице купюру, вытащил цветы и протянул их деду.
— На отец, бери, и иди поздравляй свою жену, — сказал я.

Слезы,
одна за одной, покатились по морщинистым щекам деда. Он мотал головой и
плакал, просто молча плакал… У меня у самого слезы стояли в глазах. Дед
мотал головой в знак отказа, и второй рукой прикрывал свою поломанную
ветку.

— Хорошо, отец, пошли вместе, сказал я и взял деда под руку.

Я
нес цветы, дед свою поломанную ветку, мы шли молча. По дороге я потянул
деда в гастроном, купил торт, и бутылку красного вина. И тут я
вспомнил, что не купил цветы своим девочкам.

— Отец, послушай
меня внимательно. У меня есть деньги, для меня не сыграют роль эти 50
гривен, а тебе с поломанной веткой идти к жене не гоже, сегодня же
Восьмое марта, бери цветы, вино и торт и иди к ней, поздравляй.

У
деда хлынули слезы… они текли по его щекам и падали на плащ, у него
задрожали губы. Больше я на это смотреть не мог, у меня у самого слезы
стояли в глазах. Я буквально силой впихнул деду в руки цветы, торт и
вино, развернулся, и вытирая глаза сделал шаг к выходу.

— Мы… мы…45 лет вместе… она заболела… я не мог... ее оставить сегодня без подарка, — тихо сказал дед, спасибо тебе…

Я бежал, даже не понимая куда бегу. Слезы сами текли по моим щекам…