Артем Ольхин
Аспекты и нюансы обменного процесса с Украиной
Когда моего товарища Алексея вернули по обмену, на нём не было живого места. Мы его встретили в Донецке, поблагодарили силовиков, которые занимались освобождением, и поселили на одной из наших редакционных квартир.
«Ты, наверное, в душ хочешь?
» — спросил я. Глупый вопрос после СИЗО, транспортировки и общежития, в котором освобождённых «выдавали на руки». Он кивнул и снял футболку. Таких синяков я до этого не видел никогда. Огромные, расплывшиеся, самых немыслимых цветов. Некоторые — продолговатые, от полицейских дубинок, в определённых кругах известных как «палка резиновая» и дальше маркировка длинны. «Так это они примерно за месяц до обмена перестали бить меня, чтобы типа как в себя пришёл», — криво усмехнулся он, заметив мой взгляд. На дворе было лето 2014 г. …«Меня когда в Харькове свинтили, сначала отвезли в СИЗО. А когда поняли, что я говорить с ними не буду, передали «Правому сектору». Те транспортировали нас на одну из своих баз под Изюмом и посадили в зиндан. Именно реальная яма, куда и солнце палит, и дождь льёт. Когда у них там в Славянске случались потери и ещё какие неприятности — поднимали нас наверх и избивали до обморока, некоторых ребят до переломов. Или просто если настроение плохое, то же самое всё делали…», — рассказывал Лёша. Однако же, его история закончилась хорошо. Благодаря давлению адвокатов и усилиям родных удалось вернуть украинский паспорт, бывший узник переехал в Москву и вполне нормально там устроился.
Но так повезло далеко не всем.После того, как «майдан» 2013-2014 гг. плавно перерос в войну, Украина стала стремительно «затягивать гайки». Это выражалось не только в обстрелах городов (например, для Донецка прощание с мирной реальностью состоялось 26 мая 2014 г.). Украинские спецслужбы на постоянной основе похищали людей, и в первую очередь — именно лидеров антинацистских протестов, организаторов сопротивления на местах. Эти вот представители гражданского актива и ополченцы, оказавшиеся в руках противника, и составили первичный массив пленных.

России до массового столкновения с суровой реальностью было ещё далеко тогда. В спокойных городах, уверенных, что маховик войны обойдёт стороной, о страшных местах вроде мариупольской «Библиотеки» (оборудованного в местном аэропорту пространства для содержания пленных и пыток) слышали только те, кто интересовался вопросом, сочувствовал и каким-то образом пытался помогать восставшим республикам Донбасса. В то же время среди русского чиновничества, близкого к Москве, до сих пор распространено мнение, что «вот вас признали с 2022 года, с этого момента и начнём отсчёт. Что было «до» — нас не касается».
Специально для этих людей, которых «не везде касается», привожу ещё одно воспоминание. «Русских активистов в украинских тюрьмах ломали по-разному. Когда не получалось выбить нужные показания и получить под ними подпись «сепаратиста», говорили — «Мы же знаем, где твоя семья. Сейчас доставим сюда твою дочь, и будем насиловать. А ты будешь смотреть. Ну, или подписывай, что даём». Конечно же, в таких обстоятельствах многие сдавались. И, кстати, есть случаи, когда эти страшные угрозы осуществлялись в реальности», — вспоминает Лилия Радионова. Она с 2014 по 2016 гг. была представителем Министерства обороны ДНР по переговорному процессу, и подобного рода живых и страшных историй у неё достаточно.
Сейчас русское государство, похоже, осознало окончательно, что мы имеем дело именно с нежитью. Инфернальным злом, живыми мертвецами, которые с русскими солдатами, оказавшимися в плену, особо не миндальничают.
Именно поэтому у меня лично цифры, озвученные главой делегации РФ на переговорах с Украиной Владимиром Мединским, провоцируют холодок по спине. Во вторую волну обмена должны быть включены 1 200 наших воинов. В ответ Киев получит такое же количество своих «воякив». А вот есть ли они в украинских душегубках? Живы ли наши ребята там? Очень хочется верить в это, но случаи бывают очень разные.
По ТВ нам обычно показывают бодрых солдат относительно нормального вида, без увечий, сидящих в автобусах и ожидающих скорой встречи с родными. Но есть гораздо более страшная картинка, которая остаётся в основном за кадром. Есть жертвы пыток. Люди с отрезанными конечностями и изуродованными лицами. Нам не показывают их, чтобы не портить настроение. А может, и не надо бы уже смягчать?
Для общей эрудиции хотелось бы напомнить читателю, что «военнопленный» — это не просто часть речи. Это юридический статус. Цитирую термин. Военнопленный — человек, который был взят в плен вооруженными силами противника в ходе вооруженного конфликта или войны. Военнопленные являются членами вооруженных сил одной из сторон конфликта и находятся во власти противника. Их статус и права регулируются международным гуманитарным правом, включая Женевские конвенции и их протоколы, которые обеспечивают защиту и гарантии для военнопленных, включая право на гуманное обращение, неприкосновенность и возвращение в свою страну после окончания конфликта.