Я зацепился за любовь и за мирный атом...

Василий, почему вдруг у вас возник интерес к атомной теме?

Главным было стечение обстоятельств, и столкновение интересов совершенно разных людей, которые сошлись в одной точке и договорились о том, что будут делать такое кино. Мы бы, наверное, никогда не пересеклись, потому что я даже не знал, где находится замечательное здание "Росатома", построенное Лаврентием Павловичем Берией (смеется). Но, как ни странно, они видели мои спектакли. Я в тот момент очень хотел снимать кино. А "Росатом" искал интересных людей для того, чтобы сделать вместе какой-нибудь интересный проект. Но они не являются прямым заказчиком. Я зацепился за любовь и за мирный атом. Ведь вообще-то это само по себе очень интересно: атомная станция и так далее.

В голове не мелькали "Девять дней одного года?"

Не только, я там даже это цитирую. Мы придумали, что к юбилею станции атомщики делают себе подарок — раскрашенную версию "Девяти дней одного года", как это сейчас модно. И мы раскрасили эпизод, которым практически заканчивается фильм. Мне кажется, что, делая кино про атомщиков, нельзя закрывать глаза на какие-то вещи. С точки зрения кино — на то, что был фильм "Девять дней одного года" — не самый плохой, между прочим (улыбается), а в реальности на то, что был Чернобыль.

Когда вышли "Девять дней одного года" в ходу была тема: физики-лирики, конфликт между ними. И побеждали физики, которые, в общем-то, были лириками. А что сейчас?

Мы играли в эти отношения физиков-лириков нарочно, хотя сейчас это все вообще перемешалось. Можно считать, что это фильм про атом, но кому-то покажется, что это фильм про современное театральное искусство. Мы с Максимом Курочкиным (соавтор сценария — прим. Film.ru) все равно говорили про то, что мы знаем и хотели разрешить какие-то свои внутренние конфликты, потому что один из главных героев — такой театральный режиссер средней руки, символист. Его играет Денис Суханов. А главные герои — молодые атомщики (Гриша Добрыгин и Юля Снигирь). И между ними, конечно, развиваются отношения, причем, непростые. Но я хотел показать династию. Бабушку главного героя, этакий персонаж из "Девяти дней одного года", играет Екатерина Семеновна Васильева. А его родители принадлежат к той волне людей, которые после премьеры "Девяти дней одного года", повалили в атомную промышленность. Отец был ликвидатором на Чернобыльской АЭС. Поэтому его и не стало. Героиня Юли — отличница, абсолютно сухая особа, не гениальный физик, а у героя Гриши — напротив сумасшедшие способности к физике, но он не рвется этим заниматься, потому что не очень понимает, зачем это надо, хорошо ли это вообще или плохо.

Это лирическая, ироническая или сатирическая комедия?

Скорее немножко абсурдная. Но я не считаю, что ее сложно воспринимать.

На станции вас легко пустили снимать? С помощью "Росатома" были открыты все двери?

Все снималось на действующих станциях, а вот квартира — в павильоне (смеется). Конечно, если бы у нас не было "Росатома" в соратниках, то нас никогда бы ни за какие деньги не пустили туда. И это было основным моим требованием. Мы снимали на двух атомных станциях, из которых я сделал один собирательный образ. За что меня, конечно, будут ненавидеть все атомщики (смеется), потому что они совершенно несовместимые по архитектуре, технологии и по времени. Станция в Сосновом бору под Питером — более древнего поколения, а в маленьком городе Удомле под Тверью — абсолютно новая. Приехав туда, я узнал, что там была начата "Чайка" и написан "Дом с мезонином", поскольку и Левитан жил, именно там. И именно там происходили вот эти истории, там Левитан стрелялся.

А как приняли фильм в Лондоне на конгрессе атомщиков?

Сначала все путались в истории и скучали. А со второй половины все пошло хорошо. Мне было интересно узнать, как зрители будут относиться к этому абсурду, когда они начинают в костюмах играть последнюю девушку Земли, постъядерного монстра... Правда, смотрели исключительно атомщики. А я абсолютно убежден, что когда ты снимаешь кино про любую профессию, тебе надо сделать выбор: либо ты делаешь кино, которое ты хочешь, либо — "Союзнаучфильм". Нельзя совсем завираться, но какие-то вещи я понимал и подсчитывал: вот за это меня проклянут эти, а вот за это вот эти, а вот здесь будут ругаться третьи. Ну, что делать? На какие-то жертвы надо идти.

У вас нет ощущения перенасыщенности творческой жизни, потому что в 28 лет такой ритм, так много всего?

Я не буду всегда всем заниматься. И сейчас от многого оказываюсь, делаю только то, что мне интересно. Но, конечно же, я думаю о материальной стороне — о семье, но не берусь за халтуру. Но халтура халтуре рознь. Я считаю, что говорить, что нельзя делать что-то не по прямой профессии на самом деле настолько нечестно, потому что Моцарт с Бахом халтурили так... Не говоря уже о Товстоногове, который переставил все Дни города, которые были тогда. Это на самом деле такая внутренняя несвобода. Для того чтобы тебя уважали все, тебе вообще ничего делать не надо, потому что ты будешь делать это — будут не любить одни, а если это — не примут другие. Невозможно сохранить свою репутацию у всех. Поэтому есть люди, на чье мнение я ориентируюсь, а есть те, на чье мнение не буду ориентироваться никогда в жизни.