3

 -- Дети, вы себе даже не представляете, какой талант заключён в этом человеке! – восхищённо говорила учительница.

Её подопечные слушали, раскрыв рты.

-- Вы только вообразите: после оперы, которой отдаёшь полжизни, вдруг переквалифицироваться на пантомиму, -- продолжала она. -- Это отнюдь не так просто, как кажется.

-- Анна Васильевна, – вставая с места, воскликнул Коля, её лучший ученик. – но ведь по отношению к опере он совершил предательство.

-- Предательство? Зачем же сразу предательство? Не слишком ли ты категоричен? А вдруг у человека были на это причины?

-- Да какие могут быть причины? Сегодня ещё пел, а завтра уже занимается чем-то другим…

Анна Васильевна работала в музыкальной школе преподавателем по вокалу. Вместе с Николаем за партой сидела и её дочь Даша. Ученикам было по 12 лет, они подавали надежды, старались. Это вдохновляло учительницу настолько, что она отдавала детям всё своё время и занималась с ними «по-взрослому».

Когда-то ей приходилось посещать концерты великого тенора Феликса Винницкого, она до сих пор помнит его удивительный голос в пять октав. Это было нечто невообразимое, это было настоящее чудо. И вот сейчас, рассказывая об истории оперного искусства, она упомянула об этом великом артисте. Да и как было не вспомнить о нём, если его дом находится совсем рядом с её домом?

Этот человек поселился в их городке лет восемь тому назад. До того он жил недалеко от Киева, имел жену, славу, будущее. Никто не ведал о причинах, которые привели к резкой перемене в его жизни,. Но Анна до сих пор помнит, как в один из первых зимних дней того года пресса словно взорвалась, сообщая и на все лады комментируя потрясающее известие: голос номер один в мировой опере внезапно всё бросил и выступил в театре пантомимы в качестве мима. На недоумённые вопросы журналистов и критиков он, как-то неестественно бледнея, отвечал, что столь резкое изменение амплуа ему посоветовали астрологи. Такое объяснение автоматически исключало всякие домыслы и новые вопросы, но если таковые и случались, Винницкий отвечал: «Спросите у астрологов.»

Его жена, как знал весь мир, таинственно исчезла. Это тоже интересовало богему, но всевозможные вопросы по этому поводу Феликс переадресовывал к милиции. Да и откуда он мог знать, куда она подевалась?

При слове «жена» по спине Анны непроизвольно пробегали мурашки. Она ещё со студенческих лет была влюблена в своего кумира, потому для неё слово «жена» в ореоле Феликса казалось совершенно излишним.

Правда, кое-кто заметил, как однажды Винницкий едва не свалился в обморок, услышав вопрос: «А не находите ли вы связи между исчезновением своей супруги и одного из самых видных политиков? Ведь они пропали в один день…» Тот папарацци, наверное, брякнул первое, что пришло в бестыжую голову. Единственное, что сумел придумать в качестве ответа Феликс, звучало так: «Я не могу отвечать за судьбы совершенно чужих людей! К тому же, политики меня совсем не интересуют.»

Это было в самом начале его карьеры мима. Для того, чтобы пореже встречаться с журналистами, он и поселился в этом захолустье, куда наезжал нечасто, только когда наступали перерывы между выступлениями. С каждым годом таких перерывов становилось всё меньше и меньше, и это объяснялось быстрым совершенствованием его мастерства.

В отличие от многих мимов, пародирующих политиков и общественных деятелей, он стал изображать персонажей из известных литературных и оперных произведений. Выступления неизменно проходили при битком набитых залах, под бури аплодисментов и оваций публики. Он не просто показывал образ. Он в него настолько вживался, что казалось, будто на сцене под белым гримом выступают сами Отелло или Дон-Жуан, Лоэнгрин или Фауст. В Винницокого влюбились все поголовно. Билеты на его концерты раскупались с потрясающей скоростью – столь же быстро и безропотно, как и раньше, когда в театры сходились для того, чтобы послушать его голос. Невзирая на погодные условия, цены или занятость.

Он не превратился в шута. Скорее напротив: в сравнении с ним выглядели шутами остальные мастера пантомимы. И даже сами зрители, порою узнающие себя в изображаемых телодвижениях артиста, пытались впоследствии измениться в лучшую сторону. Феликс умел раскрывать образы без слов настолько, что у зрителя создавалось впечатление, будто слышит и голос, и интонацию, сарказм или же иронию, грусть, задумчивость, страдание,  видит мельчайшие детали мимики, улавливает значение взглядов. Для того, чтобы получше вживаться в образы, Винницкий порою целыми неделями ходил в гриме и костюме, характерном для того или иного персонажа.

Анна, как и большинство почитателей таланта, замечала всё это. Но, в отличие от многих, она испытывала известное волнение: можно вжиться в конкретный образ настолько, что больше не сумеешь из него выйти. Так было с неким артистом, который, пытаясь вжиться в образ Юлия Цезаря, в течение нескольких месяцев жил так, как мог бы жить великий император – одевался, как он, ел, спал, ходил; со временем он начал даже мыслить в том же русле, в каком мыслил Цезарь. После окончания съёмок фильма он не сумел распрощаться с образом и закончил дни в психиатрической клинике. Но нет, Винницкий вёл себя вполне адекватно, ему не грозило раздвоение личности.

Когда-то в молодости, испытывая первые порывы страстных фантазий, она совершила необдуманный поступок. Могла бы стать оперной певицей, а превратилась в заурядную учительницу. После окончания музыкального училища она собиралась поступать в консерваторию, но беременность превратила её планы в иллюзию. «Милый», -- в сущности, неплохой парень, -- хотел жениться. Он любил Анну. Да только она стала другой. Беременность открывает в женщине новые черты и мысли. Она становится самой собой. Порою всё, чем она жила до того, отметается неведомой силой куда-то на задний план, уступая место тому великому, которое в течение многих лет таилось где-то на задворках маленькой души. Анна к концу беременности поняла, что в своём партнёре любила не его самого, а Винницкого. Странно, но он чем-то был похож на маэстро.  Однако в один прекрасный день на женщину снизошло озарение: да ведь это же вовсе не ОН, а всего лишь его жалкая тень! С того момента связь с парнем казалась ей чудовищной ошибкой, насмешкой природы. Она не могла больше представить себя в его объятиях, и даже более того – она начала стыдиться его, как стыдятся знакомства с дегенератами, бомжами, пьянчужками! С тех пор она живёт одна.

После возвращения в родной городок Анна выдержала любопытные и осуждающие взгляды знакомых, но вскоре те привыкли к её нежданному материнству и одиночеству. Всё забылось, утряслось, стабилизировалось. Анна жила только работой и дочерью, не обращая внимания на мужчин и местечковые традиции. Двенадцать лет жить без мужчины! Что это – отклонение или же закономерность? Она, пытаясь объяснить для себя этот казус, отшучивалась: «Лучше уж ничего, чем что-нибудь!»

Иногда ей выпадало счастье наблюдать за Винницким. Её дом находился по соседству с домом звезды, участки обоих выходили к небольшой речушке. Но если участок Анны не был обнесён высоким забором, исключающим наблюдения со стороны, то этого нельзя было сказать об участке Феликса. Он как будто стремился максимально оградиться от людей и их любопытства. Чем он занимался, запершись внутри своей двухэтажной коробки, никто не ведал. Но изредка, приблизительно раз в два месяца Анне удавалось видеть его на балконе. Глаза артиста бывали устремлены в неведомую даль, в них отражалась задумчивость и неутолимая тоска. Анна читала это в тех глазах, невзирая на расстояние. Дважды на восемь лет их взгляды даже пересекались, что вызывало в женщине настоящую бурю эмоций и страданий. Она и жила этими бесценными мгновениями…

 

                        4

 

…Тьма казалась непроглядной, непроницаемой, хищной. На небосводе не было ни звёзд, ни луны; только издали доносившееся испуганное собачье завывание напоминало о реальности. Ещё бы не испугаться на месте собак: ветер обрёл такую силу, что под его напором жалобно скрипели кроны ясеней, а он сам, чтобы удержаться, вынужден изо всех сил прижиматься к земле и цепляться за корень какого-то дерева. В лицо безжалостно хлестал колючий, как шипы, дождь.

Но вот вдали что-то затрещало, до слуха сквозь завывание бешеного ветра донёсся слабый человеческий крик. Чутьё подсказало, что приближается великая опасность, -- как чувствует птица приближение землетрясения. Тяжёлое предчувствие могучей силой прижало его к липкой, мокрой и холодной земле ещё сильнее. В тот же миг он почувствовал, как над самой головой пронеслась какая-то огромная, страшная, тяжёлая масса.

Откуда-то ему было известно, что это были ОНИ. В следующий миг масса ударилась о землю где-то рядом, в доказательство чего прозвучал сдавленный стон. Рефлекторно голова попыталась приподняться над сорняками, чтобы глаза могли взглянуть на источник этого стона. Но сила – властная, неодолимая и могущественная – тотчас прижала её снова к земле. Он догадывался, что это за сила и что именно произошло. Всё происшедшее казалось чем-то немыслимым, противоестественным, ужасным; сила вызывала неописуемый страх, от которого дыбом поднимались волосы. К тому же, он знал, что именно произошло, и от этого становилось ещё ужаснее.

Феликс потерял сознание. Или это ему показалось? Он впал в прострацию настолько мощную, что это сравнимо с потерей сознания.

Подняв голову спустя некоторое время, он заметил первые проблески рассвета на востоке. Ураган стих, тучи совершенно рассеялись. Лишь изредка над головой проносились мрачными тенями их мелкие клочья.

Тишину нарушил какой-то звук. Это был слабый женский стон.

Собравшись с силами, он поднялся на ноги и, преодолевая панический ужас, направился к источнику человеческого голоса. По пути он дважды чуть не свернул шею, поскользнувшись на прелой траве.

Шатаясь, он прошёл метров двадцать, но вынужден был остановиться: прямо перед ним разверзла свои объятия большая яма. Подчиняясь каким-то неведомым законам, зрение вдруг обрело поразительную остроту и различило на глубине более двух метров два неподвижных тела – мужчины и женщины, -- придавленные огромным корнем дерева. Мужчина был мёртв, и об этом свидетельствовала большая разверстая рана на его голове, из которой вытекало мозговое вещество, смешанное к кровью. Женщина лежала лицом вниз в то время, как туловище, неестественно выгнувшись, покоилось на спине. Судя по всему, у неё была свёрнута шея. Это были они — Амалия и её высокопоставленный любовник. В теле женщины ещё теплилась жизнь, но никакой лекарь не сумел бы её спасти. Созерцая эту картину, Феликс невольно вспомнил изречение из какой-то арии на латинском языке: «Omnis caro fenum…», что означает «Всякая плоть становится травой».

На какой-то миг в сердце Феликса проснулось сожаление, но тотчас же в глубине существа снова встрепенулась обида. «Пусть, пусть будет так, как есть!» -- заставил себя подумать он.

Яма начала осыпаться сама по себе, погребая два комка изувеченной плоти.

Он отступил не несколько шагов; затем в ужасе развернулся и побежал прочь.

Только оказавшись в доме, он сумел перевести дыхание. Подойдя к бару, он дрожащими руками схватил первую попавшуюся бутылку и, поднеся к губам, начал с жадностью всасывать в себя горячительную жидкость. Она оказалась коньяком. Опустошив полбутылки, Феликс, наконец, начал успокаиваться.

Это был конец. Конец не только семейной идиллии, жизни в этом доме, но и конец карьере. Придётся всё начинать сначала. Если получится…

 

За восемь лет он не сумел забыть ни единой детали из этого кошмара. Он приходил к нему по ночам, когда организм, расслабившись, готов к максимальному восприятию. С каждым разом он заново переживал события. Это казалось невыносимой пыткой. Конечно, кошмары – не что иное, как проделки человека в чёрном, -- Феликс это чувствовал, знал природным умом. Только непонятно, зачем тому понадобилось ворошить незаживаемую рану в его душе. Что он хочет этим сказать?

Феликс взглянул на окно, за которым раскрывал свои радушные объятия один из многих миллионов и миллиардов земных рассветов. Этот свет породил в сознании первые ясные мысли и проблески воли.

-- С этим следует заканчивать, -- промолвил он, обращаясь к самому себе. – Давно пора… Нельзя оставаться в рабстве всю жизнь. Потому что это уже не жизнь.

С этими словами он сбросил с себя одеяло и решительно поднялся с постели. Сейчас он примет холодный душ, что весьма кстати после душной июльской ночи, выпьет чашечку кофе, и жизнь, как и мысли, направится в иное русло. Он знал, что тогда придёт и решение.

 

                         5

 

В это утреннее время на берегу реки находились три человека – светловолосая женщина лет тридцати и двое детей лет двенадцати – девочка и мальчик. Анна пришла сюда полюбоваться пробуждением её величества Природы, а дочь со своим другом вызвались её сопровождать. А природа возобновляла то вечное и бурлящее действо, которое называется жизнью, на время прерываемой ночным мраком. Со всех сторон доносилось стрекотание сверчков, разноголосое чириканье птиц, кумканье и кваканье лягушек, жужжание мух и жуков. Все о чём-то спорили, пытаясь самоутвердиться в вечной круговерти бытия, каждому хотелось выхватить из неё свой момент счастья.

Прислушиваясь к этому шуму, Анна словно растворялась в нём, в глубинах сознания зарождалась странная мелодия. Так бывает, когда человек способен чувствовать и живёт на одной волне со средой обитания.

Дети, эти неугомонные шалунишки, начали о чём-то спорить.

-- Колька, а у тебя веснушек больше, чем у меня! – смеясь, раззадоривала мальчика подружка, глядя на него прищуренными, хитрыми глазами.

-- Ну и что? – нашёлся тот. – Зато у тебя уши побольше моих! Как у Чебурашки… Дашка-Чебурашка!

Эта суета мешала Анне сосредоточиться.

-- Дети, дети! – с укоризной в тоне воскликнула она.

Внезапно слух уловил новые звуки, доносящиеся издалека. Они порождались чьим-то прекрасным голосом и как бы подводили итог красоте рассвета. Это была чудесная мелодия, она звучала, как ода, как преклонение перед величием Природы, сиянием солнца, самой жизнью.

-- Дети, тихо, тихо! – прошептала Анна, обращая лицо в направлении, откуда лилась мелодия.

Заметив на лице женщины нечто особенное, те приумолкли и, подчиняясь инстинкту, начали вслушиваться.

-- Это же сам Феликс Винницкий! – прошептала женщина.

Выражение в её глазах было таким, словно она узрела перед собой самого Господа Бога, пред которым готова преклонить колени.

-- Это – знаменитое «Адажио» Альбинони, -- тоном отличницы произнесла девочка.

-- Да тише ты! – шикнул на неё Коля, толкая кулаком пониже талии.

Мальчик откуда-то понял, что в эту минуту Дашиной маме мешать нельзя. Он и сам невольно прислушался, а затем, увлекая подругу за собой, осторожно побежал по тропинке, ведущей к особняку знаменитости. Метров через тридцать его остановило препятствие в виде забора. Он прильнул к щели между досками.

На балконе, обращённом к реке, стоял мужчина лет сорока, облачённый в белую сорочку и чёрный фрак. Это в его лёгких рождалось прекрасное пение, это именно его гортань порождала неповторимые звуки. Дети знали, что такое опера, как знали и о великих исполнителях. Но чтобы человеческое существо могло петь так!.. Нет, подобное не помещалось в воображении, так не бывает…

-- Вот она – легенда! – прошептал Коля, невольно сжимая девичью руку.

Между тем, пение, достигнув апофеоза, внезапно прекратилось. Знаменитость со своего балкона куда-то исчезла.

Анна, с жадностью впитывавшая в себя каждый оттенок этого волшебного голоса, продолжала стоять в той же позе. В её взгляде можно было прочесть непередаваемое разочарование.

Даже у детей настроение как-то сникло.. Они чувствовали себя так, словно у них отняли только что преподнесённый подарок и больше никогда не вернут.

А в это время Феликс лежал на спине и стекленеющими глазами смотрел в бездонную даль…

         Андрей Филонов едва ли не с самого детства стремился стать хорошим учителем. Вся наша компания знала об этом. Некоторые посмеивались над этим желанием, иные же задумывались. Мне до сих пор не понятно, какой рычаг двигал его желаниями. Возможно, на него повлиял учитель математики, Никита… не помню и отчества. Он имел обыкновение бросаться молотками и швабрами в тех учеников, которые не выполнили задание или не могли, в силу скудоумия, понять величие математики. Может, оказало влияние учительницы языка, которая откровенно имела «любимчиков» и нагло завышала им оценки. Во всяком случае, Андрей после армии поступил в педагогический и спустя несколько лет закончил его с отличием. Коренной горожанин, он не гнушался работы в глухих деревнях ради освоения специальности и обретения навыков.

                Начался 1990 год – год критических переломов во внутренней политике государства. Филонов поступил в аспирантуру, готовил кандидатскую. В городе у него была квартира, оставшаяся после родителей, некогда погибших в автомобильной катастрофе. В самом центре! Это обстоятельство соблазняло некоторых представительниц биологического вида Femina vulgaris, но на всякие соблазнительные  предложения с их стороны он отвечал вежливым отказом. Дело в том, что у него просто-напросто не оставалось времени на дела Афродиты. Наверное, всемогущая богиня обиделась и запомнила…

                Зачастую возвращаясь домой поздно, он видел у подъезда компанию малолеток, которые насиловали гитару, пытаясь извлечь из неё нужные аккорды. И всё ради того, чтобы пропеть куплет песенки:

 

                -- В тропическом лесу купил я дачу.

                    Была она без окон, без дверей.

                   И дали мне ещё жену в придачу –

                   Красавицу Мальвину без ушей…

 

                «Сколько буду жить, постараюсь, чтобы оставалось поменьше таких детей!» -- не без брезгливости думал он.

                Однажды он повстречал Надежду. Одно лишь имя казалось многообещающим, а что уже оставалось говорить о внешности!.. Из века в век продолжается эта история – история отношений между мужчиной и женщиной. Ежегодно всё повторяется в неисчислимом количестве вариантов, но человек так и не учится. Её внешность чем-то напоминала французскую: стройная фигурка, выразительные тёмно-карие глазки, миниатюрность, гибкость (как у кошки), упругая грудь… Как посмотрит Андрею в глаза, так ему и казалось, будто этот взгляд проникает в самую душу… Словом, он женился. Скоропостижно и окончательно.

                Семейная жизнь показалась ему настоящим раем. До того он перебивался пирожками, купленными в ларьке, а теперь его всегда ожидал вкусный обед или ужин. Он умел готовить, -- и в этом заслуга его матери, -- но не имел стимула. Лишь по выходным он выкраивал время для приготовления супа или борща. Все зарплаты он тратил на книги, бумагу и прочие принадлежности «без пяти минут кандидата». А ещё приходилось ездить на международные конференции. Его знали в Европе, и ему не хотелось, чтобы эта самая Европа в нём разочаровалась. Но с того момента, как в его квартиру вошла Надин, там воцарился порядок. Она его наводила как-то незаметно, спокойно, не устраивая громогласных стирок и грязных уборок. И как только это ей удавалось?!

                Надя, Надин… Он называл её на французский манер – Надин. Да она и соответствовала образу, созданному пылким воображением. Жизнь с ней казалась идиллией, седьмым небом. Он её идеализировал до бесконечности и всегда спешил домой.

                Всё та же компания, пополняясь иногда новыми членами, на лавочке у подъезда разучивала песенку о Мальвине:

                         Одна нога была другой короче,

                      Другая -- деревянною была,

                -- … Один глаз был фанерой заколочен,

                        Другой же глаз не видел ни..чего…

 

                В 92 году он защитился и получил школу. Его тема как раз касалась руководства школой нового типа, внедрения игровых методов обучения, воздействия на психику детей таким образом, чтобы они вырастали добрее, умнее и счастливее остальных. Защита происходила в Москве. Три месяца они пости не виделись. Его влекло в родной город, тянуло магнитом невероятной силы. Днём и ночью он видел перед глазами её тело, её глаза, пытался воспроизводить её манеры. Она казалась ему идеальной!

                Его зарплаты теперь хватало на всё. Надин нигде не работала, занимаясь исключительно домом. Да Андрей и в мыслях не допускал, чтобы она работала. Это создание казалось ему слишком нежным для работы.

После защиты положен банкет. Обычай такой. Жена ради гостей одела какие-то украшения. Он ничего не понимал в этом. «Бедненькая, фальшивки одела! – сокрушался он. – Такая женщина должна носить только настоящее!» И в тот момент он обязался покупать для неё драгоценности. Специально для этого вечера женщина одолжила у соседки колье и брошь. Это были великолепные вещи. Брошь была сделана в виде цветка, внутри которого красовались настоящие бриллианты, а колье тоже казалось драгоценным – так оно сияло разноцветными бликами, ослепляя взгляд.

Конечно, показаться таким гостям без драгоценностей было бы, по меньшей мере, неприлично. Пришли ректор вуза, в котором работал Филонов, его заместитель, проректор по научной работе, несколько друзей с жёнами…

 

Ради приёма этих людей Андрей даже договорился с малолетками, чтобы они на время исчезли с поля зрения гостей.

-- Окей, Андрей Леонидович, -- ответили ребята. – Щас, только допоём…

 

-- … Ты пела так, что выли все собаки,

А у соседа обвалился потолок.

 А мне хотелося без шума и без драки

  Поднять тебя и грохнуть о пенёк…

 

Пристальные взгляды, ревнивые взгляды… Словом, он находил, что она поступила правильно, одолжив безделушки у соседки. Эта соседка представляла собой смесь пролетарки и аристократа. Пролетарий работал министром внешней торговли республики, а «аристократка» была домохозяйкой. В их пятикомнатной квартире всегда царил порядок, книги подбирались специально по расцветке и размерам… А их дочь Лена отличалась молодостью и ветреностью. Даже слишком ветреностью, что пугало Андрея в былые годы.

Каково же было удивление пары, когда после ухода званых гостей обнаружилось, что драгоценности исчезли!

-- Кто-то спёр! – воскликнул Андрей, чувствуя, как защемило в области сердца.

-- Ой, что же будет! – побледнела Надин.

На следующий день они объявили Алёне, что драгоценности пришлось отдать ювелиру на починку. Та недовольно что-то проворчала себе под нос, но согласилась подождать несколько дней. Тем временем Филонов взял огромный кредит и заказал колье и брошь в точности такие же, какие одалживала жена. Ювелир откуда-то знал узор и качество вещей. Спустя неделю они были готовы и возвращены соседке. Супруги вздохнули с облегчением. Но теперь следовало возвращать кредит, что было несовместимым с зарплатой Андрея. Однако ему удалось устроиться на ночную работу – он разгружал вагоны на товарной станции. Работа не из лёгких, чего уж там… Освободившись в пять утра, он приходил домой «никакой», принимал душ и готовился к основной работе. Директор школы должен выглядеть безукоризненным, да и свои уроки проводить соответственно кандидатской степени…

С этого времени все доходы семьи были нацелены на погашение кредита. Это были, включая проценты, огромные деньги. Ко всему началось обесценивание денег, что затрудняло задачу. Андрей нашёл для себя ещё одну работу, но ей тоже оказалось недостаточно. Пришлось устроить жену в какой-то ларёк продавцом. Только так они могли выживать.

Кроме того, Надин училась заочно на факультете младших классов. «Промокашка» -- шутливо называл её муж. В свободное время он выполнял для неё контрольные и курсовые работы.  Он даже договаривался со знакомыми преподавателями о сдаче её зачётов и экзаменов. «Тупая!» -- сказали бы мы, но для него в то время она казалась идеальнейшей женщиной…

Прошло несколько лет. Жить становилось всё хуже и хуже: учителям не выплачивали зарплат, задерживали их и грузчикам. Иногда на полгода, иногда и на более значительные сроки. Во время лекций профессора от недоедания теряли сознание, школы закрывались, как и заводы и фабрики. Не жизнь, а выживание… Пришёл к власти Кучма, но никакого просветления не намечалось. На Андрея напирали банки. Не один, а несколько. Дело в том, что поскольку из-за невыплат он не имел возможности гасить кредит, ему пришлось взять дополнительные кредиты в новых банках. Это было чрезвычайно обременительно! Но зарплаты и дальше не выплачивали! И вот Филонову пришлось продать квартиру в центре города, чтобы переселиться в скромную пролетарскую «малосемейку» на окраине. В позднее время суток здесь было опасно ходить. Такие же малолетки, только выглядевшие более наглыми, восседали у подъезда и распевали на все лады ту же песенку:

                -- Где же ты теперь, моя Мальвина? –

                   Живёшь одна в тропическом лесу.

                   Тебя е…т  мохнатые гориллы

                   И маленький, заросший кенгуру…

 

А могли и подрезать за «пятёрку». У этих ребят непременным атрибутом служила бутылка водки. Поэтому  Андрей наказывал Наде возвращаться домой пораньше и ни под каким предлогом не выходить. Она казалась такой нежной и беззащитной! Он и внимания не обратил на то, что, несмотря на тяжёлое положение, она иногда позволяла себе покупать копеечные  фальшивые драгоценности. А когда заметил, их уже накопилось великое множество. «Пусть себе покупает! – посмеивался он. – Надо же ей чем-то доказывать свою женскую природу…»

После третьего курса Надин зачастила на курсы в столицу. «Почему именно в столицу? – недоумевал Филонов. – Ведь в нашем городе есть свой институт усовершенствования учителей…» Но уточнять что-либо у него не нашлось времени. Три работы отнимали у него не только время, но и само желание жить.

Он за истёкшие годы заметно осунулся, постарел. Работа грузчиком отрицательно сказалась на его позвоночнике, так что иногда он едва поднимался с кровати. В это время жена только расцветала. И приносила в дом всё новые и новые фальшивые драгоценности.

Начался 1998 год.

Однажды Андрей остался без работы: предприниматель, нанимавший его грузчиком, разорился, а школу, которой он руководил, расформировали. Понятно, что для известного специалиста, для кандидата наук управление подыщет новую работу, но следовало подождать. В течение этого времени Надин отсутствовала: после окончания вуза, не найдя работы, она (через центр занятости) устроилась на курсы психологов, так что теперь пропадала в столичном вузе. Внеся последний платёж в последний из банков, Филонов решил расслабиться. Однако для этого денег уже не оставалось. Прошёл день. Ему сообщили, что работы пока не будет. Дескать, пусть выживает, как ему заблагорассудится. У него упало настроение. Захотелось к Надин, но не было денег даже на билет. Захотелось выпить, но не нашлось средств даже на бутылку водки. Что делать?

Сокрушаясь по Надин, по этому единственному и самому родному человечку, Андрей начал перебирать её драгоценности. Их было много, одна другой краше. Но фальшивки! И подумал он: если обменять какую-либо из них на водку, жена этого даже не заметит. А почему бы и нет? В соседнем подъезде обитает старая самогонщица, она принимает вещи в обмен на водку. С этой мыслью он выбрал более-менее приглядную брошь и отправился к старухе. Однако он был удивлён, увидев реакцию торговки после того, как она увидела вещь.

-- О нет! С этим отправляйтесь к ювелиру, а не ко мне! Вдруг вы украли эту брошь!

Вначале он посмеялся над этими страхами. А потом подумал: «А вдруг удастся продать это ювелиру?» Ему стало смешно.

Но старый еврей-ювелир, рассматривая брошь, сказал:

-- Я помню эту вещицу. Ну, что вам сказать, молодой человек? Могу дать за неё  двести долларов.

-- Сколько-сколько?! – опешил Филонов, отступая на шаг от прилавка. – За это – двести?...

Старик не понял. Он растолковал удивление как недоверие.

-- А шо такое? – демонстративно возмутился он. – Я же не знаю, каким образом вам досталась эта брошь! А шо, если вы её украли?

До него дошло, что вещь может стоить и больше.

-- Да не украл я, -- сдержанно произнёс он.  – Эта вещь принадлежит моей жене. Просто у нас сейчас сложно с деньгами…

-- А кто ваша жена? – поинтересовался старик с таким видом, как будто мог знать супругу заурядного учителя.

На всякий случай он вызвал своего помощника.

-- Ну…моя жена… Зовут её Надежда Филонова…

На лице помощника – типичного молодого еврея – отразилась тщательно сдерживаемая гримаса, как будто человек изо всех сил пытается подавить в себе приступ смеха. Филонов это заметил; ему почему-то стало стыдно, но отступать было невозможно.

Наконец сторговавшись на тысяче долларов, он вышел из здания. На прощанье ювелир предложил ему продать ещё какие-то драгоценности. Но это следовало осмыслить. Не долго думая, Андрей отправился на набережную Его распирало двоякое чувство: с одной стороны он радовался внезапно пришедшим деньгам, а с другой… Получается, жена покупала вовсе не фальшивки? Или ей их кто-то дарил?

Но за какие заслуги?

Неужели… у неё были любовники?

В этот момент подул свежий ветер, вздымая на его голове шевелюру. Ему показалось, будто шевелятся рога. Это было ужасно!

Что он пережил в течение этих часов, остаётся лишь догадываться. Но уже поближе к обеду он вошёл в дорогое кафе и, заказав обед, добавил:

-- И принесите, пожалуйста, бутылочку «Кагора» -- самого лучшего, какой у вас есть!

В тот вечер он повстречал Алёну. Где он её нашёл, для него было бы  затруднительно припомнить. Проснувшись в её постели, он начал рассказывать о последних годах своей жизни. Когда речь зашла о драгоценностях, женщина вытаращила глаза, не находя слов от удивления, а потом произнесла:

-- Да это же были фальшивки! Боже, как вы глупы! Неужели ты, человек городской и неглупый, мог поверить, что я бы одолжила какой-то девице настоящие бриллианты?!

… Когда спустя неделю жена вернулась из столицы и вошла в квартиру со слащавой улыбочкой, её встретила пустота. Не только в помещении, но и в обеих шкатулках. С того дня в родном городе больше никто не слышал об Андрее Филонове. Ведя одинокое существование, Надин по вечерам выходила на балкон и слушала, как малолетки дребезжат под расстроенную гитару:

 

-- … Ты пишешь мне, что поломала ногу.

 Но чёрт с тобой, купи себе костыль!

 И выходи почаще на дорогу,

Чтоб задавил тебя автомобиль!

 

Но её шокировали не столько слова, сколько последние аккорды, которые подростки пытались преобразовать в стиле танго…

         -- Мы хотим пройти к Писаному камню, -- объяснял Юрий человеку неопределённого возраста, облачённому в серый бушлат.

Накануне, приехав в Ворохту с женой и её подругой, он услышал, что в каких-нибудь нескольких километрах от гостиницы находится древняя достопримечательность.

-- Пройти, конечно, можно, да только одевайтесь потеплее: на перевалах нынче дуют мощные ветры, -- ответил человек, которого рекомендовали в качестве проводника. – Вы выбрали, мягко выражаясь, не совсем удачное время для подобных походов: на дворе глубокая осень.

В отличие от остальных сельчан, он свободно изъяснялся на русском языке.

-- Меня зовут Иваном, -- сказал он напоследок.

На следующее утро группа из четырёх человек вышла в путь, едва забрезжил рассвет.

Скала Писаный Камень считается знаменитым памятником природы, истории и культуры. Огромные глыбы песчаника высотой до 20 метров, расположенные на самой вершине горы, образуют ровную площадку, с которой открывается потрясающий вид на окрестные горы. Писаный Камень - это древнее языческое святилище, где в старину постоянно горел священный огонь. На поверхности скалы за тысячелетия осталось множество рисунков (петроглифов) и надписей, откуда и происходит название памятника природы. Правда, за последние годы цивилизация оставила на нём свои следы: наряду с древними надписями на скалах можно увидеть типичные образцы современной, не совсем цензурной, наскальной живописи.

Подъём, собственно, не представляет собой особенных трудностей. Здесь не обязательны альпинистские навыки, но для столичных жителей, не привыкших к передвижению по пересечённой местности, нагрузка на ноги и лёгкие довольно ощутимая.

--  Смотрите, -- остановился Иван, переводя дыхание, когда группа преодолела последние смереки. – Отсюда камень виден, как на ладони.

Действительно, посреди совершенно голой вершины красовалась огромная скала, которая, казалось, взирала на непрошеных гостей мрачным, изучающим взглядом.

-- А можно подойти к нему поближе? – спросила одна из женщин.

-- Вообще-то да… Только не здесь.

-- Это трудно?

-- Нет. Но с тех пор, как Янукович велел построить здесь вертолётную площадку, к камню никого не пускают. Впрочем, если у вас возникло такое желание, мы обойдём периметр охраны с другой стороны…

С этими словами Иван снова исчез за ближайшими елями. Остальные послушно последовали за ним. Полчаса блужданий между деревьями, ориентируясь на неприметные тропинки – и вот туристы оказались у самых скал.

-- Шикарно выглядят! – восхищённо произнёс Юрий, прикасаясь к холодной поверхности камня.

Женщины снимали объект на камеры.

-- Интересно, а предки приносили в жертву людей? – вдруг спросила одна из них.

-- Да, было такое время, -- ответил проводник. – Собственно, весь этот комплекс и являлся огромным жертвенником. Здесь в определённые дни собирались мальфары и жрецы Горного Духа, проводили обряды с целью умилостивить силы природы и… приносили в жертву самых красивых девушек.

-- Но почему именно девушек? Это не справедливо! – возмутилась другая дама.  – А как же насчёт гендерного равенства?

-- Наверное, жрецам было известно, что в женщине сосредоточена особенная сила, -- улыбаясь, ответил Иван. – Сила, которой в мужчине нет… Впрочем, вы и сами можете убедиться, насколько по-разному камень воспринимает мужчин и женщин. Достаточно лишь прикоснуться к поверхности.

-- Камень холодный совсем, -- заметил Юрий.

Женщины сняли перчатки и потрогали поверхность скалы изнеженными наманикюренными ладонями.

-- Неправда, он тёплый! – удивлённо воскликнули они в один голос.

-- Ну вот, -- всё также улыбаясь, констатировал Иван. – Для всех мужчин он холодный, зато для женщин всегда излучает тепло. Существует поверие, согласно которому достаточно приложить к Писаному камню обе ладошки, сосредоточиться и тихонько прошептать самое сокровенное желание, чтобы камень исполнил его.

-- Да? Сейчас…

С этими словами не только женщины, но и Юрий приложились к камню. Никто не заметил, как Иван поспешно улёгся на землю и зажмурил глаза.

Вмиг окрестности потемнели, в ушах зазвенело, как будто резко понизилось давление. Это продолжалось не более нескольких секунд, но когда проводник поднял голову, туристов уже не было. Они исчезли!

Нисколько не удивляясь сему факту, как будто в нём содержалось нечто само собой разумеющееся, Иван поднялся и, поклонившись камню, отправился в обратный путь.

-- Жертва принята, -- промолвил он, невольно содрогаясь.

 

Когда на перевале дует пронизывающий северный ветер, в горах трудно отыскать признаки жизни. Всякий комочек протоплазмы, принадлежащий к миру живых, стремится поскорее спрятаться от холода и возможной смерти, поэтому ищет спасения в щёлочках, пещерах, под корнями елей, в домах. В такие моменты ни на вершинах, ни в долинах вы не услышите пения птиц или торопливого шелеста лап четвероногих. Идёшь по старому лесу, испытывая закономерный дискомфорт из-за отсутствия характерных для живого леса звуков. Стоит остановиться – и ты вмиг подавлен гнетущей тишиной, угрожающе нависшей над головой и давящей на барабанные перепонки многотонным грузом. Инстинктивно спешишь домой, но спуститься с вершины далеко не так просто, как на неё взобраться. То и дело ноги скользят по каменистой почве или по грибам, раздавленным бесчувственными подошвами ботинок. Вот из мрачной тучи, охватившей вершину холодными объятиями, зашелестели колючие капли осеннего дождя: спустя минут пять почва под ногами превратится в сплошное болото. У каждого обрыва осознаёшь своё ничтожество на фоне величия матушки-природы. Ориентируясь по потоку, стремительно бурлящему по камням вниз, переправляясь через его притоки, иногда задыхаясь, спотыкаясь о невозмутимые кочки и стволы елей, поваленные бурями, спускаешься всё ниже и ниже, пока, наконец, не замечаешь где-то внизу просвет. Там находится долина и дорога – ухабистая, болотистая, безнадёжная, --  она и выведет к дому…

Домики – неказистые, как правило, похожие друг на дружку, -- расположены без какой-либо системы; часть из них возведены на склоне горы, некоторые – у самого берега Чёрного Черемоша, а иные – вдоль дороги. Строятся они, в основном, быстро, без кирпича (от которого в этих местах будет столько же толку, сколько от самолёта). Древесины – хоть завались: горы поставляют её человеку с самых древних времён. Этот материал более вынослив, чем кирпич, который боится дождливых периодов и безжалостных ветров. В последние годы для утепления употребляется пенопласт.

Выдержит ли кирпич, подточенный дождями и непомерно дорогой из-за трудной доставки, ураган или землетрясение? А трясёт здесь порядочно. После того, как стихия отбушует, переломав тысячи деревьев, взбурлив потоки, превратив крохотные огороды в массу грязи, вздыбив реки и разрушив человеческие постройки, не верится, что здесь совсем недавно находился вполне современный посёлок «со всеми удобствами». Жалобно чирикают птицы, плача по разрушенным гнёздам, исступлённо воют бабы-гуцулки, хмуро взирают мужики. И только чудо-камень, называемый Писанным, возвышается на вершине Буковецкого перевала и, кажется, оценивающе взирает на происходящее

 Но жизнь продолжается: снова выглядывает из-за туч радушное солнышко, начинают стучать молотки, настойчиво визжат пилы. Проходит несколько дней, смотришь – вокруг снова красуются дома, ещё краше прежнего, снова улыбаются люди, призывно звенят колокольчиками коровы.

Когда всё хорошо, кажется, что даже коровы пресыщаются вольготной жизнью – стоят, предоставленные сами себе у дороги и лениво жуют жвачку. Разбалованные…Мужики – как правило, безработные, -- сделав кое-какую работу, увиливают из-под надзора дражайших и всевидящих жён и встречаются у ближайшего магазина, торгующего водкой. Красуются едва ли не у каждого двора миниатюрные каплички и звучит непременное «Слава Ису!» Но вся эта идиллия может в любую минуту нарушиться очередным природным катаклизмом. Старожилы в таких случаях говорят: «Горный Дух гневается…» Христианство в мировоззрении среднеарифметического гуцула играет огромную роль, ибо на него вся надежда – на Бога вездесущего и милосердного, -- только он и способен спасти и сохранить. Тем не менее, здесь оно, возведённое чуть ли не в степень фанатизма, странным образом переплетено с суевериями, верованиями и страхами, издревле сверлящими покой и души населения. Хрупкий налёт цивилизации, порождённый вполне современными постройками и удобствами, настолько слаб, что легко сметается первым же порывом ветра, первой же бурей, первым же оползнем, так что кажется, будто в любую минуту эти радушные и бесхитростные люди готовы снова собраться у древнего камня и, как тысячи лет назад, принести в жертву красавицу или иностранца.

Здесь в верховьях множества речушек, слишком мало значения придаётся тем условностям, из-за которых в больших городах развязываются войны и драки. Мало придаётся значения и деньгам. А какой с них толк, если видна насквозь человеческая сущность, которую не прикрыть дорогими костюмами от Шанель и не спрятать за шелухой из импортной мебели и золота?

Если проследовать вдоль шоссе, рассекающего посёлок на две приблизительно равные части, вниз, к мосту, воздвигнутому через Черемош, по левую сторону можно заметить среди зарослей верб довольно большой дом в полтора этажа. Кое-где брёвна, составляющие его каркас, прохудились, подгнили, из чего можно было сделать вывод, что сие жилище в течение длительного времени существовало без жильцов. Этот дом, на фоне общей массы домов со свежевыкрашенными стенами, казался угрюмым, печальным, замкнутым, как будто жил своей тихой потусторонней жизнью, превратившись по неведомой причине в изгоя среди общей массы человекообразных существ.

Ураган в Карпатах – дело не шуточное, но довольно привычное. Ивану даже нравилось, когда неистовый ветер, достигающий 40-50 метров в секунду, рвал и метал всё вокруг, утверждая таким образом верховенство природы над человеческим сумасбродством под названием «цивилизация». Нравилось как художнику, но уж никак не проводнику.

Старая древесина то и дело жалобно скрипела, не то умоляя о пощаде, не то настойчиво предупреждая о присутствии смерти. Хозяин дома провёл в этих местах не один год, он родился здесь же. Ещё в детстве ему приходилось наблюдать, как добротные на вид дома в какой-то миг превращались в уродливые потрёпанные корабли без крыш. Не ураган, то землетрясение… Прислушиваясь к очередному скрипу кровли, Иван то и дело отрывался от чтива и обращал вверх взор, наполненный беспокойством. Даже назойливая муха, слишком рано прервавшая спячку, успевшая порядком надоесть своим беспрерывным жужжанием, в эту ночь почему-то не подавала признаков жизни. Может, этот крохотный комочек живой протоплазмы предчувствует нечто ужасное? «Впрочем, в наше время стоит больше бояться людей – этих хищных и коварных «птиц без перьев», нежели стихии,-- пытался успокоить себя Иван, грустно улыбнувшись. – А муха не подаёт признаков жизни только потому, что её мог сожрать паук…»

Но надо быть полным глупцом, чтобы не понимать красноречивых знаков, посредством которых повелитель гор выражает своё недовольство и волю.

Повелитель гор… Тотальная христианизация в течение столетий вытесняла всякие представления о силах, обладающих подлинной властью в природе. Спросите о чём-либо у первого встречного, и услышите стандартный ответ:

-- Так Богу угодно…

Стандартный, исчёрпывающий и вполне удовлетворяющий неприхотливые умы. Упоминания о существах вроде лесовиков, русалок и кикимор сохранились разве что в незамысловатых сказках, которыми бабушки, утомлённые жизнью и трудами, потчуют на ночь капризных внучат. Утомлённые жизнью и… тайным, подсознательным ожиданием смерти…

В отличие от всех этих запуганных людишек, Иван знал нечто большее. В своё время этому способствовали рассказы деда и отца.

-- Запомни, мальчик, -- говорили они, -- нельзя копать землю, нельзя рубить все деревья подряд, нельзя строить плотины.

-- Почему? – удивлялся тогда Иван. – Ведь благодаря всему этому люди могут стать богаче, счастливее…

-- Нет, потому что человеку не следует иметь более того, чем необходимо для существования. Избыток благ только разлагает душу, но ни в коем случае не приносит счастья. Человеческие сердца ожесточаются, черствеют… И закончится тем, что люди перегрызут друг друга, но перед тем уничтожат природу.

Это дед с отцом впервые сказали Ивану, что всегда перед началом или завершением любого дела следует приносить жертвы Горному Духу. Возникший в начале творения из огня и раскалённого воздуха, он присутствует везде и во всём; что бы человек не задумал или не сделал, становится тотчас известным ему.

В древние времена люди придерживались традиций и не вызывали у Горного Духа раздражения, потому тот ограничивался жертвами символическими в виде хлеба или курений. Но иногда, в те или иные эпохи, находились люди, которые приносили вред среде. Например, устраивали пожару в лесах или строили плотины, нарушая баланс в природе. Тогда Горный дух отвечал землетрясениями, оползнями или ураганами, и задобрить его было возможно лишь посредством человеческой жертвы. Несколько тысяч лет назад в эти земли пришёл чужой, агрессивный народ, принёсший много вреда горам. И тогда произошло сильнейшее землетрясение, разрушившее множество домов и породившее немало камнепадов. А к утру на вершине Чёрной горы люди обнаружили огромный плоский камень, предназначение которого стало сразу понятно жрецам: Горный Дух требовал человеческих жертвоприношений! Наверное, потому что прегрешения человеческие превзошли допустимую норму… Так или иначе, завоеватели были вынуждены приносить в жертву своих сыновей и дочерей, не смея роптать по сему поводу. Впоследствии эти люди ушли из этой земли, а позже и вовсе рассеялись по миру, и сейчас даже никто не вспомнит, как они назывались.

Горный Дух иногда является людям в каком-нибудь осязаемом облике. Например, в виде белого волка или невиданной птицы. Если такое случается – жди изменений. Как правило, ничего доброго ожидать не приходилось…

Однако, взрослея, Иван, воспитуемый в условиях советской школы, всё чаще поддавал эти рассказы сомнениям, а со временем большая их часть и вовсе стёрлась из его сознания. Он даже не придал значения тому, что отец и дед ушли из жизни почти одновременно, словно какая-то властная сила наказала их за излишнюю болтливость. А потом последовали годы учёбы в вузе, женитьба, работа. Цивилизация вконец засосала его, не оставляя места для воспоминаний и воображения.

Работая художником, он достиг бы определённых высот на своём поприще, если бы бывшая супруга поддерживала его. Молодому художнику пробиться довольно сложно, его доходы зависят от спроса и обстоятельств. Жена, оказавшаяся типичной обывательницей, требовала денег, и ей не было дела до его внутренних порывов.

Почему мужчины ошибаются? Да хотя бы потому, что влюбляются, прежде всего, в собственную иллюзию и в глазах красавицы склонны видеть лишь то, что хотят увидеть. Мудрая женщина изо всех сил стремится развить эту иллюзию ещё сильнее, чтобы она всецело владела сознанием мужа и, в конечном итоге, укрепляла брак и перерастала в настоящую любовь. Глупые женщины поступают наоборот – начинают проявлять свою подлинную мещанско-потребительскую сущность, насилуя духовность мужа, ломая его «я», капризничая, зачастую мстя древним способом, а потом требуют: «Ты ДОЛЖЕН меня любить такой, какая я есть!» Стремясь удовлетворить запросы любимой, Иван искал «халтуры», что, в конечном итоге, привело к потере самого себя.

Брак все равно распался, жена ушла к другому человеку – более удачливому и состоятельному. А Иван остался ни с чем. Внутренняя трагедия разъедала его изнутри, как неумолимая ржавчина металл. Он даже начал выпивать, как поступают многие люди в подобных ситуациях, и неизвестно, к чему бы такое увлечение его привело, если бы в одну глухую ночь к нему не пришло прозрение. Неведомый глас говорил с ним во сне, призывая бросить всё и вернуться в родительский дом. В течение той памятной ночи в него вошло некое знание, едва не разрушившее его разум.

И вот уже почти пять лет Иван живёт в родной деревне, проводя большую часть времени в горах. Лучшим его другом стало одиночество, единственным советчиком – голос Горного Духа. Он не только водил группы к жертвеннику, но и стал активным борцом за сохранение целостности гор. Но общество, охваченное бешеной страстью к наживе, почти не прислушивается к его словам. Леса безжалостно уничтожаются; как грибы, вырастают бесчисленные коттеджи, строятся развлекательные комплексы. Правда, за грехи Шуфрича и Балоги, надругавшихся над природой, Горный Дух жестоко наказывает народ, смывая деревни, разрушая постройки; да ведь этот народ уже настолько поглупел, что не способен уловить взаимосвязь между явлениями…

Выполнять роль проводника между Горным Духом и людьми – роль не столько почётная, сколько изнуряющая и опасная. Знать, что ведёшь несчастных, изнеженных, а подчас и глупых туристов на верную смерть – это значит слишком много для того, чтобы самому, такому же смертному, оставаться невозмутимым и жизнерадостным…

И вот человеческое кощунство превзошло предел: кое-кому понадобилось устроить вертолётную площадку у самого жертвенника. Мало им заповедников, в которых безжалостно выстреливаются звери и строятся дачи, мало им памятников старины, приносимых в жертву человеческому хамству и себялюбию… Подобному нет прощения, а следовательно рано или поздно придёт расплата – жестокая и масштабная. К сожалению, и безжалостная…

Ещё не завершено до конца благоустройство Буковеля, а в умах власть имущих уже созрела идея устроить такой же комплекс в Дземброне, а впоследствии соединить оба объекта. Запланировано строительство множества развлекательных и спортивных комплексов, гостиниц, ресторанов. Сколько понадобится для достижения этой цели вложить средств? А сколько придётся уничтожить дикой природы? Пронырливые делки уже осторожно скупают землю в окрестностях Дземброни, и стоит она пока довольно дёшево, чтобы спустя год или два резко подняться в цене.

На конец осени в район Верховины должны съехаться члены правительства, представители строительных корпораций и некие тёмные личности, чтобы окончательно решить деловые вопросы. «Час близок»,-- почувствовал Иван.

И вот наступил этот день. Всё было рассчитано с точностью до минуты. Складывалось впечатление, будто даже погода подстроилась согласно желаниям хозяев страны – был благодатный солнечный день, один из тех дней, когда хочется жить и радоваться жизни. С самого утра атмосфера наполнилась теплом солнца, пением птиц и каким-то неуловимым ощущением счастья. Внезапно воздух сотрясли звуки двигателей – в небе появились несколько вертолётов. Гуцулы, оторвавшись от своих дел, уставились в небо и провожали полёт «железных птиц» загипнотизированными взглядами. В то же время на ухабистой дороге появились дорогие машины. Их было не две-три, а много десятков. Это были хозяева и их свита. Они привыкли к тому, что всё живое и неживое склоняется перед ними и почтительно уступает дорогу. Но простые деревенские коровы, по всей видимости, не знали об этом. Потому, как вчера или позавчера, они спокойно ходили, где им нравится. Две из них, звеня колокольчиками, привязанными к шеям, вышли на дорогу, преграждая путь машинам. Даже дураку понятно, что сигналить в таких случаях ни в коем случае нельзя: коровы почти дикие, они могут испугаться и наделать беды. Но водитель первого автомобиля разорвал воздух резкими и пронзительными звуками сигнала. Одна из коров вздрогнула от неожиданности и, повернувшись к наглому чёрному чудовищу, бросилась на него. Машина жалобно задрожала, послышались неприятные звуки разбиваемых стёкол. Из машины выскочил человек в чёрном, на ходу извлекая из наплечной кобуры пистолет. Выстрел, второй, третий, -- и вот корова, жалобно замычав, свалилась в кювет. Такая же судьба ожидала и второе животное.

Со двора ближайшего дома выбежала женщина. Ей не было никакого дела до чинов и планов хозяев страны. Только что на её глазах была застрелена корова – едва ли не единственная кормилица семьи в условиях тотальной нищеты и безработицы. Причитая и вопя, она склонилась над телом животного и, осознавая своё бессилие, просила Всевышнего наказать виновников.

-- Поехали, -- вдруг послышался властный голос из следующей машины. – А то сейчас соберётся биомасса и начнёт вонять. А с этой разобраться и заставить заплатить за машину.

Снова заработали двигатели и кортеж продолжил путь.

 У самой вертолётной площадки уже ждали столы, украшенные изысканными яствами. Хозяина жизни, возомнившего из себя Великого князя всея Руси, встречали многочисленные слуги и подхалимы. Ступив на земную твердь, он окинул самоуверенным взглядом простор и ухмыльнулся:

-- Ну, что, пацаны? Теперь это всё – наше!

Ему поддакивали, угодливо заглядывая в глаза. Кто-то спешно поднёс бокал с шампанским. Приняв его в руки, он подошёл к камню и, прикоснувшись к его поверхности, заявил:

-- И ты тоже наш…

Но что это? Небо вдруг заволоклось чёрными тучами; молния, озарив окрестности ярким, зловещим светом, ударила в самый центр камня, и он раскололся на две части, одна из которых, подпрыгнув, покатилась на массу машин. В ту же минуту раздался устрашающий гул, вершина затряслась, опрокидывая деревья и вертолёты. Главное действующее лицо этого спектакля исчезло вместе с некоторыми приближёнными; остальные же, напуганные до полусмерти, побежали к машинам, на ходу выкрикивая приказания своим слугам:

-- Разворачивайтесь! Скорее назад!

Некоторым это удалось. И вот кортеж, потеряв пышность и надменность, медленно покатился вниз, к посёлку. Хозяева страны хотели поехать по той же дороге, но им пришлось сделать непредвиденную остановку. Всё население деревни ожидало их на перевале. Гуцулы взирали на машины мрачными взглядами, которые не обещали ничего хорошего. В руках у каждого зловеще сверкали винтовки, вилы и даже автоматы.

-- Чёрт! – вскричал водитель первой машины. – Они же нас покрошат! И далась вам та корова! Быстрее, быстрее разворачивайтесь на Верховину! Это единственный путь…

Беспорядочно скользя по краю дороги, иномарки развернулись и, надрывно жужжа двигателями, понеслись прочь, насколько позволяла ухабистая дорога.

Вдогонку прозвучали несколько выстрелов.

-- Говорил же я Хозяину, что нужно и здесь прокладывать хорошие дороги! – в сердцах воскликнул чиновник во второй машине. – А его, видите ли, задело, что гуцулы на выборах голосовали против него!..

Кое-как спустившись с горы, кортеж следовал вдоль межгорья, приближаясь к мосту через Чёрный Черемош. Снова задрожала земля. Толчки силой добрых семь-восемь баллов спровоцировали оползень. Целые груды камней и деревьев оторвались от почвы на высотах и, устремившись вниз, увлекали за собой новые и новые массы камней. Всё это с невероятным грохотом свалилось на мост, который обрушился от недопустимого веса. Река, в это время года узкая и мелкая, вдруг вздыбилась и всей массой воды налетела на берега, смывая камни, деревья, машины.

Спустя какую-то минуту стихия угомонилась. Черемош снова превратился в покорного ангца, каким ему и следует быть в эту пору, камни перестали падать, наступила мёртвая тишина. Только огромные тучи пыли постепенно рассасывались в воздухе, напоминали о происшедшем бедствии.

А с небольшой высотки, расположенной над берегом, за всем этим молчаливо наблюдал одинокий человек. Лёгкий ветерок шевелил его седые волосы, словно дразня и щекоча. Но лицо его оставалось каменным и непроницаемым…

 

Прошёл год. Научившись ходить заново, девятилетний Роман снова получил возможность радоваться жизни и творить новые шедевры. Он вернулся к бабушке, потому что новой папиной жене оказался не нужен. Так часто бывает… Возобновились занятия вшколе, в процессе которых Рома снова показывал отличные результаты. Он  готовился к новой выставке, для чего много рисовал. Кроме того, он заканчивал свою первую  симфонию.

 Однако над его головой сгущались тучи, называемые коллективным неприятием. Ребята, зная, что  он освобождён от уроков физкультуры, досаждали ему. Так бывает в курятнике, где здоровые цыплята пытаются заклевать более слабого или больного сородича. Этим настроениям содействовало и отношение некоторых учителей. Рома знал  много. Обладая блестящей памятью и аналитическим умом, он часто загонял их в тупик…

  Выставка принесла ему не только  большую славу, но и немалые деньги. О нём писали не только отечественные, но и зарубежные газеты,его показывали по телевидению, он чувствовал себя на равных с известными людьми. А после того, как его симфонию исполнил оркестр столичной  филармонии, о нём заговорили как о восходящей звезде музыкального мира. На его стихи писались песни, которые звучали по радио в исполнении звёзд эстрады.

  Но одно обстоятельство портило  Роману жизнь– школа. Несмотря на то, что мог ходить, он так и остался инвалидом. Потому никак не мог участвовать в драках, затеваемых сверстниками. Оставался один выход – покончить со школой поскорее. И он таки добился этого, закончив её в 14лет! Получив аттестат, он  подал  документы сразу по трём специальностям –дирижёра, художника и литератора.

 Казалось, его  ожидало блестящее будущее. Однако для членов комиссий юное дарование из провинции ничего не означало. «Светила»из художественного вуза признали его работы несовершенными,  его стиль – устаревшим, а его стремления –смехотворными. «Авторитеты» от музыки сочли его пьесы, этюды, песни и симфонию никуда не годными. Что касается именитых «поэтов», те заявили ему в глаза:

  --Ваше рифмоплётство, молодой человек, не более, чем детский лепет!

И только один человек из всех этой  своры нашёл в себе  смелость объяснить ему правду с глазу на глаз:

  --Мальчик, на самом деле ты очень талантлив. Тобой гордились бы любой вуз и любая страна. Но… Понимаешь, мы живём в такое время, когда талант значит меньше, чем деньги и связи. Но  пусть себе смеются, ты ни на кого не обращай внимания. Не стоит падать духом, твори себе на здоровье. И помни: люди ждут этого.

  Стараясь оправиться от столь нежданного удара, Роман загрузил себя работой. На средства, вырученные от прошлых работ, он снял небольшой домик на берегу реки и полностью предался любимым занятиям. Но заказыне спешили  сыпаться на его  голову. Ему даже не предлагали «халтур»,поскольку, к примеру, для росписи школьной столовой его  кисть слишком уж дышала классикой, для  создания очередного эстрадного хита его музыкальный талант казался слишком «правильным». Лишь  изредка удавалось продать за бесценок именитым композиторам кое-какие стихи или предложить картину состоятельному предпринимателю. Выехать из страны туда, где его таланты были бы должным образом оценены, он не имел возможности в виду своего несовершеннолетия. Потому приходилось прозябать в захолустье, ограничивая себя даже в самом необходимом.

 В 15 лет он полюбил. ОНА казалась ему воплощением всего самого лучшего и доброго на свете. Её волосы, глаза, губы, походка стали для него олицетворением вселенской женственности, красоты и совершенства. В этот период он написал свои лучшие работы – картины, стихи, музыку. Он не замечал, что барышня не отличается чистоплотностью, аккуратностью, невинностью, красотой речи, нежным голосом. Он видел в её глазах лишь то, что хотел видеть.

 Что касается её самой, следует сказать, что девица принадлежала к числу тех порождений времени, которых можно сотнями увидеть в парках за поглощением пива просто из бутылки, за курением  сигарет в компании похотливых дегенератов. Мы даже не потрудимся дать ей имя, поскольку это не имеет значения.

Она встречалась с вундеркиндом потому, что это, во-первых, льстило её самолюбию, во-вторых, избранник был пригож собою, а в-третьих, потому что не отказывал ей в мелочах вроде пива и сигарет. Для того, чтобы привязать парня к себе покрепче, она с ним переспала. И это, учитывая её опытность и степень чистоплотности, не составило для неё труда.

Однако, как и следовало ожидать, он ей вскоре надоел. Об этом она не постеснялась заявить ему в глаза. Он не поверил. Тогда девица начала в его присутствии целоваться с другими.

 Возвратившись домой, Роман напился слишком крепкого кофе. Это было  для него противопоказано, учитывая последствия для сердца, ослабевшего  от наркоза и других сильнодействующих препаратов.

К утру он скончался.

После похорон в его жилище пришла бабка. Собрав в присутствии хозяев вещи внука – наброски картин, нотные тетради  и листы бумаги со стихами, -- она, ухмыльнувшись, проворчала:

 --Ишь  ты, сколько бумаги перепортил, босяк! Ничего, хоть будет чем разжигать плиту…

 

 

 

 Виктор Петрович, судья с немалым стажем работы,  любил завтракать на террасе. Ему казалось, что на свете не может быть большего удовольствия, чем кушать домашний творог со сметаной, запивая его ароматным чаем. Вокруг благоухают цветы, заботливо ухоженные садовником, поют птицы, на листьях декоративных деревьев радужными оттенками переливаются капельки росы. Эту идиллию он создавал для себя в течение многих лет. Не один десяток рабочих строили дом с видом на озеро, не один садовник тут натрудился, рассаживая плакучие ивы, корейские сосны, кустарники. Не одна бригада строителей измучилась достройкой мраморных колонн, беседки, забора, гаража, голубятни. Не зря завистливые языки оценивают это хозяйство в сумму, которая не укладывалась в воображение районных обывателей. Но подобные разговоры были ему нипочём, поскольку объект находился, в силу своего положения, на недосягаемых высотах как для местного населения, так и для его величества Закона. Да что говорить: при одном лишь упоминании его имени публика вздрагивала, а если и осмеливалась заговаривать о нём в укромных местах, называла его по фамилии – столь же внушительной, как и его положение -- «Кулаковский».

Допивая чай, он взглянул на запястье своей левой руки, на котором красовались дорогие часы, и, издав вздох сожаления, лениво поднял из-за стола довольно грузное тело. Однако, если бы даже не необходимость спешить на работу, ему бы все равно пришлось нарушить блаженное настроение, потому что в этот миг раздался троекратный звонок со стороны ворот.

-- Хозяин, там какой-то человек, -- доложил охранник, зрелый мужчина, в осанке которого чувствовалась военная выправка.

-- Узнай, чего хочет и доложи, -- лениво ответил Виктор Петрович, вытирая салфеткой холёное лицо.

Между тем, со стороны ворот послышался мужской голос:

-- Скажите, пожалуйста, а Кулаковский сейчас дома?

Охранник обратил к хозяину вопросительный взгляд, на который тот ответил лёгким кивком головы. Он узнал визитёра – это был один из местных пенсионеров по фамилии Рубакин. Иногда он подменял сторожа на тракторной бригаде. Во времена, характеризовавшиеся большей свободой в обращении людей к себе подобным, Кулаковский нередко коротал время в компании этого соседа – на рыбалке, за игрой в шахматы, а то и просто за «ста граммами».

-- Чего тебе, Фёдорович? – небрежно подавая руку, спросил хозяин.

-- Доброе утро, Виктор Петрович! – приветствовал его сосед, почему-то снимая шляпу. – Видите ли, тут такое дело…

-- Что, деньги нужны взаём? – с чувством превосходства и некоторой иронии прервал его судья. – Так я не даю.

-- Нет, что вы!

-- Так в чём же дело?

-- Словом, такое дело… Возвращаясь с дежурства, я пошёл по берегу озерца. Дойдя до камышей, -- помните, где мы с вами ловили карпов, -- я увидел что-то белое… Ну, как будто лишнее на фоне кустов… Приблизившись,  я оторопел: это была мёртвая девушка.

-- Мёртвая? – с подозрительностью взглянул на него Кулаковский. – Ты уверен? Откуда ты знаешь, что она мёртвая?

-- Да как же – лицо изувеченное, ноги поцарапаны… И совершенно нагая…

-- Нагая? Милицию вызвал?

-- Да думал я… Но решил с вами посоветоваться… Надо что-то делать.

-- Надо, надо… -- задумчиво произнёс судья. – Сейчас я позвоню в отделение, а ты ступай на то место, дожидайся оперов.

Спровадив гостя, Виктор Петрович направился в дом, состоявший из двух этажей.

Поговорив по телефону с начальником райотдела, он о чём-то задумался. Вместо того, чтобы спешить на работу, как планировал четвертью часа раньше, он почему-то заходил по комнате, напряжённо размышляя. Впрочем, это продолжалось недолго. Поднявшись на второй этаж, он оделся в обычный костюм и, покидая дом, сказал охраннику:

-- Когда придёт прислуга, скажешь ей, чтобы лучше протирала вазы. А Фросе вели приготовить часам к одиннадцати хорошую закуску. У меня будут гости.

-- Будет сделано, Виктор Петрович, -- сухо ответил тот.

У озера уже собирались люди. Представителей милиции ещё не было, но они должны были подъехать с минуты на минуту. Между тем, те человек двадцать, которые собрались, живо обсуждали событие, комментируя его каждый на свой лад.

-- Это, наверное, Вита, дочь Соколихи, -- предположил один из мужчин. – Как она, бедняга, переживёт, ума не приложу. Ведь кроме дочери, у неё никого нет…

-- А почём ты знаешь, что это именно Вита? – спросил кто-то.

-- Дак волосы, как у неё...

В двух шагах от мужиков стояли трое совсем молодых парней. Заметив, какими взглядами они пожирают юное, изувеченное тело, один из людей постарше снял с себя старый, видавший виды пиджак и набросил его на покойницу, прикрыв небольшую, но упругую грудь и живот, согнав при этом двух мух, ползавших по телу, как полноправные хозяйки.

-- Ану, салаги, прочь отсюда! – вполголоса прикрикнул он.

Парни, краснея, ретировались.

Завидев Кулаковского, люди отступили ещё дальше от трупа и прекратили разговоры. В этот момент из-за деревьев послышался шум приближающейся машины – наконец приехали представители правопорядка.

-- Так, что тут у вас? – обратился к зевакам непомерно упитанный человек с погонами полковника.

Узнав Кулаковского, он поспешил к нему, на ходу протягивая руку.

Тем временем следователь и эксперт занялись своей работой. Спустя несколько минут первый из них уже докладывал своему начальству:

-- Судя по всему, девушку сначала изнасиловали, затем удушили. Однако следов удушения не видать. Перед тем, как изнасиловать, её избили.

-- Сколько их было?

-- По всей вероятности двое. Девушка крепкой комплекции. Она могла бы дать отпор одному злоумышленнику. Экспертиза установит…

-- А одежда где?

-- Ищем, товарищ полковник. Но пока…

-- Ясно… Ищите, работайте.

Дождавшись, когда подчинённый ушёл, судья предложил:

-- А не зайти ли нам ко мне, Тарасович? Как в старые добрые времена…

-- Всегда пожалуйста, Петрович, -- улыбнулся начальник милиции. – Только побудем ещё несколько минут, пусть народ видит, будто я проникаюсь его проблемами – выборы на носу, сами понимаете…

Они понимающе улыбнулись друг другу.

В течение дня ничего толком установлено не было. Смерть девицы наступила, предположительно, часов в десять вечера. То есть, тело пролежало на месте в течение всей ночи. Судя по следам, можно было сказать с уверенностью, что преступник действовал один. Как он на неё напал, откуда явился, куда ушёл – на эти, как и на множество других вопросов, ответа не было. И куда он подевал одежду? Сколько не искали, не удалось найти ни одного лоскута. Мать, которая прибежала на место преступления, от горя едва не лишилась рассудка. А когда ей оказались отдать тело дочери, она долго причитала, умоляла, рыдала, выпрашивая позволения на то, чтобы получить возможность хотя бы в последний раз пожалеть свою Виту.

Проходили дни и недели, но об убийце не было даже предположений. Народ, зная нашу милицию, склонился к выводу, что уже и не найдут. Жизнь потекла своим чередом, в суматохе забот люди стали понемногу забывать о происшествии. Однако, если и раньше на этом берегу озера можно было редко встретить посторонних, то теперь он стал совершенно безлюдным. Даже рыбаки предпочитали обходить его десятой дорогой.

...Кроме одного человека. Этим человеком был Кулаковский. Вопреки привычкам, он стал там прогуливаться довольно часто, делая это по вечерам, но ещё до наступления темноты он находился дома. Выходя из дому, он брал с собой удочку и червей. Придя на берег, он разматывал снасть, забрасывал её подальше, но, вместо того, чтобы следить за поплавком, постоянно оглядывался по сторонам. Особенно, заслышав шелест в камышах… В эти мгновения хороший наблюдатель мог бы отметить, что грозный Кулаковский почему-то странно бледнеет и вздрагивает. Сколько раз в течение вечера он поднимался с раскладного стульчика и нервно осматриваясь, ходил туда-сюда, заглядывая под каждое дерево, изучая каждый кустик. Как будто в ожидании найти что-то особенное… Или кого-то…

Наступила осень. Городской мэр, заботясь о предстоящих выборах, в которых тоже принимал активное участие, решил устроить у озера развлекательный комплекс. С этой целью он нанял рабочих для спиливания деревьев. Едва услышав характерный шум бензопилы, Кулаковский чуть ли не опрометью выбежал из своего дома и направился к месту работ. Одно за другим валились деревья, которые, падая, издавали жалобные стоны. Как только крона очередной осины или ясеня касались поверхности земли, к ним спешили люди с топорами и ускоренными темпами рубили ветки.

Наступила очередь и того ясеня, у которого в своё время был найден труп девочки. Это дерево отличалось внушительными параметрами. Из-за мощной кроны оно даже как-то обособленно росло, как будто силой отодвинуло подальше от себя остальные деревья. Увидев, что пильщик приближается к этому ясеню, Виктор Петрович на какую-то минуту оцепенел. Однако он отличался внушительной силой воли: сделав над собой усилие, он подошёл ещё ближе.

Пила гудела, визжала и завывала в руках рабочего; дерево тревожно вздрагивало, сбрасывая на головы листья и мелкие сухие веточки. Кулаковский, словно чувствуя страдания ясеня и беспокоясь о нём, подошёл ещё ближе.

-- Эй, куда? – окликнули его. – Раздавит к чёртовой матери!

Однако Кулаковский, казалось, решил испытать судьбу – он сделал в направлении дерева ещё несколько шагов. Если бы кто-то попытался рассмотреть его лицо в этот момент, он был бы несказанно удивлён страшной гримасой, исказившей его.

Спустя какое-то время раздался оглушительный треск и дерево с шумом свалилось наземь, едва коснувшись кончиками листвы этого глупого человека. Сколь ласковым и лёгким не показалось это прикосновение, судья был отброшен на несколько метров. К нему подбежали обеспокоенные рабочие, но он тут же вскочил, изображая на лице улыбку.

-- Извините, решил испытать судьбу, -- объяснил он, отходя в сторону.

Пожав плечами, те продолжили труды. Мало ли какие глупости могут прийти в голову даже совсем взрослому человеку…

После этого Кулаковский вернулся домой и, не обращая внимания на прислугу, подошёл к бару. Налив полную рюмку коньяка, он осушил её залпом.

Одиночество… При некоторых обстоятельствах оно способно принести человеку облегчение и покой. Оно может превратиться в закадычного друга и советчика, способствуя духовному совершенствованию и развитию способностей. Но в случае с Петровичем всё обстояло значительно хуже. Десятью годами раньше умерла его жена, которая, в силу своего характера, могла терпеть любые капризы мужа. Любил ли он её? Наверное… «Конечно любил, -- рассуждал на свой лад  Кулаковский, -- А иначе чем объяснить тот факт, что не проходило ни одной ночи без игр Афродиты.» А потом – одиночество… Организм требовал, настойчиво требовал своего. Для того, чтобы удовлетворить его потребности, мужчина способен обзаводиться любовницей, пользоваться услугами «ночных бабочек», но Виктору Петровичу такие пути были заказаны – о репутации беспокоился. А любовница – это всегда путь к шантажу и вымогательству. Он знал это по опыту. Изредка удавалось урвать у судьбы минуты расслабления, но они случались только во время длительных командировок или отпуска. Этого было слишком мало для того, чтобы чувствовать себя полноценно довольным жизнью.

Однажды, прогуливаясь по берегу и размышляя о превратностях судьбы, он был удивлён, заметив посреди камышей совершенно обнажённое женское тело. Оно стояло почти по пояс в воде и радовалось жизни. Вода в начале лета обладает той благотворной энергетикой, которая придаёт такому телу особенной прелести. И что за беда с того, что эта плоть выглядела не до конца развитой. Но грудь – высокая и упругая, размера третьего, но животик – столь же упругий и излучающий жажду жизни, но ножки – настоящие, женские, -- всё это, по мнению Кулаковского, требовало почтения, внимания, преклонения.

Спрятавшись за ближайшими кустами, он наблюдал жадным немигающим взглядом, как девушка выкупалась и, выйдя на берег, начала вытирать это прекрасное тело грациозными движениями рук. Не долго думая, -- а, точнее, вообще ни о чём не думая, -- Виктор Петрович на цыпочках приблизился к ней сзади и, обхватив одной рукой за горло, а другой за грудь, прижал к себе. Последнее, что ещё оказался способным уловить потухающий и пульсирующий разум, было осознание, что проснулся «некто незваный» и настоятельно просится в эту чудесную плоть…

После всего, откинувшись рядом с девушкой в благостном и беззастенчивом изнеможении, Кулаковский окинул её взглядом, исполненным благодарности. Но вместо того, чтобы ответить ему тем же, это чудное создание почему-то заплакало. Усевшись рядом, оно рыдало взахлёб, не обращая внимания на своего обидчика. Ему стало не по себе. Конечно, с точки зрения закона, он только что совершил преступление, ведь по её лицу видно, что малолетка.

-- Да ладно тебе, детка, -- заговорил он, пытаясь прикоснуться липкой рукой к её плечу. – Не унывай. Не ты первая и не ты последняя…

-- Что… Что мне теперь делать? – едва разобрал он сквозь её рыдания.

-- А что делать? Жить, как раньше жила… -- ухмыльнулся он.

-- Жить? Как жить?

-- Ну… -- он развёл руками.

Ему было невдомёк, что для девушки, обделённой родителями, жизнью, деньгами, положением, единственным богатством может служить только честь. Да он и не понимал до конца значения этого слова, привыкнув без зазрения совести вертеть пунктами кодексов на своё усмотрение.

-- Слышь, ты ничего не говори матери, -- сказал обидчик. – А я тебе денег дам. Много денег... Если хочешь, мы можем иногда заниматься этим. И я всегда буду давать тебе деньги.

От этих слов она заревела ещё сильнее. Её тело как-то удивительно поникло и вздрагивало… Как птица, которой безжалостно обрубили крылья…

-- Я расскажу маме, -- наконец всхлипнула она.

Вдруг включился хладнокровный разум – не знающий ни жалости, ни сочувствия, ни упрёка. Взглянув на девочку, как на врага, Кулаковский повалил её наземь, взгромоздился сверху на её живот и начал избивать по лицу, превращая его в месиво. После этого, воспользовавшись тем, что девушка потеряла сознание, он схватил ворох её одежды, накрыл ею это лицо и прижал. Конвульсии и агония были слабенькими и недолгими… Завершив дело, Кулаковский спрятал одежду жертвы в расщелине между камнями у самого берега. О существовании этой расщелины знал только он.

Время шло. Поначалу, радуясь, что всё сошло с рук, Виктор Петрович испытывал несказанное удовольствие. Однако ближе к концу лета его всё чаще начала посещать какая-то необъяснимая тревога. Проснувшись в одну из ночей в холодном поту, он увидел над собой склонившуюся тень. Глаза не могли разглядеть её, но он и без того знал, что это Вита. Она смотрела ему в глаза.

С тех пор он не мог уснуть, а если и случалось задремать, то происходило это только при включенном свете. Мало того, он начал видеть девушку даже днём! Она попадалась ему повсюду – у шкафа, в котором он искал костюм, за столом посреди столовой, где он имел обыкновение ужинать, в ванной… Да, он частенько видел её за плёнкой… Иногда она прикасалась к его спине, словно напоминая о своём присутствии.

Ближе к концу осени Кулаковский, уже представляющий собою порядком осунувшееся и жалкое существо, осознал: дольше так продолжаться не может. Следует сделать всё, что угодно, лишь бы поскорее освободиться от навязчивой девицы. Но что именно? Пойти к попу исповедоваться? Ещё чего! Любой священник, услышав подобную историю, не преминёт сообщить о ней куда следует. «Нет, уж лучше это сделать самому, -- решил убийца.  – Да именно так, это принесёт облегчение.» Подумав таким образом, он и вправду отметил внутри себя некоторое вдохновение и уселся за письменный стол. Решительным почерком исписав три бумажных листа, он запечатал их в конверт и вышел из дому в направлении ближайшего почтового ящика. Охранник проводил его удивлённым взглядом, но, естественно, ни о чём не спросил.

Вот и ящик… Дрожащей рукой Кулаковский просунул в его узкую пасть признание, услышал характерный стук задвижки и вздохнул с облегчением. Ему стало легко и просторно, а сумерки, царящие в сердце, удивительным образом рассеялись. Снова дышалось в полную грудь, снова захотелось жить…

Однако, возвратившись в родные пенаты, он задумался: «А правильно ли я сделал? Ведь завтра же меня арестуют.»

Тоскующим взглядом он обвёл гостиную, вспоминая, сколько денег в это всё вложено. Подумал он и о любимых завтраках, состоящим из творога и сметаны, о любимой беседке, о солнце и курортах. Увы, всё это будет для него навсегда закрыто. Если дело дойдёт до суда, -- а в том, что дойдёт, Кулаковский не сомневался, ибо для того, чтобы нажить множество врагов, он не жалел ни труда, ни времени, -- ему «светит» пожизненное заключение.

-- Нет!.. – воскликнул он, не заботясь об акустике. – Нет, ни в коем случае! Что же я наделал?!

Вернуться к ящику, взломать его, если потребуется, извлечь злосчастное письмо!

Чуть ли не бегом он выбежал из дому, пробежал мимо охраны и пустился во всю прыть куда-то во тьму. Вот и ящик, надёжно заключающий в себе его страшную тайну. Когда-то, ещё будучи подростком, Витя, как и его ровесники, развлекались тем, что доставали из почтовых ящиков чужие письма. Потом, собравшись в каком-то тихом месте, они развлекались, перечитывая их. Долго смеялись, если текст был любовным. Всяческие «аханья» и «оханья» влюблённых доводили малолетних мерзавцев до исступленного смеха. Но особенное удовольствие им доставляли письма в армию, в которые чья-то мать заботливо вкладывала рубль, два, а то и десять.

Увы, то ли руки утратили сноровку, то ли конструкция ящиков с тех пор изменилась, -- Кулаковскому не удавалось подцепить письмо и извлечь его из металлической утробы. Он провозился не менее получаса, когда его, запыхавшегося и вспотевшего, застала за этим занятием какая-то парочка. Парочка… Кто они такие, откуда взялись в такое время, чего им не спится, этим юным глупцам? В темноте он плохо видел, даже очки не помогали.

-- Эй, дядька! – окликнул его голос, принадлежавший юноше. – Ты чего там ковыряешься?

Как же вздрогнуло тело Кулаковского! Ему показалось, будто пришла его смерть.

-- Я… -- промямлил он. -- Ребята, я письмо туда бросил, но потом вспомнил, что забыл кое-что дописать…

-- Да ладно. Утром придёт тётя Клава, попросишь её отдать тебе письмо. А сейчас лучше уйди, -- продолжал парень, держась от злоумышленника на безопасном расстоянии. – Давай, давай, а то сейчас участкового вызову.

Ему не оставалось ничего иного, он был вынужден… Его принудили к этому.

По крайней мере, этими словами успокаивал себя судья спустя четверть часа, когда закончил оттаскивать тела парня и девушки в придорожные кусты. Собравшись с последними силами, дрожа и пыхтя, он попытался оторвать почтовый ящик от крепления, но это не удалось. Только шуму наделал. В ответ на пронзительный скрежет металла о металл неистово залаяли все окрестные собаки. В эту минуту Виктор Петрович почувствовал, как волосы встают дыбом на его голове. Собственно, это уже был вовсе не Виктор Петрович, -- взлохмаченный, с расширенными от волнения и страха глазами, он напоминал взбесившегося медведя-шатуна…

Расшатывая в разные стороны опору, держась за ящик, потратив миллион усилий, он, наконец, почувствовал, как коробка в его руках подалась. От этого лёгкого ощущения в его сердце вспыхнула искра радости и надежды. Кое-как довершив вандализм, он схватил злосчастный ящик и уже собрался уходить, как вдруг за его спиной выстрелил чей-то голос:

-- А, поймал я тебя! Чёртово племя!

Это был старый Михалыч – известный пчеловод.

«Что делать? – затрепетала мысль. – Отправить и этого?..Может, получится договориться?.. Нет, свидетель мне не нужен…»

Он хотел было развернуться и наброситься на старика, но в тот же миг ощутил прикосновение к своей спине чего-то твёрдого… металлического.

-- Двинешься – выстрелю, -- тихо сказал старик. – А теперь медленно поворачивайся, чтобы я мог увидеть, что ты за чудо.

Перед внутренним взором Кулаковского пронеслась вся его жизнь – с былыми страстями и надеждами на будущее. Последним, что он уловил среди этих вихрей, были планы на зиму – он успел заказать путёвку в Турцию…

Поворачиваясь к нежданному врагу лицом, он споткнулся. Рефлекторно старик нажал на спусковой крючок охотничьего ружья, но дробь улетела куда-то в сторону, задев преступнику только правую руку. Пользуясь замешательством Михалыча, Кулаковский изо всей силы нанёс ему удар в голову и побежал, что есть мочи. Побежал, но без ящика, о котором позабыл второпях. «Вернуться, вернуться, ибо это смерти подобно!» – тайфуном невиданной силы завертелась в голове мысль. Увы, слишком поздно – вокруг неистовствовали собаки, на звук выстрела выбегали соседи. «Всё, это конец…» -- заключил он, чувствуя себя, как загнанный волк.

Вернувшись домой, он больше не медлил. Не имел права. Сейчас приедет милиция, старика допросят. Он его, конечно, узнал… К нему явятся менты, арестуют… Это конец…

Застрелиться? Пистолет, положенный ему по рангу, покоился в ящике стола. Но хватит ли силы воли сделать это?..

Подойдя к торшеру, Кулаковский отрезал от него шнур и обнажил провода. Остаётся лишь включить его в розетку и поднести эти смертоносные жилки меди к темью. Со всем будет покончено, останется лишь тьма, небытие, забвение…

Но в эту минуту ему страстно захотелось жить. Жизнь прекрасна. Можно радоваться каждому рассвету, каждому солнечному лучу, воспевая эту красоту, как это делают жаворонки. Но это уже не для него…

В этот миг зазвенел звонок. Он знал, что беспокоить его может только охранник из своей сторожки. Значит, пришли гости… Это – по его душу. Как черти из преисподней… Как Эриннии – древние богини возмездия, не ведающие жалости…

-- Всё…Пора… -- промолвил сдавленным голосом он.

Усевшись поудобнее в кресле, он взял в руки электрический кабель и, дрожа всем существом, включил его в сеть…

     В любом случае, Валерий был и оставался для Лизы всего лишь минутным капризом.Если бы они жили в одном городе, они могли бы стать любовниками и встречаться в строго означенные дни, не становясь друг для друга обузой, не надоедая, не навязывая друг дружке взглядом, не мозоля взоры детьми и проблемами. Но случилось так, что они начали жить под одной крышей…

Рано или поздно их связь закончится. Как это произойдёт? Наверное, ничего особенного не случится. Просто в один прекрасный день Валерий скажет, будто идёт в мастерскую, а сам уедет немного дальше. Куда?Бог его знает… Кто может предугадать путь ветра, на направление которого оказывают влияние многие факторы?

В данное время Валерий напоминал себе опавшую листву. Вот как кленовый лист, только поднятый им с земли. Он красив с виду настолько, что мы и не думаем о сути его. А ведь он уже мёртв!.. Листья, падая с дерева ввиду своей старости, мягко ложатся на землю,но это не значит, что они там останутся навсегда, пока не сгниют. Их может подхватить ветром и унести далеко-далеко и бросить если не в озеро, где сырость ускорит процесс гниения, то в пламя какого-нибудь костра, которое не оставит от листа даже следа.

…Была уже почти полночь,когда Коломиец вернулся в знакомый двор. Взгляд скользнул по тёмным окнам квартиры. «Спит уже, наверное… -- подумал он. – Придётся звонить, она будет нервничать…»

Однако на лавочке перед подъездом сидели двое. Это была Лиза в компании какой-то женщины. Увидев Валерия, Лиза приветливо помахала ему рукой.

-- Валерчик, наконец-то! –воскликнула она самым радушным тоном, как будто всего два-три часа назад ничего не произошло. – А мы высматриваем тебя… Знакомься: моя Викуся…

-- Здравствуйте, дядя Валера!.. – прозвучал приятный голосок.

Боже, какой у неё взгляд! –это было первое, что поразило его в этой девушке. Стройное, упругое тело так и просилось на холст в качестве нифмы или богини. Это была её дочь, ему приходилось видеть её на фотографиях, но не мог себе представить, насколько она поразит его. Её лицо – прелестное, слегка озорное,свежее, милое, -- выражало слишком многое, чтобы Валерий мог запросто отвести от него взгляд. Есть на свете лица, к которым мы привязываемся в первый же миг,чтобы навсегда остаться его рабами. Вот уж коварный замысел природы… Она так молода, он её практически не знает, он о ней вовсе не думал до этого момента.Глядя на девушку, Коломиец пытался понять, почему она мгновенно получила над ним такую власть. Она только становится женщиной, едва расцветает, её сердце ещё спит сном безгрешной юности, а он уже стар. Его жизнь почти закончена…Виктория смотрела ему в глаза и улыбалась. Ветерок игриво шевелил её белокурыми локонами, вызывавшими у художника желание упасть перед ней на колени или поклониться до самой земли. Ах, зачем он так стар?!

Это лицо… Почему женское лицо подчас действует на нас, как яд?Кажется, будто мы выпили его взглядом, и оно превратилось в нашу единственную мысль, стало нашей плотью, растворилось в нашем разуме. Мы пьяны от него,сходим по нему с ума, живём этим образом и умерли бы за него. Как порою принуждает власть такого лица страдать сердце мужчины!..

Потом, лёжа в постели, он долго не мог уснуть, думая о Виктории, мысленно повторяя её имя. Может, её лицо на подсознательном уровне сочеталось с его первыми юношескими мечтами об идеальной женщине? Да он и позабыл о них, но… Встреть Валерий такую девушку лет двадцать пять тому назад, когда сам был свежим и молодым, он бы с удовольствием женился и, кто знает, -- возможно, был бы счастлив.

-- Иллюзия всё это, --пытался успокоить он себя, переворачиваясь с боку на бок, но видение не желало отступать.

Утром, умываясь, он поймал себя на том, что усиленно массажирует лицо, словно пытаясь разгладить морщины.Стало стыдно: ведь все равно ему уже ничто не поможет вернуть молодость.«Зачем, зачем это? – спросил он себя. – Это невозможно… Это неправильно…»

За завтраком Валерий украдкой поглядывал на девушку. Заметила ли эти взгляды неусыпная Лиза? Кто знает… Может, и заметила – эти женщины инстинктом улавливают подобные вещи.

-- Вика, -- вдруг произнесли его уста. – Не согласишься ли ты… Словом, я хочу написать твой портрет…

-- Что? Мой портрет?! –растерялась девушка, обращая лицо то к нему, то к матери.

Они смотрели на него с обеих сторон, мать и дочь. В глазах Лизы отражалось нечто сродни пытливости,подозрительности.

«Боже, зачем я это сказал? –с укоризной спросил он себя, чувствуя, что краснеет. – Зачем, что это даст?»

«Даст, -- ответил разум. –Ты получишь возможность любоваться ею беззастенчиво и сколько угодно.»

-- А что? – нашлась Лиза. –Было бы неплохо… Ты красивая, сердце художника это оценило… Почему бы и нет?Валерий – художник хороший…

Итак, она дала «добро».Малышка согласится, поскольку нет женщины, которой не польстило бы такое предложение. Одно дело, когда пристают уличные фотографы, а иное дело –предложение именитого художника… Уже через час он находился в мастерской и готовил холст, предвкушая нечто необыкновенное, как дитя мечтает о ящике мороженого.

Одетая в лёгкую кофточку, с распущенными кудряшками, Вика пришла, словно не на сеанс, который увековечит её внешний вид, а на встречу с подругой. Едва открыв дверь, она уже осветила помещение своей лучезарной улыбкой, от которой сердце Валерия неистово заколотилось в груди.

-- Как вы будете меня рисовать? – наивно спросила она. – Мне понадобится раздеваться, взять в руки букет роз?

-- Кто тебе сказал? –удивился он.

-- Ну, все так делают…

-- Пожалуй, нет, это не понадобится. Розы или полураздетая натура – это слишком избито, даже пошловато.Вот что, сейчас я приведу тебе одного друга, мы посмотрим, как вы будете смотреться вместе.

Спустя две минуты он вернулся, пряча руку за спиной.

-- И где же друг, которого вы обещали? – спросила девушка.

-- А вот он, -- улыбнулся Валерий, вручая ей чёрного, с белой грудкой, котёнка.

-- Ой! Какой милый!

-- Недавно соседям кто-то подбросил, -- объяснил Валерий. – Он непоседлив, потому будь с ним осторожна.Поцарапать может.

Следовало выбрать ракурс.Дамочка, держащая котёнка на руках – тоже общепринятый и примитивный приём.Коломийцу хотелось создать нечто такое, подобного чему не было бы у других мастеров.

-- Послушай, Вика, а расскажи, где ты была всё это время? Мы с твоей мамой уже несколько месяцев…живём, а тебя не было…

-- Вы ведь знаете, что я была в Америке, -- удивилась она.

-- Знаю, но эта фраза очень скучна. Она говорит о многом и, вместе с тем, не говорит ничего. Расскажи, как ты там жила.

Пока девушка рассказывала,Валерий следил за её лицом. Поначалу мимика казалась несколько натянутой, даже официальной, но потом, когда рассказчица увлеклась, скованность исчезла. Вот и искорки в глазах появились, живость, непосредственность…

Девушка увлеклась рассказом,не замечая, что вытворяет котёнок у неё на коленях. Витая в воспоминаниях об Аризоне, где стажировалась, она совершенно оторвалась от реальности, описывая степи и пустыню, как вдруг маленький проказник обхватил её руку лапками и впился острыми клыками в её палец. Вот он – момент истины, когда проявилась подлинная сущность натурщицы. Если бы чувства, выражаемые глазами, могли обретать оттенки, мастерская осветилась бы всеми цветами радуги, потому что во взгляде Вики в один миг выразились самые разнообразные чувства – немой упрёк,ласка, нежность, женственность, боль… Вот, какие глаза ему были нужны!

И Валерий принялся за эскиз,нанося штрихи уверенной рукой. Он вложит в этот портрет всю душу, всё сердце,всю нерастраченную нежность, все утерянные иллюзии. Это будет настоящая богиня,в которой уживутся черты Артемиды, Афродиты, Гебы, Эос Персефоны…

С этого дня он с головой ушёл в работу. Следует сказать, что пока рука работала, он не упускал возможности полюбоваться своей натурщицей и поговорить с ней на отвлечённые темы. Её голос! Он сам не понял, когда привязался к нему, как и к лицу, жестам,запаху этой необыкновенной девушки. По её просьбе он рассказывал и о себе, о молодости, когда мог путешествовать в своё удовольствие и рисовать всё, что попадало в поле видимости.

Прошло несколько дней,которые всё решили за него. Однажды они оказались рядом, их руки сплелись в любовном порыве, сердца забились в унисон, дыхание слилось воедино… В течение нескольких часов оба только то и делали, что спрягали слово «любовь» во всех падежах и временах, позабыв обо всём на свете. Уже потом, когда Вика ушла домой, Валерий умылся, закурил и, дожидаясь, пока закипит чайник, задумался.То, что сегодня ему подарила эта прелестная девушка, не укладывалось в рассудке. Он стал первым её мужчиной. Осознаёт ли она всю важность этого? Кто знает… Современные девушки – народ труднопредсказуемый, алогичный,противоречивый. Пушкинское «Береги честь смолоду» для этого поколения пустые слова. Большинство, обнаружив однажды, что у них уже сформировалась грудь,налились будра и попка, вспоминают, что ещё невинны. «И что же мне с этой невинностью сделать?» -- думают они и… отдаются если не первому встречному, что характерно для глупышек, или мужчине опытному, значительно превосходящему их возрастом,используя его в качестве дефлоратора. «Нет, нет, это не о Виктории, --отмахнулся Коломиец от такой мысли. – Она не такая… Или я ничего не понимаю в людях.»

На следующее утро он приготовил букет хризантем, за которыми специально сходил на рынок. Дожидаясь её, он напряжённо думал о будущем. Есть ли у него будущее с этой милой девочкой? Сложно сказать. Во-первых, разница в возрасте. Вполне возможно,спустя лет десять он превратится в законченного старикашку в то время, как она достигнет полного расцвета. Естественно, уступая потребностям организма, она будет вынуждена его обманывать… приблизительно так же, как он вчера обманул Лизу… Нет, этого допустить, конечно, нельзя. Во-вторых, девушка привыкла если не к роскоши, то к постоянной стабильности. Мамины доходы позволяли с уверенностью смотреть в будущее. Как оказалось, Лиза участвовала в каких-то финансовых махинациях, а квартира досталась ей от бывшего мужа, который умер в тюрьме. Как он там оказался, кто помог ему там распрощаться с жизнью?.. Как бы там ни было, доходы у художника – субстанция непредсказуемая. Сегодня он может пожинать лавры славы, а завтра проснуться нищим и ограбленным. Будет ли Вика терпеть невзгоды, питаясь чаем с бутербродами? При этой мысли Валерий улыбнулся, вспоминая студенческие годы.

В-третьих, Вика – не просто девушка с улицы, а дочь Лизы – его сожительницы. Можно было бы сказать«любовницы», да не хотелось оскорблять слово, потому что никакой любви между ними не было. Если девушка отважится на то, чтобы связать свою жизнь с его жизнью, ей, скорее всего, придётся навсегда распрощаться с матерью. Да и позволит ли Лиза, чтобы их отношения зашли настолько далеко?

Вряд ли… Женщина будет чувствовать себя не только оскорблённой, но и задетой до глубины души. В подобных случаях дамы вроде Лизы мстят – мстят жестоко и долго. Зачем ему это надо? Впрочем, ерунда это. Можно было бы просто уехать в другую страну, в Россию, к примеру. Там у него появится больше возможностей проявить себя, и в то же время значительно уменьшится количество возможностей для Лизиной мести.

Но сама Вика… Представить,что в любое время дня и ночи он сможет видеть её глаза, слышать её голос,чувствовать её тело!.. Но разве можно прививать к молодому побегу старую ветку?Усохнут ведь оба…

Впрочем, почему обязательно смотреть именно с этой стороны? Можно и с другой: если молодой черенок привить к старому стволу, он омолаживается, а черенок хорошо приживается. При этой мысли Валерий улыбнулся. Да, в жизни всегда так: всякое явление имеет множество граней и всё зависит лишь от того, с какой стороны мы на него смотрим.

Так оно и есть, но… Нет, это невозможно… Во всяком случае, не для него. И оставлять всё, как есть, тоже невозможно – он не сможет лгать Лизе, лгать себе самому, принуждая себя исполнять то, что называется «супружеским долгом».

Размышляя, он потерял ощущение времени, а между тем с того момента, как он принёс цветы, прошло более трёх часов. «Где же Вика?» -- задался он вопросом, на который, впрочем, ответ напрашивался сам собою. Сегодня она не придёт. Наверное, как и он, она думает о будущем. И, как и он, нашла его довольно размытым и даже плачевным. Как девушка рассудительная и обладающая волей, она решила прервать эту связь, пока она не развилась в нечто большее, спасая от разочарований и себя, и его, и мать.

Лицо Валерия Коломийца от этой догадки помрачнело. Что ему делать? Вполне возможно, Вика, как это свойственно многим девушкам в её возрасте, испытывая угрызения совести и даже раскаяние, поведала матери обо всём происшедшем. О, это было бы весьма печально…Но вряд ли. Какое-то чувство подсказало ему, что именно Вика не могла бы так поступить.

Терзаемый неопределённостью,он извлёк из кармана мобильный телефон и набрал её номер. Она ответила сразу:

-- Всё, что произошло вчера,было ошибкой. Не звоните мне больше. И позировать я не приду…

«…никогда», -- мысленно закончил он, пряча телефон.

Что теперь делать? Но разве он не знал, что подобные истории не имеют будущего? Зачем же он подался её чарам, соблазнял?.. Впрочем, какой там соблазнял? Даже самые молодые женщины сами соблазняют. Точнее, позволяют себя соблазнять. Причём, именно в такой форме, которая устраивает их, а не конкретного мужчину. Закон природы…

Значит, его использовали?М-да… Даже молодая глупышка может легко обвести вокруг пальца самого умного мужчину. Закон… Но что же теперь делать? Домой он не может вернуться. И дело не в том, что совесть не позволит, а в том, что в этот момент ему на ум пришла мысль: «Всё ерунда, не стоящая и выеденного яйца – все эти Лизы, Виктории,картины, прошлое. Жизнь – сплошная цепь иллюзий, создаваемых человеком для того, чтобы скрасить её. Люди используют друг друга нагло и бесцеремонно, если это необходимо.» Его использовала Лиза, пока он был ей нужен; его использовала бывшая жена, его использовала Вика… Нет, он не пойдёт домой, потому что мосты,связывавшие его с домом, разрушены. Да и восстанавливать их не хотелось. Он поступит по-другому…

Подсчитав наличные деньги,Валерий отправился в магазин, где купил две литровые бутылки водки и кое-какую закуску. После этого он забежал в хозяйственный отдел, где приобрёл две бутылки растворителя. Запершись в мастерской, он налил первую рюмку. Сейчас он напьётся, чтобы залить растворителем все картины. И последнюю, почти готовую,тоже. Её особенно, потому что она казалась ему не просто самой удачной из всех его работ, но и частью души, вложенной им в холст. Естественно, забрать картины с собой он не сможет, это нереально. После того, как он покинет этот город,Лиза позаботится о его работах, продав их нужным людям по выгодной цене. А вот если он испортит их растворителем да ещё поялозит кистью, ничего у неё не получится.

Улыбнувшись этой мысли, он наполнял рюмку снова и снова, пока не убедился, что в глазах начало раздваиваться. Откинувшись в кресле – том самом, в котором ещё вчера восседала Вика, -- Валерий закурил.

-- Хорошо-то как! – с блаженством выпуская дым изо рта, он снова улыбнулся.

Не хотелось думать вообще ни о чём. Но почему-то вспомнилось, как в последнее время отзывалась о его работах Лиза. Под воздействием спиртного обида, скрываемая глубоко внутри, внезапно выпорхнула наружу. Представив перед собой лицо Лизы, искривлённое в типично пролетарской, мужланской ухмылке, он схватил первое, что попалось под руку, и бросил о стену. Это была бутылка с растворителем, которая разбилась с оглушительным звуком. Жидкость расплескалась по всему помещению. Однако Валерий находился в таком состоянии, что это его только рассмешило. Сделав затяжку, он потянулся к бутылке с водкой. Попытка наполнить рюмку не привела к желанному результату.Тогда он поднёс её ко рту и допил остатки из «горлышка».

-- Вот.. тебе… и опавшая…ик… листва… -- заплетающимся языком произнёс он, тревожа комнату громким неестественным смехом.

Спустя минуту он уснул беспробудным сном, откинувшись в кресле. Пальцы правой руки в течение некоторого времени рефлекторно сжимали дымящийся окурок. Однако, как только он дотлел до пальца и начал жечь, его уронили на пол, -- как раз на то место, где оставалась небольшая лужица растворителя…

         Вовка Грозный готовился к этому дню тщательно и скрупулёзно. Впрочем, нельзя сказать, что за год вперёд. Нет, решение этой задачи, самой важной из всех, которые возникали перед ним до сих пор, пришло ему в голову спонтанно, вчера. Тем не менее, ради воплощения замысла в жизнь он провёл насыщенный вечер и бессонную ночь.

       Как, чем, посредством каких таинственных рычагов можно обратить внимание дамы сердца, когда тебе всего 11 лет, а она учится в седьмом классе? Особенно, когда дама столь очаровательная, как Полина... О, Вовке это стоило многих усилий! Он перебрал в уме многие варианты. Можно сделать стойку на руках, взобравшись на самый край крыши девятиэтажки, что находится по соседству; можно броситься со скалы в реку... Но он понимал, что всё это -- совсем не то, что нужно. Необходимо совершить настоящий ПОСТУПОК, который запечатлелся бы в её памяти на всю жизнь, который сразил бы её наповал, смял, уничтожил её скептицизм и заставил смотреть на него серьёзно.

     Неприступная, но такая красивая!.. Вовка грезил о Полине уже больше года, её образ не выходил из головы, являясь ему в снах, тревожа всё существо. Но он так любил её!...

       Например, он терпеть не мог уроков литературы. Всякие стишки или душещипательные рассказы, рассчитанные на слабаков, отвращали его, пугали, вызывали настойчивое желание уснуть. Но вчера... Какая-то странная нежность переполнила всё его существо, заставила перелистать много книг. Он искал нужные слова, как и способ передать их любимой. Если бы только она захотела его выслушать! Увы, девочка всегда находилась в окружении многочисленных подружек и приятельниц. Неизменно насмешливая, она была способна уничтожить любого какой-нибудь шуткой или остроумным высказыванием. Даже некоторые учителя избегали споров с нею. Но, вместе с тем, насколько же она очаровательна! Не может быть, чтобы девушка, обладающая ТАКИМИ глазами, могла оказаться плохой и циничной!..

         И Вовка избрал способ -- единственный, который уж точно обратит её внимание и запомнится. Он, словно заядлый карточный игрок, поставил на кон судьбы всё -- своё достоинство, честь, имя, жизнь.

        Школьная линейка, о которой предупредили лишь вчера, не отличалась ничем особенным: директриса занудным, словно умышленно гипнотическим тоном, перечисляла огрехи в учёбе и ставила задания на будущее. Выступил физрук, вечно жалующийся на "слабаков" и "сачкистов". Дождавшись момента, когда наступил тот перелом, когда никому сказать уже было нечего и пора было "сворачивать удочки", Вовка, набравшись решительности, бросился к микрофону с листом бумаги и книгой в руке. Книга -- для уверенности... В этом ничтожном клочке бумаги заключались все его надежды, вся его судьба.

      Не обращая внимания на недоумённые взгляды педагогов и старшеклассников, Вовка произнёс срывающимся голосом:

        -- Полинка, это для тебя...

        В ушах зазвенело. Или в микрофоне... Вовке показалось, будто его слышит весь мир.

        Со стороны угла, в котором сгруппировались его ровесники, послышалось хихиканье, но Вовка уже ничего не слышал кроме усиленного биения своего сердца. Да и впервые оказавшись перед микрофоном, он не мог обращать внимание на такие мелочи.

       В первый миг его хотели прервать. Как же: хулиганистый парнишка, троечник, вредина, позволил себе немыслимое!..

      Но директриса сделала едва заметный знак и все застыли. Предчувствуя нечто из ряда вон выходящее, присутствующие ждали...

         --  Тебя одну я вспоминаю,

             Когда не спится мне...

 

       Накануне он долго думал, подбирая нужные слова. Он был несказанно удивлён, что  строки из стихотворения забытого арабского поэта, запыленный сборник которого он извлёк из недр маминой книжной полки,  отразили все его помыслы, все его чувства. Сейчас бедняга даже не заметил, как училка литературы удивлённо и с непередаваемым наслаждением вытаращила на него глаза.

       -- ... Когда под утро засыпаю,

         Приходишь ты во сне.

         Минута, словно бесконечность,

         Когда ты далека;

         Когда ты рядом, даже вечность --

         Быстра и коротка!..

 

         Завершив первый столбик, он оторвал взгляд от листа и перенёс его в ту сторону, где, по его расчётам, находилась Полина. Красный, как вареный рак, но с надеждой и любовью в глазах, он ждал какого-то неуловимого отзыва с её стороны: застенчивого потупления взора, сочувствия, понимания. В эти минуты даже старшеклассники взирали на него с уважением.

         Он оторвал взгляд от текста. Да, ещё накануне он предполагал, что может быть стыдно, но не настолько же! В этот миг он почувствовал на себе такое!... Создалось впечатление, будто на него взирает вся Вселенная... Ох, лучше бы он не смотрел на публику!..

        Однако что это? Полина, милая Полинушка, ради которой он всё это затеял, повела себя не так, как он предполагал. Где её девичья застенчивость, где её понимание?

         Глядя ему прямо в глаза, она широко улыбнулась и, торжествующе оглянувшись на подружек, произнесла:

          -- Гы-гы!..

        Ей всегда вторили многочисленные подхалимы и воздыхатели. Но она не могла подразумевать, что у неё много не только подружек, но и завистниц. Вместо того, чтобы подхватить её настроение, девочки как будто отстранились от неё и опустили глаза. Только один голос поддержал её "гы-гы" -- голос мальчика, которого Вовка до сих пор считал закадычным другом.

          "Это позор! Я уничтожен! -- возопил парень в глубине своего существа. -- Лучше умереть!"

         От отчаяния на его глазах выступили слёзы. Если бы речь шла о драке один на один или даже с двумя противниками, Вовка, не моргнув и глазом, принял бы вызов. Но сейчас всё обстояло не так. Противник был невидимым и подлым... И ОНА...

        Подчиняясь какому-то безотчётному инстинкту, Вовка взглянул на Полину другим взглядом. Не понимая, что делает, он отошёл от микрофона и, вертя книгу с листом в руках, подошёл к НЕЙ. Все присутствующие застыли, подразумевая, что сейчас должно состояться нечто особенное. Может, очередной акт объяснения?..

       Но, приблизившись к девочке, которая продолжала взирать на него с нескрываемой иронией, Вовка поднял книгу и, не обращая внимания на листок, унесённый ветром, выкрикнул:

         -- Ты дура!... ДУРА!!!!!!

        Голос сорвался, из глаз брызнули слёзы бессилия и отчаянья. Книга с силой опустилась на голову Полины...

         Публика, ошеломлённая и поражённая, безмолвствовала.

        И только учительница литературы, провожая убегающего и уничтоженного Вовку понимающим взглядом, незаметно вытерла платочком предательскую слезинку на своей щеке...

         

"И конечно однажды обманется тот, кто обманутым хочет быть."



Я не напишу здесь твоего имени.Тобою может быть кто угодно, какая-то девченка от 13 лет "Малолетка дура-дурой".По тротуару ходят обычные пацаны, но в них ты ищешь свою любовь, а находишь только ее призрак.Она нужна тебе, как воздух, ТВОЕ МОЛОДОЕ ТЕЛО жаждет и требует ее прямо сейчас, а незрелая душа неспособна еще раскрыть двери этому великому чувству.И ты довольствуешься подделкой.Ты ищешь ЕЕ черты в своих незадачливых кавалерах, которые тебя и не разубеждают, а напротив говорят, что тоже чувсвуют ЕЕ дыхание, долго и пристально глядя на тебя своими серыми ( зелеными, карими), но такими загадочными в тот момент глазами.А их руки уже давно не на месте, но ты веришь, хочешь верить каждый раз, что это наконец ОНА - ЛЮБОВЬ.
Потом, спустя время и боль разочарований ЕЕ образ видоизменяется и вовсе выветривается из воображения, и ты уже ЕЕ не ждешь, а действуешь так, как хочет ТВОЕ МОЛОДОЕ ТЕЛО.
Ты думала уже, что так не может быть.И вот пришла ОНА.И ТЫ встретила ЕГО.
И тебе плевать какого цвета были ЕГО глаза, но ты ощущаешь ЕГО взгляд, прогревающий тебя насквозь.Ты понимаешь, что нашла то, что искала тогда так неотложно.И, словно слышала уже в прошлой жизни?То, что ОН тебе, ЛЮБИМОЙ рассказывал.И, что готова бросить все и идти за этой светомузыкой, сквозь дремучие леса и темные пещеры, как в сказке, как заколдованная.Но ты никуда не идёшь, а сидишь и плачешь.И, сквозь слезы, видишь своих детей, бодро уплетающих кашку, и законного супруга, лениво покуривающего на балконе, среди живописно развешенных носков, семеек, детских маечек и трусиков.Женить его удалось, когда ты была уже на 5м месяце беременности.
Он оборачивается.В клубах сигаретного дыма ты видишь его помятое лицо с 3х дневной щетиной, и ловишь на себе долгий взгляд его серых ( зеленых, карих) припухших глаз, дым развеивается и ты явственно видишь перед собою ПРИЗРАК ЛЮБВИ.
Это не сказка.Это жизнь.ТВОЯ жизнь.И только теперь понимаешь, стоило ли тогда так спешить.
А завтра О ! Завтра твой день рождения.И тебе исполнится между прочим только 21 год.

"Мы любовь свою ищем повсюду, но приходит она случайно."

            -- Ну, как говорится, сочувствую… -- произнесла женщина лет тридцати пяти, обращаясь к хозяйке дома, голова которой была покрыта чёрным платком. – Держись, Лена…

                -- Угу… Держусь… -- пролепетала та, делая вид, будто смахивает предательскую слезинку.

     При этом она опустила взор, словно стремясь спрятать от окружающих свои подлинные эмоции.

      В это время комната, в которой находился гроб с покойником, была почти пуста, если не считать вдовы, двух её сестёр и матери. Вопреки обычаю, бабка-молельница, вместо того, чтобы остаться с покойником на всю ночь, сослалась на проблемы со здоровьем и ушла. Каждое произнесённое слово звучало в этом обиталище смерти как-то кощунственно, ибо нарушало священную тишину, отражаясь молчаливыми стенами и зеркалами, спрятанными за плотными занавесями.

         -- Правда, я так понимаю, что смерть мужа – не слишком уж большое горе для тебя, -- с понимающим видом заметила одна из сестёр.

      -- Света, как ты можешь такое говорить! – прошептала Лена, украдкой оглядываясь по сторонам, инстинктивно остерегаясь посторонних ушей.

         -- А что? – деловито воскликнула сестра, принимая «оборонную» позу. – Ни для кого не секрет, что ты его не любила.

       -- Любила! – усердно замотала головой вдова. – Конечно, любила…

                -- Ага… -- не без иронии заметила Мария, другая сестра. – Ровно настолько, чтобы наставлять ему рога!

                Лена снова оглянулась на покойника, невольно краснея.

                -- Да ты не беспокойся, он уже ничего не услышит, -- улыбнулась Марья. – И мне кажется, что ему теперь даже всё равно.

                -- Так, девчонки, -- вмешалась мать. – Прикусите языки, нельзя так говорить.

                -- А что, мама? – воскликнула Светлана. – Была такая любовь, что аж позавидовать можно было. А потом оказалось, что наша Ленуся вышла за Ивана только ради выгоды.

      -- Ну да, -- подключилась Мария. – Дом в два этажа, дача, муж-предприниматель, да ещё довольно молодой, ублажал по-всякому…

      -- Только не любила его жена… -- не то задумчиво, не то сочувственно вставила Света. – Не любила… Зато как высоко задирала носик! Перестала с родственниками знаться…

                -- Девки, замолчите! – снова подала голос бывшая тёща. – Нельзя в такую минуту…

                -- Ма, а не ты ли выступала главной советчицей для Ленки?

                -- Это какой такой советчицей? – насторожилась старуха. – Что вы имеете ввиду?

                -- А в плане как забеременеть не от мужа, но устроить так, чтобы выглядело, будто от него? Или как примазываться к Ваньке, пытаясь выклянчить у него если не шубку, то новую меблишку…

                -- А вы обе – разве намного лучше? – строго заметила мать. – Тоже мне, моралистки нашлись… Да если бы не мои советы, вы все давно померли бы с голоду…дурочки!

                Разговор с каждой минутой становился всё более увлекательным. Первоначальные хлопоты, характерные для первых суток после успения человека, улеглись, обед был заказан в ближайшем кафе, потому родственницы покойного, страдая от безделия, придумали для себя занятие – словопрения.

                -- А ты, а ты! – воскликнула вдова, делая угрожающий шаг к Марии. – Разве не ты однажды залезла к нему в постель, изо всех сил стараясь соблазнить его, чтобы потом заставить развестись со мной и жениться на тебе?!

                -- Да тюфяк твой Ванька! – краснея, ответила сестра. – Импотент…

                -- Ага, импотент, -- кивнула Лена. – Просто не захотел он тебя…

                -- Ну да, -- обиженно ответила сестра. – Нежный он слишком…был. Нет, чтобы взять бабу, так ему ещё всякие тонкости подавай…

                -- Зато ребёнок у тебя чужой! – вставила Светка. – Это все знают. Твой Серёжка даже похож на Ваську, кума моего!

                -- Девки, прекратите! – приказала жёстким тоном мать.

                -- Ой, мама, хоть ты не строй из себя слишком правильную! – деланно хихикнула Светка.

                -- А я что? Я права…

                -- Мать, а помнишь, как два года назад ты подсунула Ваньке яду? Сразу после того, как он, исходя из высокой любви, оформил на Ленку дарственную…

                -- Я? Я?!

                Мать покраснела, как вареный рак, её руки задрожали, словно под воздействием высоковольтного напряжения. Заикаясь, задыхаясь, она пыталась возразить, но вид красноречиво выдавал её.

                -- Мама? – пролепетала Ленка, глядя на старуху удивлёнными глазами. – Ты?!

                -- Не верь, дочь, не верь!..

                -- Ай, мама!.. А я-то думала: и что это за непонятная болезнь приключилась с моим благоверным!..

                Осознавая, что дальнейшие споры бесполезны, мать собралась с духом и заявила:

                -- Что ж, Лена… Ты прости меня, и покойный пусть простит… Но мне было жалко тебя. Ты так страдала, поскольку была вынуждена жить с этим человеком… Один лишь его вид так изводил тебя!.. Видишь, я – честная, я чистосердечно каюсь перед тобой…

                -- Ой, не смеши меня! – саркастически рассмеялась Светка. – «Честная»… Но честность не помешала тебе дождаться, когда Ванька оформит документы на всё имущество…

                -- А вы, две дурочки, почто завидуете? – вскричала мать. – Кто мешал вам обзавестись такими мужьями? Сами выскочили замуж за голодранцев, нищенствуете, зато завидовать умеете…

                То ли от того, что возражать было нечего, то ли от утомления, женщины приумолкли. Сквозь тягостную паузу затишья можно было расслышать тиканье настенных часов и лёгкое потрескивание свечки, освещающей призрачным светом место у гроба. Мария, заняв место в громадном кресле, бросила мимолётный взгляд на покойника.

                -- Я слышала, будто у мертвецов быстро растёт борода, -- промолвила она задумчиво. – А у Ваньки не растёт…

                Присутствующие рефлекторно оглянулись на гроб.

                -- Какое это имеет значение? – вздохнула Ленка. – Я о другом думаю…

                -- Наверное, о том, как бы поскорее вступить в права? – улыбнулась Светка. – Ничего, скоро вступишь.

                -- Шесть месяцев нужно… -- предположила Мария.

                -- Нет, -- замотала головой мать. – Я слышала, будто если по дарственной, то сразу.

                -- А что, девчонки? – с озорством предложила Мария. – По такому случаю не мешало бы и выпить немного?

                -- Повремени, -- строго сказала мать. – Дождитесь обеда.

                -- Но повод-то хороший, -- не унималась старшая сестра. – Дом, дача, бизнес, какие-то счета в банках…

                -- Снова завидуешь? – уставилась на неё вдова.

                -- Если честно – да, завидую. Потому что ты теперь полноправная хозяйка жизни. Денег куры не клюют, можешь завести любовника или снова выйти замуж.

                -- А кто тебе мешает?

      -- Ну, подбрось мне этак тысчонок сто, чтобы я могла подкорректировать свой внешний вид, тогда и выйду… Сестричка, ты же поможешь? Да и Светке тоже, а то её благоверный уже износился вовсе…

         -- Какие же вы обе!... – краснея от негодования, произнесла Ленка. – Вы ещё со школьной скамьи мне надоедали!..

                -- Это чем же надоедали? – воскликнула Мария. – Родные-то сёстры?!

                -- Всё время чем-то шантажировали меня…

       -- Так было за что, -- снова ехидно хихикнула Светка. – То с парнями целовалась, то оставалась у них на ночь…

        -- Вот я и не удивляюсь, что Ваньке сына родила от другого мужика, -- вторила ей Мария.

        -- Ленка, так ты поделишься с нами денежками? – спросила Светка. – Или, быть может, обнародовать, как ты «любила» своего Ванечку? Или расскажем, почему это вдруг от тебя не потребовали, чтобы ты везла своего благоверного на вскрытие…

         Родственницы выясняли отношения, отвернувшись от гроба. Занятые словоблудием, они не могли слышать, как со стороны гроба донёсся лёгкий звук движения. Покойник вдруг шевельнул одной рукой, затем другой; Движениями, поначалу неуверенными и робкими, он осторожно освободился от аксессуаров, общепринятых для умерших, и медленно поднял голову над стенкой гроба.

                Тёща заметила его в тот миг, когда он, упираясь о стенки, занёс ногу, пытаясь вылезти наружу. Её взгляд наполнился неподдельным ужасом, губы задрожали; едва успев поднять руку, чтобы указать на Ваньку, старуха произвела несколько конвульсивных вдохов и беспомощно откинулась на спинку стула. Ничего не понимая, сёстры поднялись с мест и оглянулись назад.

                Между тем Иван сделал решительное движение и встал на ноги. Гроб пошатнулся и свалился на пол, издав звук настолько громогласный, что казалось, будто невидимые силы, пришедшие из самой преисподней, пытаются разворотить этот дом.

                Самое примечательное заключалось в глазах Ивана, воскресшего столь некстати. Широко раскрытые, сонные, почти ничего не видящие, они дико блуждали вокруг да около, словно в поисках жертвы. Сделав шаг в направлении женщин, он вытянул вперёд руки…

                Однако с каждым мигом в его глазах появлялось всё больше осознанности. Не обращая внимания на падающие за его спиной тела, он медленно приблизился к стене, сорвал занавеску и, глядя на собственное отражение, произнёс:

                -- Никогда бы не подумал, что можно за какой-то час узнать столько нового… Стоит лишь умереть…

       Этот  летний  день, как  и  несколько предыдущих, принёс  жару. Несмотря на  то, что солнечный  диск  едва  поднялся  над горизонтом, люди  уже  изнемогали  от  зноя. Даже листья  на  деревьях  поникли  с  той непередаваемой  печалью, которая  предвещала обречённость. Да и  птицы  куда–то исчезли.
         Однако  людям невозможно  убежать  под спасительные  крыши  домов или  тени  деревьев, поскольку  была  в  разгаре уборочная  страда. Одна  за  другой  машины  свозят с  полей  на  элеватор  пшеницу, которую  нужно готовить  к  сортировке. Бабы  и мужики, запыленные и  потные, трудятся  до  изнеможения.
        Но  народ  наш тем  и отличается  от  других народов, что  умеет скрасить даже  такие  неприятные  моменты. Как свидетельство  сему, то  тут  то  там  то  и  дело слышится жизнерадостный  смех.
       -- Эй, Кирюха! Тебе не  жарко  в  штанах–то?
        Это был  звонкий голос  Ксюхи, бабы  молодой  и  красивой, вроде кустодиевской  Венеры.
      Позабыв  о  всяких условностях, большинство  женщин  пораздевались, оставшись только в  лифчиках. И  это было правильно, потому что  пыль,скапливаясь под одеждой, проникает в  кожные  поры  и вызывает  невыносимое  жжение. Мужики, -- грязные, загоревшие,чумазые, -- тоже  ходили  если  не  в  шортах,то  в  одних  трусах. Только  один  из них,претерпевая  неудобства, оставался  в  плотных  штанах армейского  покроя.
      -- Какое  тебе дело? – ответил  он  сквозь  зубы возмущённым  тоном. – Как  хочу, так  и  хожу.
       Ксюха  что–то промолвила  ближайшим  товаркам, следствием  чего стал  взрыв  звонкого  женского  смеха.
       Работа  продолжалась до самого обеда. Наконец  пришли  сменщики, благодаря которым бригада  смогла  позволить себе  кратковременный  отдых.Для  того, чтобы  пообедать, недостаточно  просто вымыть руки,потому  все  устремились к  Змеёвке. Это, конечно, не Волга, но  как  раз  недалеко  от  элеватора она  разливается  широким  зеркалом, что  делает её вполне пригодной  для  купания.
        По  вполне понятной  причине  женщины  купались  отдельно  от мужчин, -- тем  более, что места  для  таких  удобств было  предостаточно. Но  Кирилл  почему–то ушёл  даже от мужчин. Он  забрёл  в  камышовые  заросли, где, наконец,начал  стаскивать  с  себя  штаны, пропитанные потом  и  пылью, после  чего, кряхтя, полез в спасительную  воду. Здесь было  хорошо. В  отличие  от мелководья, которое  выбрали  бабы, в  этом  месте били  ключи, что  делало  воду  прохладной. Тело не  только  отмывалось, но  и  отдыхало.
      Но  в  этот день, похоже, Кирюхе  не  было  суждено  оставаться в  покое. Не  успел  он выйти  на  берег, как из–за  камышовых  зарослей  на  него  набросились женщины. Предводительствовала  ими  всё  та  же  Ксюша.
        -- Во, неуёмная! –проворчал  один из мужиков, созерцая  эту  сцену  издали.
       -- Да  уж, женское одиночество – не  шутка… -- ухмыльнулся  другой.
       -- Паша, а  может помочь  Кирюхе? – нерешительно  произнёс  третий.
       -- Как  ты  себе  это представляешь? – ответил  тот. – Да  и… Дело–то  житейское.Оно  тебе  надо? Ещё  самому  достанется…
       Махнув  рукой, он направился  в  сторону  колхозной  столовой. Вслед за  ним  поплелись  остальные.
       -- Как  водичка? –поинтересовалась  повариха, русоволосая  Анфиса.-- Да  так себе…Вода  как  вода… -- вяло  ответил  Павел.        
        -- А  чего  так грустно? – удивилась  женщина.
        -- Да  так…
        Анфиса  и Кирилл  проживали  в  одном  доме. Но  не как  муж  и  жена, -- в  деревне  подробностей такого  рода  не  утаить. У  Анфисы  был муж  Юрий, мужик  хороший  и  вежливый. Он  трудился трактористом  в  том  же  колхозе. В  летнюю пору  ему  приходилось  настолько  зарабатываться,что  иногда  и  домой  не  являлся. Это давало  повод  злым  языкам  утверждать, что  в  отсутствие Юры  Анфиса развлекается  с  Кириллом. Шведская  семейка, так  сказать… Однако  в  ответ  на  подобные предположения, выражаемые в  виде  почти  безобидных шуток, семья  лишь  улыбалась. Ещё  кто-то говорил, что Кирилл  может приходиться  Анфисе  братом. В  этом случае  становилось всё  понятно. Но  напрашивался вопрос  иного порядка: почему  же  Кирюха, мужик  хороший, здоровый, красивый  и  хозяйственный, не женат? В  Сычёвке полным-полно  молодых  и  красивых  баб, но он на  них не  обращает внимания. Вот  уж  загадка…
        Мужики  уже доедали  второе, как  подъехал  УАЗик  председателя.Тоже  работа  не  из самых  сладких. С  утра  до ночи  носишься  по  окрестностям, ездишь  отчитываться в  райцентр, ещё  куда–то, и  надо всюду  успеть, всё проконтролировать…
       -- Здорово, мужики! –приветствовал  он  едоков. – Приятного аппетита
      !-- Спасибо, Петрович! –ответили  они. – Ты  чего  такой  грустный? Лучше присаживайся  с  нами.
         -- Спасибо, ребятки, -- вежливо отказался  председатель. – Нет времени. А  где  ваш  Носов?
       -- Кирюха-то? Да  там бабы  его  донимают… -- прыснул  со  смеху  самый молодой.     
         -- Бабы? – как-то настороженно  промолвил  Петрович. – Снова  Ксюха?
       -- Она  самая…-- А  зачем  тебе Кирюха? – спросил  Павел.   
         -- Да  вот, транспортёр на  ферме  сломался. Кто  ж  его  починит, если не  он?.
      .-- Это точно…
       Сосредоточив  взоры на  содержимом  тарелок, мужики  продолжили  трапезу. 
       В  это  время  к  столовой  начали сходиться  женщины. На  лицах  некоторых  из них отражался  оттенок  задора, другие  светились непонятным недоумением, третьи  выражали  откровенный  стыд.
       -- А  где  Ксюша,где  Носов? – спросил  Петрович.
      -- Там… -- неопределённо ответили  ему.

В атмосфере образовался  тот  странный  накал, который  иногда способен  вылиться  во  что–то  недоброе. Воцарилась напряжённая  тишина.
      -- Вот  дуры, вот дуры!.. – покачал  головой  председатель  и, сплюнув в  сердцах, поспешил  к  машине.
        Усевшись  за  столом, бабы  едва  ковыряли  в  тарелках. Мужики, закончив обед, ретировались  прочь. Только  Анфиса, тарахтя  своими мисками, ничего  не  замечала  в  разгаре  кухонных хлопот.
       В  течение  этого дня  Кирилл  больше  не  появлялся. Его  не могли  отыскать  нигде. На  вопросы  Ксюха ничего  не  отвечала, только  странно  опускала  взор…Как будто  осознавая  какую–то  большую  вину и угрызения  совести.
         Не появился  Кирилл и на  следующее  утро. Мало того: пропали  и  Юрий с  Анфисой. Изба, в  которой  они  проживали, была заперта. На  недоумённые  вопросы  сельчан  Петрович ничего  не  отвечал, хотя  было  заметно, что он  вполне  осведомлён  о  причинах.
       -- Ладно, -- сказал  он в  ответ  на  приставания  одного  из любопытных. – Не  дадите  вы  мне  покоя, замучите.Да  и  все  равно  уже  ничего  не  вернуть…Итак,  слушайте. Гуляев  Юрий – бывший  капитан-танкист. Вместе  с  Носовым  они  служили  в  горячей точке. Дома  Юрия  ждала  молодая  жена, Анфиса. Кирилл был  ещё  совсем  молодым  солдатом-срочником.Однажды  их  машина  загорелась. Рискуя  жизнью,Кирилл  спас  всех  членов  экипажа  и своего  командира, но  сам при  этом сильно  пострадал. Он долго  находился  в  госпитале, перенёс  несколько операций, в  том  числе  и  в  паховой  области.Там  всё  удалили, понимаете? Ему  казалось, будто теперь  никому  не  нужен… Но  Гуляевы  приняли его в  свою  семью. Юрий  уволился  из  армии…Вот  так. Год  назад  они  поселились  в нашей  Сычёвке, да  видать, не  судьба…
         С  этими словами  председатель  обвёл  присутствующих  взглядом, исполненным  укоризны.
        В  эту  минуту каждый  невольно  почувствовал  стыд. Почему  молчали раньше, почему? Ах, если  бы  знать… Но  разве  для того, чтобы  относиться  к  человеку  по–человечески, необходимо  знать  о нём  то, что  не  положено?..
         Спустя  неделю из  села  выехала  и  Ксюха…