Сын поэта Сергея Есенина, Александр Есенин-Вольпин - единственный оставшийся в живых из его детей. Он известен как крупный ученый в области логико-математической теории. Философ, поэт, диссидент, он с 1972 года живет в вынужденной эмиграции, в американском Бостоне.

Автор: Лидия Корсун
Сайт: Знаменитости

Его считают идеологом правозащитного движения, сорокалетие которого мир отметил в декабре прошлого года. Несмотря на возраст, Александр Сергеевич продолжает работать в повышенном темпе - публикует работы по логико-математической теории, ездит с лекциями по университетам США, активно сотрудничает с диссидентским движением. Возраста он не чувствует, живет своим делом. Вот и сейчас главная его цель - доказать правомочность своей математической теории.

А позади - полная нелегких приключений жизнь политически преследуемого ученого, ставшего на путь диссидентства в силу своего характера и убеждений.

- Александр Сергеевич, вас часто приглашают читать лекции в американских университетах. Вы интересуете их как математик или правозащитник?

- В последнее время больше второе. Недавно меня пригласили сделать основной доклад в Колумбийском университете на Григоренковских чтениях, организованных Общественным фондом Григоренко и Гарримановским институтом. Пригласил меня Андрей Григоренко, президент фонда, сын и соратник диссидента, генерала Петра Григорьевича Григоренко. Чтения в этом году были посвящены 40-летию правозащитного движения. Я вспомнил о важности выступлений покойного Григоренко еще до начала нашего движения. На демонстрации 5 декабря 1965 года я не был с ним знаком. А вот в следующем году он уже сидел в моей квартире, и мы не могли выйти: дом был окружен гебистами.

- За 33 года вашей жизни вне родины о вас написано многое. А как бы вы сами определили свою роль в правозащитном движении?

- Как не очень большую.

- Поясните?

- На самом деле немалую роль играла моя физиономия, фамилия моего отца. Может быть, она помогала мне получить слово, но мешала говорить по существу. К борьбе за судебную гласность отец не имел никакого отношения: в те годы, когда он жил, ее просто не было. Эта тема возникла после смерти Сталина. И при любом выступлении я всегда сводил разговор к гласности, а от меня хотели слышать другое.

На той самой первой демонстрации 5 декабря 1965 года мы требовали гласности суда над Синявским и Даниэлем. Это был мой лозунг. Я его взял его из статьи УПК, где было записано: "гласность", "публичность", "открытость". А если "гласность" записана в законе, то мы и требуем соблюдения закона. Так за 20 лет до Горбачева мы заговорили о гласности.

А другой лозунг я сформулировал так: "Соблюдайте Конституцию!". Но почему-то наши объявили: "Уважайте!". И на том спасибо.

- О вашей "Памятке для тех, кому предстоят допросы" ходят легенды...

- Она написана тоже исходя из позиции гласности и требования соблюдать процессуальные законы. А я их хорошо знал. Мой дед со стороны матери был известным адвокатом, оставил много литературы. Кроме того, я сам проштудировал все советские кодексы. Много занимался этим в ссылке. Плюс мой личный опыт и умение выводить следователей из себя. В "Памятке" я советовал допрашиваемым проверять каждую фразу написанного следователем протокола. С самого начала советовал уточнить: "А по какому делу вы меня вызвали?". А дальше на любой вопрос задавать встречный: "А какое это имеет отношение к данному делу?" и так далее.

Думаю, что если "Памятку" переписать применительно к сегодняшним законам, можно использовать и нынче. Ибо суть проблемы та же.

- На ваш взгляд, есть ли политзаключенные в нынешней России?

- Иногда трудно провести границу между преследованиями по чисто политическим и по иным основаниям. Официально считалось, что в СССР политзаключенных нет; арестованным предъявлялись уголовные обвинения вроде "нарушения общественного порядка", "клеветы". После горбачевской перестройки, в 90-е годы, политзаключенных в России, насколько мне известно, действительно не было. Сейчас, видимо, снова появляются люди, оказавшиеся в тюрьме именно по политическим мотивам безотносительно к тому, по какой статье они обвиняются.

- Как вы лично пострадали от властей?

- Да я особенно и не страдал. Два раза попадал в питерскую психушку. Да еще два с половиной года в ссылке, потому что при Хрущеве напечатал за границей "Весенний лист", где в стихах касался и темы репрессий. А к моменту начала движения мне было за 40, а той молодежи - за 20. Естественно, они прислушивались ко мне. В 60-е годы я уже и стихов не писал, а занимался математикой. Вот и только что свою последнюю работу отослал своему ученику в Голландию для публикации. Я говорю то, что думаю.

- Вы сейчас говорите уже о науке?

- Обо всем. Нужно говорить правду. А люди не особенно заботятся о правде.

- А если сравнить время 60-х и сегодняшний правовой беспредел в России и в постсоветских республиках?..

- Я хочу конкретно знать, в чем это выражается. Я знаю о деле Ходорковского, но не знаю сути бизнес-законодательства. Может, он и вправду нарушил какие-то запреты. Конечно, плохо, что он сидит. России нужны бизнесмены. А мне нужны факты. Вот я собираюсь ехать в Россию и, думаю, кое-что увижу. Конечно, если дадут визу.

- А вы удовлетворены, например, американской судебной властью?

- Я не имел с ней столкновений по гражданской линии. Я удовлетворен тем, что она не вмешивалась в мои дела.

- Но вы наблюдаете жизнь вокруг себя. Как вы считаете, в этом государстве человеку легче или труднее?

- Думаю, что не идеально. Голосую я за Демократическую партию. При ней несколько лучше, чем при республиканцах. А вообще здесь, конечно, лучше. Не столь уж многие стремятся отсюда уехать. Но имеющихся преимуществ недостаточно, чтобы оказать заметное влияние на Россию.

- Политику Белого дома по отношению к Ираку одобряете?

- По-моему, Белый дом проиграл Ирак. Америка могла бы поумнеть. Я против того, чтоб гибли люди с обеих сторон. Нельзя было так грубо начинать войну. И с Саддамом можно было расправиться иначе. Боюсь, что республиканцы доведут до беды. Хотя я не консерватор, не реакционер. Большинство русских иммигрантов связывают себя с республиканцами. Мне этот выбор чужд. Я - беспартийный.

- А еще говорят, что вы безбожник.

- Я - формалист. Если и отводить какое-то место мистике, это не значит, что нужно отказаться от идеи постижения мира разумом. Правда, я не делаю из этого мировоззрения. Сегодня можно доказать, что существует не один, а много миров. Отсюда следует, что я не верю в Творца как Единого создателя единого мира. Ибо таким образом мы сужаем восприятие Вселенной.

- Скажите, жизненный опыт меняет мировоззрение человека?

- В молодости я любил повторять собственное изречение: "Жизнь - старая проститутка, которую я не брал себе в гувернантки". Постарел - понял, что опыт может и должен быть учтен. Главное - противостоять противонормальному опыту.

- Давайте немного о личном. Видел ли вас когда-нибудь ваш отец Сергей Александрович Есенин? Ведь вам был год и семь месяцев в декабре 1925 года, когда его не стало.

- Видел. Лет так через двадцать после своего рождения я посетил дом в Ленинграде, где когда-то жил, свою квартиру. Так соседи по этажу рассказали, что Есенин приходил в отсутствие мамы посмотреть на младенца, то есть на меня, но я его не запомнил (смеется).

- А ваша мама не вышла замуж после этой любви?

- Вышла. Мой отчим - известный химик Михаил Волькенштейн. В последние годы он жил один в Ленинграде, дожил до конца советской власти и умер в 1992 году.

- Вы поддерживали родственные связи со своими братьями и сестрой?

- Да. С Костей, правда, особой близости не было, ибо он был членом партии. Он умер накануне чернобыльского взрыва, 25 апреля 1986 года. Татьяна жила в Ташкенте, умерла в 1992 году. А вот с Мариной, дочерью Кости, собираюсь встретиться в декабре в Москве. (Константин и Татьяна - дети Сергея Есенина от брака с актрисой Зинаидой Райх, позже женой Мейерхольда. – Прим. ред.).

- А с Георгием?

- Он же рано погиб, в годы ежовщины... (Георгий - внебрачный сын Сергея Есенина и Анны Изрядновой. - Прим. ред.)

- Вы могли бы дать самому себе характеристику? Какой вы человек?

- Скептик.

- "Все подвергай сомнению"?

- По крайней мере, стараюсь.

- А в быту вы уживчивы?

- Когда мне не мешают - уживчив. А мешают - не особенно.

- Если не секрет, кто ваша жена?

- У меня их было четыре. С последней, Галей, мы сейчас разъехались. Она не выдержала моих безбожных взглядов.

- А какие из ваших работ для вас важнее всего?

- Конечно по математике. Я больше известен в области оснований математики как фундаменталист, хоть некоторые и любят повторять, что прежде всего я сын Есенина и диссидент. А вот последняя работа, которую я только что выслал для печати, очень эффектна. Уверен - пойдут разговорчики. Я ее всерьез намерен продвигать!