Даже солнцеоблака этим утром не управятся с такими юбками,
а что до женщины в карете скорой помощи,
чьё красное сердце* цветёт сквозь пальто столь разительно...

Дар, любви дар,
абсолютно непрошенный
на виду неба,

бледно ,пламенно
воспламеняющего** свой моноксид углерода, на глазах
притуплённых до стопа под котелками.***
.
О, мой Бог, кто я,
если этим поздним ртам кричать "отворись"
в чаще мороза, на заре васильков.

перевод с английского Терджимана Кырымлы
* в переводе А.Парина "... в карете скорой помощи. Её красное... на пальто так бесстыдно.", неясно чьё сердце, то ли женщины, то ли кареты;
** ритуально воспламеняющим, глагол-- от "игнис", огонь (лат.);
*** под мужскими шляпами-котелками;--прим.перев.

Poppies in October

Even the sun-clouds this morning cannot manage such skirts.
Nor the woman in the ambulance
Whose red heart blooms through her coat so astoundingly --

A gift, a love gift
Utterly unasked for
By a sky

Palely and flamily
Igniting its carbon monoxides, by eyes
Dulled to a halt under bowlers.

O my God, what am I
That these late mouths should cry open
In a forest of frost, in a dawn of cornflowers.

Sylvia Plath

Часы пробили двенадцать. Проспект выглядит иначе,
нежели деревянное предместье: нимб...................
зажжён, но безлюден, напоказ окнами
свадебной выпечки,

бриллиантовых колец, роз в горшках, лисьих шкур
румянца на восковых манекенах
в остеклённых табло изобилия.
Из просевших подвалов

что гонит бледную, трепетную сову
так вот пищать поверх этажа
фонарей и проводов, его междустенья
крыльями мерить для порядка

эту харонову заводь, тупо
загустевшую, попросту отвыкшую
глядеть повыше? Крысиные зубы дерут сити,
встряхнутый совиным криком.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

Owl

Clocks belled twelve. Main street showed otherwise
Than its suburb of woods : nimbus---
Lit, but unpeopled, held its windows
Of wedding pastries,

Diamond rings, potted roses, fox-skins
Ruddy on the wax mannequins
In a glassed tableau of affluence.
From deep-sunk basements

What moved the pale, raptorial owl
Then, to squall above the level
Of streetlights and wires, its wall to wall
Wingspread in control

Of the ferrying currents, belly
Dense-feathered, fearfully soft to
Look upon? Rats' teeth gut the city
Shaken by owl cry.

Sylvia Plath

Лучше пусть каждый фибр на разрыв
и ярость берёт верх,
кровью заживо промокают
ложе, ковёр, пол
и змееподобный календарь*
ручаясь, что ты суть
миллион зелёных провинций вдали отсель,

чем сидеть немо, ёжась так
под звёздами колющими*,
разинув взгляд, кляня,
черня час вымолвленных прощаний, уехать-поездов--
а я, великая сверхдушевная дура, вот,выдернута из
моего, одного, королевства.

перевод с английского Терджимана Кырымлы    
* настенный?
** точнее бы, "..под мурашками по небу"?-- прим.перев.

Monologue at 3 AM

Better that every fiber crack
and fury make head,
blood drenching vivid
couch, carpet, floor
and the snake-figured almanac
vouching you are
a million green counties from here,

than to sit mute, twitching so
under prickling stars,
with stare, with curse
blackening the time
goodbyes were said, trains let go,
and I, great magnanimous fool, thus wrenched from
my one kingdom.

Sylvia Plath

У мельницы река чрез камней шлюз
врывается стремглав в чернющий пруд,
где внесезонный лебедь, лишний груз,
плывёт, белее снега-- смех и суд
уму, всему желающему уз.

Сурово, солнце скоро канет в топь:
оранжев глаз циклопа сыт смотреть
в шагреневый пейзаж; грачиха, стоп:
мрачнея думами, я выбрала насест,
пока зима и ночь грядут впритоп.

Тростинки лета все --резьбой под лёд,
таков твой образ; высохший мороз
порез-окно моё елозит; гром грядёт
утешит-- и души моей позор
зазеленеет вновь. Кто в эту степь зайдёт?

перевод с английского Терджимана Кырымлы

Winter Landscape, with Rooks

Water in the millrace, through a sluice of stone,
plunges headlong into that black pond
where, absurd and out-of-season, a single swan
floats chast as snow, taunting the clouded mind
which hungers to haul the white reflection down.

The austere sun descends above the fen,
an orange cyclops-eye, scorning to look
longer on this landscape of chagrin;
feathered dark in thought, I stalk like a rook,
brooding as the winter night comes on.

Last summer's reeds are all engraved in ice
as is your image in my eye; dry frost
glazes the window of my hurt; what solace
can be struck from rock to make heart's waste
grow green again? Who'd walk in this bleak place?

Sylvia Plath

..что клоун, на руках-- милей тебе,
ступня`ми к звёздам, голова-- луна,
одутловата --рыба. Дронт, ты не герой,
так думают, большие пальцы книзу.
Замотан,шпулька-- вся в себе,
влачишься филином на солнцепёке.
Тюфяк репообразный, немотой
в погожий день, и праздники приметен,
о дылда ты, моя головка.

Загадочен-- туман, письмо-- танцуй.
Подальше всех австралий.
Согбённый Атлас, странница-креветка.
Бутончик наш, а дома--
шпрота в маринаде.
Садок с угрями, студень тряский.
Прыгуч, тушёная фасоль.
Хорош, как сумма веская, итог.
Ты чистый лист: лишь ликом ты на нём.

перевод с английского Терджимана Кырымлы
* "from the Fourth
Of July* to All Fool's Day": 4 июля-- День независимости США,  1 апреля-- день дураков;
** "If you start something with a clean slate, then nothing bad from your past is taken into account"
,--прим.перев.

You're

Clownlike, happiest on your hands,
Feet to the stars, and moon-skulled,
Gilled like a fish. A common-sense
Thumbs-down on the dodo's mode.
Wrapped up in yourself like a spool,
Trawling your dark as owls do.
Mute as a turnip from the Fourth
Of July to All Fool's Day,
O high-riser, my little loaf.

Vague as fog and looked for like mail.
Farther off than Australia.
Bent-backed Atlas, our travelled prawn.
Snug as a bud and at home
Like a sprat in a pickle jug.
A creel of eels, all ripples.
Jumpy as a Mexican bean.
Right, like a well-done sum.
A clean slate, with your own face on.

Sylvia Plath

Ночь--  лишь рановидность угольной копирки,
иссине-чёрная, истыкана орбитами звёзд
ко свету, скважинка за скважинкой--
свет белокостный, что смерть-- за всеми.
У звёзд и зевоты луны на виду
он мучим дюной подушки; бессонница
простирает мелкий досадный песок во все концы.

Снова и снова со старой зернистой киноплёнки
путаница напоказ-- моросные дни
детства и взросления, липких от грёз,
родительские лица дылд, попеременно строгие и печальные--
розарий во тле, что выжимал было его крик.
Его лоб шишковат что мешок булыг.
Воспоминания пихаются своими портофольо, кинозвёзды заштатные.

Его не пронимают таблетки: красные, фиолетовые, голубые--
а как они разгоняли скуку затяжных вечеров!
Сахарные планеты, чей эффект дарил ему
жизнь, ненадолго окрещённую в не-жизни,
и сладкие, подтравленные пробужденья забывчивого дитяти.
Теперь таблетки изношены и глупы, что античные боги.
Их маково-сонные колёры не впрок ему.

Его голова-- малый уголок серых зеркал.
Всяк жест немедленно ускользает вниз, аллеей
умаляющих перспектив, а его значимость
водой истекает в дальнюю дыру.
Он безуединённо живёт в  комнате без век,
лысые сегменты его глаз широко таращатся
в непрестанно светожаркое мельтешение эпизодов.

Ночь напролёт в гранитном дворе невидимые кошки
выли как женщины, или сломанные инструменты.
Он ощущает дневной свет, его белую хворь,
карабкающуюся вверх с её шляпой банальных дубль-кадров.
Город теперь-- ландкарта бодрых говорунов,
и всюду народ,-- глаза слюдяные и пустые,--
шеренгами едут на работу, то ли мозги им нарочно вымыли.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

Insomniac

The night is only a sort of carbon paper,
Blueblack, with the much-poked periods of stars
Letting in the light, peephole after peephole ---
A bonewhite light, like death, behind all things.
Under the eyes of the stars and the moon's rictus
He suffers his desert pillow, sleeplessness
Stretching its fine, irritating sand in all directions.

Over and over the old, granular movie
Exposes embarrassments--the mizzling days
Of childhood and adolescence, sticky with dreams,
Parental faces on tall stalks, alternately stern and tearful,
A garden of buggy rose that made him cry.
His forehead is bumpy as a sack of rocks.
Memories jostle each other for face-room like obsolete film stars.

He is immune to pills: red, purple, blue ---
How they lit the tedium of the protracted evening!
Those sugary planets whose influence won for him
A life baptized in no-life for a while,
And the sweet, drugged waking of a forgetful baby.
Now the pills are worn-out and silly, like classical gods.
Their poppy-sleepy colors do him no good.

His head is a little interior of grey mirrors.
Each gesture flees immediately down an alley
Of diminishing perspectives, and its significance
Drains like water out the hole at the far end.
He lives without privacy in a lidless room,
The bald slots of his eyes stiffened wide-open
On the incessant heat-lightning flicker of situations.

Nightlong, in the granite yard, invisible cats
Have been howling like women, or damaged instruments.
Already he can feel daylight, his white disease,
Creeping up with her hatful of trivial repetitions.
The city is a map of cheerful twitters now,
And everywhere people, eyes mica-silver and blank,
Are riding to work in rows, as if recently brainwashed.

The night is only a sort of carbon paper,
Blueblack, with the much-poked periods of stars
Letting in the light, peephole after peephole ---
A bonewhite light, like death, behind all things.
Under the eyes of the stars and the moon's rictus
He suffers his desert pillow, sleeplessness
Stretching its fine, irritating sand in all directions.

Sylvia Plath

Да будет тебе вечно длящийся
"лунный день" и пост на луне.

Лунный человек стоит в раковине,
согбён под вязанкой
дров. Свет падает-- мел и хлад--
на нашу простынь.
Зубы его стучат среди прокаженных
пиков и кратеров тех вулканов угасших.

Он тоже, чтоб прогнать лютый мороз,
дрова собирал бы. без передышки,
пока его светлица не затмит
призрак воскресный солнца;
Ныне-- адский труд его понедельников на лунном шаре,
на безогненном; семь студёных морей прикованы к лодыжкам.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

The Everlasting Monday

Thou shalt have an everlasting
Monday and stand in the moon.

The moon's man stands in his shell,
Bent under a bundle
Of sticks. The light falls chalk and cold
Upon our bedspread.
His teeth are chattering among the leprous
Peaks and craters of those extinct volcanoes.

He also against black frost
Would pick sticks, would not rest
Until his own lit room outshone
Sunday's ghost of sun;
Now works his hell of Mondays in the moon's ball,
Fireless, seven chill seas chained to his ankle.

Sylvia Plath

На штормом битой палубе, ветра сирены кошками воют,
что ни крен, удар и тряска, наш пробивной корабль
гвоздится в ярость; темны что гнев
волны лупят, штурмуя упрямую скорлупу.
Брызгами продираемы, мы принимаем вызов,
хватаем поручни, щуримся вдаль: дивно, надолго ли

силушки хватит; но невозмутимый взгляд
выхватывает наступающие шеренгами валы;
внизу, перекатываемые одурью, лежат вояжёры
блюющие в ярко-оранжевые миски; беженец
сгорбился по-чёрному, развалина средь багажа, сжавшись
под строгой личиной агонии.

Вдалеке от трупной вони авантюрного духа,
которым обмануты комрады наши, мы мёрзнем,
изумлены сокрушающим напускным безразличием
природы: чем ещё испытать натянутые жилы,
как этой бойней, этими нарочными наскоками льдин,
что ангельски борются с нами*; сущий шанс

устроиться в гавани вопреки сногсшибающей круговерти
требует героизма; голубые моряки сулили странствие
сугубо солнечное, белых чаек, воды осиянные
что павлины; напротив, голые скалы-вёрсты
утром в день отплытия, белёсое небо
створоженное облаками, и меловые утёсы, балансирующие

в угрюмом свете дня зловещего.И вот, волей случая
 избавлены от пошлой хвори валящей с ног наших братьев,
мы валяем ваньку, в высшей степени позорно-героического,
чтоб задрапировать свой пробуждающийся  благоговейный страх
в этой редкой куче-малой,которой ладу никто не даст:
и скромные, и гордые падут; грубая сила

начисто сносит стены; частные достояния наизнанку,
всем на грабительское позорище. Ныне мы отметаем
наши одиночные связи судеб, скреплённые законно и кровно,
дабы блюсти некий молчаливый договор; возможно, взаимопомощь
здесь абсолютно без толку, и всё же нам полагаются
жесты: например, наклонившись, устраивать голову лежачего.

Вот так плывём мы к сити, улицам и домам
иного люда, где статуи славят
храбрые почины, то мирные, то бранные; всем напастям
конец: близится зелен брег; мы обретаем свои имена,
багаж, только доки крикнут "стоять!" нашим кратким одиссеям; никакому долгу
не пережить прибытие; мы сходим по трапу с чужими.

перевод с английского Терджимана Кырымлы * т.е. как ангел с Иаковом,--прим.перев.

Channel Crossing

On storm-struck deck, wind sirens caterwaul;
With each tilt, shock and shudder, our blunt ship
Cleaves forward into fury; dark as anger,
Waves wallop, assaulting the stubborn hull.
Flayed by spray, we take the challenge up,
Grip the rail, squint ahead, and wonder how much longer

Such force can last; but beyond, the neutral view
Shows, rank on rank, the hungry seas advancing.
Below, rocked havoc-sick, voyagers lie
Retching in bright orange basins; a refugee
Sprawls, hunched in black, among baggage, wincing
Under the strict mask of his agony.

Far from the sweet stench of that perilous air
In which our comrades are betrayed, we freeze
And marvel at the smashing nonchalance
Of nature : what better way to test taut fiber
Than against this onslaught, these casual blasts of ice
That wrestle with us like angels; the mere chance

Lays all walls waste; private estates are torn,
Ransacked in the public eye. We forsake
Our lone luck now, compelled by bond, by blood,
To keep some unsaid pact; perhaps concern
Is helpless here, quite extra, yet we must make
The gesture, bend and hold the prone man's head.

In sullen light of the inauspicious day.
Now, free, by hazard's quirk, from the common ill
Knocking our brothers down, we strike a stance
Most mock-heroic, to cloak our waking awe
At this rare rumpus which no man can control:
Meek and proud both fall; stark violence

Of making harbor through this racketing flux
Taunts us to valor. Blue sailors sang that our journey
Would be full of sun, white gulls, and water drenched
With radiance, peacock-colored; instead, bleak rocks
Jutted early to mark our going, while sky
Curded over with clouds and chalk cliffs blanched

In sullen light of the inauspicious day.
Now, free, by hazard's quirk, from the common ill
Knocking our brothers down, we strike a stance
Most mock-heroic, to cloak our waking awe
At this rare rumpus which no man can control:
Meek and proud both fall; stark violence

Lays all walls waste; private estates are torn,
Ransacked in the public eye. We forsake
Our lone luck now, compelled by bond, by blood,
To keep some unsaid pact; perhaps concern
Is helpless here, quite extra, yet we must make
The gesture, bend and hold the prone man's head.

And so we sail toward cities, streets and homes
Of other men, where statues celebrate
Brave acts played out in peace, in war; all dangers
End : green shores appear; we assume our names,
Our luggage, as docks halt our brief epic; no debt
Survives arrival; we walk the plank with strangers.

Sylvia Plath

Если вскрываешь птицу,
чтоб язычок осхемить*,
перерезаешь струну**,
песней звучащую.

Если свежуешь зверя
чтоб восхититься гривой,
гробишь ты остальное,
мех из чего растёт.

Ести ты сердце вырвешь,
чтоб механизм вызнать,
то метроном станет
нашей любви синкоп.

перевод с английского Терджимана Кырымлы
* см."...огимнив эксцесс в вирелэ" у Северянина;
** тж. "аккорд"

Admonition

If you dissect a bird
To diagram the tongue
You'll cut the chord
Articulating song.

If you flay a beast
To marvel at the mane
You'll wreck the rest
From which the fur began.

If you pluck out the heart
To find what makes it move,
You'll halt the clock
That syncopates our love.

Sylvia Plath

В дом его бестелесные ходят вечно менять мудрость, взор-- на тела, осязаемы что, и весомы. Жесты рук посакральнее тех, у жреца что, не будят тщетных образов из света, воздуха, но-- твердь готовят во бронзе, в камне, в дереве. Закосневший во древе тугом, голый ангел кроит и неволит беглый луч; он же, руки сложив, наблюдает своё "мировое" затменье исчезая в глазах тех, которые без созидателя были гонимы местом, временем и телесами рукотворными. Духи несносные лад нарушают, ищут входа, в кошмары стремятся, пока им в наследство не даст долото жизнь, живее, чем наши. Передышку солиднее смерти. перевод с английского Терджимана Кырымлы  Sculptor To his house the bodiless Come to barter endlessly Vision, wisdom, for bodies Palpable as his, and weighty. Hands moving move priestlier Than priest's hands, invoke no vain Images of light and air But sure stations in bronze, wood, stone. Obdurate, in dense-grained wood, A bald angel blocks and shapes The flimsy light; arms folded Watches his cumbrous world eclipse Inane worlds of wind and cloud. Bronze dead dominate the floor, Resistive, ruddy-bodied, Dwarfing us. Our bodies flicker Toward extinction in those eyes Which, without him, were beggared Of place, time, and their bodies. Emulous spirits make discord, Try entry, enter nightmares Until his chisel bequeaths Them life livelier than ours, A solider repose than death's. Sylvia Plath