Великая партокрадская сказка
Жил-был партокрад. Он крал парты, чем заметно снижал
общеобразовательный уровень населения, но свой жизненный уровень, конечно,
повышал. Повышал, повышал, пока в городе не спохватились: кто-то парты
крадет. И по ниточке, по ниточке вышли на парто-крада.
Бросился партокрад к другу крадоначальнику, а кра-доначальника нет.
Пошел на повышение: теперь он грабоначальник. С утра до вечера в парламенте
на лясозаготовках. Обсуждает, как бы от крадостроитель-ства поскорей перейти
к грабостроительству.
Еле выкрутился партокрад, но с партдеятельностью решил покончить. Ходит
по улицам, ищет, чего бы украсть. А на улицах дома, дома... Как тут не
станешь домокрадом?
Сидит домокрад в собственном доме, книжки почитывает. И даже немножко
пописывает: что прочтет, то и напишет. Поневоле стал думокрадом - голова так
и ломится от чужих дум.
И однажды прочитал в какой-то книжке, что "демос" - это народ в
переводе с греческого. Если стать демокрадом, можно по-крупному украсть.
Целый народ украсть - это вам не дом, тем более не парта.
Даже сердце заболело от таких перспектив. Пошел к врачу-крадиологу, а
крадиолога нет, он в парламенте на лясозаготовках. А возле парламента
какие-то люди с обрезами (вот он, результат нашего обрезования, обрезанного
и укороченного со всех сторон), так напугали демокрада, что еле до аптеки
добежал. Просит чего-нибудь крадиологического. А ему говорят: вы что, с луны
свалились? В целом городе нет ничего крадиологического, да и вообще ничего
логического.
Чувствует демокрад: пришел ему конец. Кое-как дотащился до крадбища. А
там гробовщики давно уже стали грабовщиками: грабить грабят, а хоронить
отказываются. Нет места, говорят. Да и времени нет: сейчас по телевизору как
раз начинаются лясозаготовки.
И вскричал партокрад: "Что ж это за страна такая? Что ж это за
крадиология, при которой человеку не жить и не помереть? Что ж это за
темнота беспросветная?"
Темнота, конечно. А кто парты крал? Кто дал народу такое обрезование,
что только обрез в руки - и вперед, к полной победе мрака над разумом?
Лег партокрад на чужую могилку, за неимением своей, и заплакал.
Великая сумагонная сказка
В некотором царстве, некотором государстве жили люди царственные и
государственные. Царственные жили хорошо, а государственные - плохо. Они для
того и жили плохо, чтоб царственные жили хорошо. Им говорили: этого требуют
интересы государства. И они соглашались. Потому что они были
государственные.
В центре государства возвышался большой сумагонный аппарат - чтоб
сгонять людей с ума. если их ум приобретал опасные для государства размеры.
По всему государству рыскали секретные сотрудники аппарата, тайные
сумагонщики, которые внешне ничем не отличались от простых людей, поэтому
никто не мог сказать о себе с уверенностью: сумагонщик он или не сумагонщик.
И увидев, что кто-то взялся за ум, все начинали его гнать, хотя многие ему
сочувствовали и даже завидовали.
Кончилось тем, что в стране воцарилось полное безумие. "Да что ж это за
страна такая!" - восклицали многие про себя, но вслух сказать не решались,
потому что это было бы слишком умным высказыванием.
Но однажды в сумагонном аппарате что-то испортилось, и царственных
людей сверху согнали, а на их место поставили государственных, у которых
оказался государственный ум, утаенный на государственной службе.
Вот было радости! Население стекалось со всех концов страны, чтоб
посмотреть, как новые руководители государства по-новому вершат
государственные дела. Но сумагонная система продолжала действовать, и, придя
наверх, государственные люди начинали чувствовать себя царственными, а
потому первым делом - что бы вы думали?
Ну конечно: принимались чинить сумагонный аппарат.
Верно сказал один спившийся сумагонщик, попросивший в вытрезвителе
политическое убежище: если перевернуть кверху дном бутылку водки, которая
сверху была пустой, то она останется сверху пустой, и не было еще случая,
чтобы она сверху стала полной.
Сказка о древнейшей профессии
В некотором царстве, которого теперь уже нет, в государстве, которого
теперь уже нет, стал намечаться процесс возвращения к древнейшей профессии.
Нет, не первой древнейшей и не второй, а самой что ни на есть
древнейшей.
Раньше здесь было много профессий, но потом население их оставило. Это
называется: профессионулизм. Сведение к нулю всех профессий ради
одной-единственной, самой древней.
Но ведь надо же отличать людей друг от друга. А если сапожника не
отличать от художника, а парикмахера от шахер-махера, то кого и от кого
отличать?
Решили вместо профессиональных применять родовые отличия: изучать
происхождение, присматриваться к далеким предкам.
Большое значение приобрело латинское слово "нацио". Даже те, что о
латыни не имели понятия, постоянно выясняли: "Ты какой нации?", "Он какой
нации?", "Она какой нации?". И с национальной гордостью восклицали: "Мы
такой нации, что только попробуйте нас не уважать!"
Это называется: национулизм. Сведение к нулю всех национальных
достоинств, кроме своего собственного национального достоинства.
Задача трудная, для многих непосильная. Тут нельзя отвлекаться на
какие-то другие дела. Поэтому пришлось вернуться к древнейшей профессии.
Лезчик по дереву. Залез на дерево и сиди, высматривай там, внизу, кому
бы прыгнуть на голову.
Постепенно с вершин культуры люди вернулись на вершины деревьев. На
смену царству и государству пришла леспублика, сплошной темный лес, в
котором вся публика сидит на деревьях.
Феликс Кривин. Завтрашние сказки. Ужгород, 1992.
