Прощаться с зимой – с тяжелой одеждой, с тяжелой обувью, с бессолнечной погодой – всегда хочется поскорее. Поэтому предощущение прихода весны, не только как времени года, но настоящей весны как обновления жизни человека, обновления его души, сердца, всегда очень трепетно и радостно. Поэтому и неделя, которая называется масленица,  – тоже трепетная и радостная, но немножко тревожная. В эту неделю – в среду и пятницу – не служится литургия, читается молитва Ефрема Сирина с земными поклонами как преддверие, некая увертюра того, что настанет на следующей неделе для каждого из нас и будет продолжаться в течение семи недель. Это неделя радостных встреч с друзьями, со сродниками своими, это неделя добрых дел, которые приуготовляют нас кВеликому посту.

Эта неделя – подготовка к одному из самых главных дней в году, Прощеному воскресению. Я думаю, что тот, кто однажды в своей жизни этот день пережил по-настоящему глубоко,  с большим волнением потом к этому дню подходит и относится. Он очень волнуется в этот день, в этот вечер на чине прощения, потому что ведь это так непросто – во-первых, сказать «прости», а во-вторых, очень непросто быть прощенным. Потому что быть прощенным – это взять на себя груз и ответственность прощения, которого ты никогда не заслужил. И груз прощения Божьего, которого ты никогда заслужить не сможешь. Простить для человека – это одно из серьезных испытаний. Очень серьезных, потому что именно когда человек прощает, он может в этот момент уподобиться Христу.

Вообще, само по себе уподобление Христу, желание что-то сделать такое, чтобы быть немножечко похожим на Христа, является одним из самых главных осмыслений нашего жизненного христианского пути. Потому что мы вряд ли сможем быть похожими на Христа, если будем есть не мясную пищу, а постную.

Чего тут такого особенного?

Вряд ли мы будем сильно похожи на Христа, если будем просто отстаивать долгие богослужения.

Вряд ли мы будем похожи на Христа, если мы просто будем вычитывать очень-очень много молитвенных правил, канонов и так далее.

А вот простить – это одно из немногих сложных, тяжелых дел, которое позволяет нам быть похожими на Христа.

Почему? Потому что простить другого человека по-настоящему – это взять его грехи на себя, и ничего другого. Это значит просто взять его грех на себя, как это сделал Христос. Он просто взял на себя грехи мира, и поэтому эти грехи Он искупил Cобой.

И вот простить человека – в каком-то смысле это так же поступить, как поступил Христос. Это взять на себя грех. Это собой, своим сердцем, своей жизнью его пережить, искупить, взять на себя ответственность за это. То есть снять ответственность за этот грех с другого человека, приняв весь удар на себя. И поэтому простить очень непросто.

Ну мы-то, конечно, понимаем, что, когда мы приходим в храм на Прощеное воскресение, для нас это в какой-то степени все-таки драматическое действо – очень эмоциональное, очень серьезное, очень важное, но тем не менее, мы понимаем, что легко просить прощения у того, кто перед тобой не виноват – среди прихода – и так легко простить того, кто перед тобой сильно не провинился. Но само переживание это очень эмоциональное, наполняющее, многих женщин доводящее до слез.

Суть этого дня все-таки в большем. Не в том, чтобы только в этот день переживать прощение как очищение и освобождение, хотя это, конечно, чувствуется каждым человеком. А взять на себя прощение как крест, чтобы с этим жить дальше по жизни. Чтобы взять на себя это прощение как принцип своей жизни, как принцип отношения к человеку, как принцип отношения к тем, кого мы любим, и обижаем и на кого обижаемся.

А еще важно – к тем, кого мы не любим и о ком даже думать не хотим.

Если это у нас получается, тогда мы вступаем в Великий пост с правильно настроенными чувствами. «Что можно делать, чего нельзя делать» – это не вопрос христианской жизни, это вопросы Ветхого закона.

Конечно, нам бы многим хотелось строгой регламентации, чтобы было понятно, что можно, а что нельзя, как правильно, как неправильно, чтобы, в общем, ни о чем не думать и так сильно не переживать.

Матушка моя высказала замечательную мысль, очень точную, она говорит: «Современным христианам сегодня нужен новый Ветхий завет». Действительно, оказывается, что, когда мы приходим в церковь, когда мы готовимся к посту, когда мы вообще осмысляем свой путь жизни как жизни православных людей, нам важнее всего понять, по какому закону, по каким правилам здесь живут. И мы все время ищем то, от чего нас, в общем-то, Христос освободил – от закона. И все время боимся того, что он нам даровал – свободу.

И поэтому когда человек вступает в Великий пост, особенно если человек это недавно делает, для него кардинальным вопросом поста становится: «Что мне можно, что мне нельзя? Что такое устав поста? Как этот устав относится к нашей жизни? Как поститься по уставу?» Потому что, если поститься по уставу, – значит, поститься правильно. А если ты что-то съел не то, значит, пост твой не получился.

Мне кажется, что эти люди, которые так ставят вопрос перед началом Великого поста, не понимают главного. Конечно, пост как дисциплина необходим. Необходима некая дисциплина, некие рамки, которые помогали бы человеку просто сориентироваться, что-то сделать для определенного разгона, чтобы выработать некий шаг в своей жизни, который потом поможет тебе идти легко и быстро. Но смысл поста каждый осмысляет для себя особенным образом.

Я все время стараюсь думать о посте как о некой жертве. И для меня очень важно, чтобы это действительно была какая-то мною разумно принятая и понятая жертва, когда я себя, прежде всего, в чем-то ради Бога стараюсь поменять.

Для меня тогда этот пост, неядение, голодание, ограничение в чем-то – это тоже некое жертвенное служение, а не тренировка «чего я могу» – способен я выдержать устав или я не способен выдержать устав. Да мне все равно, на самом деле, что есть, как и очень многим людям не принципиально, что есть. По большому счету, если я захочу, я могу устроить себе такой вкусный Великий пост, ничего не нарушив, что только позавидуешь. А могу совершенно спокойно Великим постом, придя в какую-то семью, поесть курицу, совершенно на это внимания не обратив.

Первое время я не воспринимал это: ну как же так, это же действительно нарушение поста. А потом вдруг понял, что это ничего не значит. Съел ты курицу Великим постом, не съел ты курицу Великим постом. Главное – другое, главное – как ты собой жертвуешь этим постом, как ты себя приносишь Богу, в каком виде. И если ты ешь эту курицу в гостях каких-то людей, которые просто забыли, что у тебя пост, не знали, что у тебя пост, и ты на это не обратил внимания, сумел не смутить людей, что я, мол, пощусь, то в этом нет ничего страшного.

Потому что для меня очень важны слова Апостола Павла, который говорит, что «Царство Небесное не пища и питие, но мир и радость во Духе Святом» (Послание к Римлянам, 14:17). Это, мне кажется, главные слова, которые должны быть поняты нами во время Великого поста.

Если человек пытается Великим постом это найти – радость и мир о Духе Святом, то тогда у него все получится. Он не будет приходить на исповедь и говорить, что он тогда-то съел печенье, в котором оказалась какая-то часть яичного порошка. Или что он пришел к своим родственникам, а они ему салат с майонезом сделали. Мне все время тяжело выслушивать на исповеди такие странные вещи.

А что касается масленицы, то это время, когда мы можем перед постом немножечко отдохнуть, как перед долгой дорогой набраться сил. Человек идет, собирается в какой–то путь и знает, что ему предстоит долгий и непростой путь, и он должен набраться сил. Мне кажется, что масленичная неделя нам дана для того, чтобы мы набрались сил – эмоциональных, духовных, может быть, даже физических. Чтобы мы погуляли, чтобы мы побросались снежками, чтобы мы попели песни за столом наших друзей, чтобы мы винца попили немножко, блинков поели с икрой.

Только чтобы не случилось с нами как у Чехова в рассказе «О бренности», который, мне кажется, каждый должен прочитать перед Великим постом.

А.П. Чехов

(МАСЛЕНИЧНАЯ ТЕМА ДЛЯ ПРОПОВЕДИ)

Надворный советник Семен Петрович Подтыкин сел за стол, покрыл свою грудь салфеткой и, сгорая нетерпением, стал ожидать того момента, когда начнут подавать блины… Перед ним, как перед полководцем, осматривающим поле битвы, расстилалась целая картина… Посреди стола, вытянувшись во фронт, стояли стройные бутылки. Тут были три сорта водок, киевская наливка, шатолароз, рейнвейн и даже пузатый сосуд с произведением отцов бенедиктинцев. Вокруг напитков в художественном беспорядке теснились сельди с горчичным соусом, кильки, сметана, зернистая икра (3 руб. 40 коп. за фунт), свежая семга и проч. Подтыкин глядел на всё это и жадно глотал слюнки… Глаза его подернулись маслом, лицо покривило сладострастьем…

— Ну, можно ли так долго? — поморщился он, обращаясь к жене. — Скорее, Катя!

Но вот, наконец, показалась кухарка с блинами… Семен Петрович, рискуя ожечь пальцы, схватил два верхних, самых горячих блина и аппетитно шлепнул их на свою тарелку. Блины были поджаристые, пористые, пухлые, как плечо купеческой дочки… Подтыкин приятно улыбнулся, икнул от восторга и облил их горячим маслом. Засим, как бы разжигая свой аппетит и наслаждаясь предвкушением, он медленно, с расстановкой обмазал их икрой. Места, на которые не попала икра, он облил сметаной… Оставалось теперь только есть, не правда ли? Но нет!.. Подтыкин взглянул на дела рук своих и не удовлетворился… Подумав немного, он положил на блины самый жирный кусок семги, кильку и сардинку, потом уж, млея и задыхаясь, свернул оба блина в трубку, с чувством выпил рюмку водки, крякнул, раскрыл рот…

Но тут его хватил апоплексический удар.

О современных мытарях и фарисеях рассуждает священник Константин Камышанов.

Фарисеи никуда не делись. Они живут среди нас, мы живем среди них. Не надо думать, что фарисей – это персонаж античной Иудеи.

Не так давно я пришел в районную поликлинику и там встретил старого знакомого – одного отшельника-иеромонаха из старообрядцев. Недалеко от Рязани, в глухих мещерских лесах, еще недавно жили два отшельника. Один прекрасный человек, а другой настоящий фарисей. Этот инок поражал воображение рязанских крестьян, подъезжая верхом на дорогом скакуне к сельпо. Художники были поражены, увидев его одежды выполненные из льна и диковинных холстов. Рубашки ручной работы, место которым или в музее или на серьезной выставке, у него обычное дело. Разумеется он иконописец. Электричества нет, всё свечи. Не знаю, были или нет слюдяные окна, но весь дизайн их скита дизайна самой дорогой работы.

Я зарекался с ним беседовать. Когда-то впервые увидев, его я ждал из его уст какой-то древней правды. И он, в самом деле, ободрился моим вниманием и стал цитировать окружные послания и высказывать обиды на Господствующую церковь. Так мы беседовали три часа, пока он не произнес хулу на Серафима Саровского. Как холодной водой окатил. Сразу пропал флер симпатии. Дослушав его, я дал себе слово никогда с ним не беседовать, чтобы не услышать чего похуже.

А тут попали в одну очередь и он среди прочего, сказал, что наши новомученики все «пустосвяты», потому что грех ереси и отступничества не смывается кровью. И мне стало совершенно ясно, что предо мной настоящий живой фарисей – человек мертвой буквы. Эта мысль вдруг дала начало к пониманию и фарисейства и того, что секта фарисеев жива и здорова у нас в России. И их очень много. Грехи древнего Израиля как-то не пропали, а то и дело пускают корни. Как-то то и дело народ засматривается на соблазны ветхозаветного служения. Увы.

В вере фарисей – это человек договора, ритуал, обряда.

Высокие договаривающиеся стороны заключили настоящий договор о том, что первая высокая договаривающаяся сторона — Избранный народ обязуется соблюдать Закон, данный им свыше, а вторая высокая договаривающаяся сторона- Отец Небесный, берет этот народ в удел, храня, воспитывая, и готовя его к Царству Божию. Так как ясно, что соблюдение народом формальной стороны дела в форме механического самоограничения не только не спасет, но имеет место во всех других верах и культах, народу были даны пророки, чтобы воспаряя духом над Законом, они проповедовали и воспитывали народ духом любви к жизни в Царстве Божием людей добрых, светлых и чистых.

Когда не стало пророков, их функцию – размягчение закона нравственностью взяли на себя фарисеи. Начиналось все хорошо, а кончилось как обычно. Они, не имея духа пророков, натолковали от себя столько нового и неуместного, что сами стали такими с кем боролись.

Плохо не то, что фарисеи любили закон, а то, что забыли то за что боролись: «Не человек для субботы, а суббота для человека». В самом деле, вот пришел загадочный Некто, имеющий говорить со властью в речах, оживляющий умерших, исцеляющий невероятно тяжелых больных. Этот загадочный Иисус говорил такие прекрасные и удивительные слова о Царстве Божием, оживляющие суть договора с Богом, что было ясно, что это не слова человека и премудрость Его не от людей. А они ему:

- Руки мыл?
- Эй, ты. В субботу, сядь-сиди! Завязывай чудотворить.
- Ты уверен, что мытарь тебе компания?
- Если бы он знал, что за женщина отирает ему ноги!

Совершенно ясно, что люди стоящие в двух шагах от Богочеловека, и не чувствующие сердцем близость Божию, конченные люди. Вообще, цинизм – профболезнь клириков. Циник в миру оставляет за собой шанс исцелиться в храме. А человек церкви, потерявший сердце, сочувствие, сострадание, окаменевший на службе сердцем пропал совсем. Ему уже некуда идти. Ему бесполезно что-то говорить о святости. Он мертв душой. Все мы встречали таких.

Мы также встречали людей, уверенных в силе договора с Богом. Они как бы решили с Ним договориться. Люди бартера.
- Вот, Господи, Тебе денег на церковь. Теперь я свободен?
- Вот, Господи, я вычитал тебе тыщу канонов, правил и постом не ел рыбу. Ты доволен? — Вот, Господи, я не взял паспорт и ИНН? Ты ведь спасешь меня за это?

Где паспорт, и где Царство Божие. Можно подумать, что силы Небесные — это наша российская канцелярия. Заполнил правильно бланк – проходи. Ошибся с пин-кодом на Райской дверке — отойди. Эти люди видят в Боге бухгалтера или директора канцелярской конторы.. Они также как и их предшественники поглощены борьбой с священством. Оказывается, ветхозаветные фарисеи подобно нашим создавали свои альтернативные духовные центры и идеологию. И от наших можно услышать фарисейские слова о том, что владыки впали в экуменизм и истинных пастырей осталось мало, а спасает один верный старец и только у него литургия причастие настоящее. Изо всего христианства все эти люди вынесли только одно фарисейское : «Руки мыл»? «Паспорт брал»?

Здесь бы можно остановить пафос обличения фарисеев и перейти к скромному мытарю, с его прекрасной молитвой:

-Боже! будь милостив ко мне грешнику!

Об этом много написано, и я повторять не буду достоинств этого воздыхания. Мне кажется, что здесь можно проскочить мимо слов самого Евангелия, домыслив своими словами, что кающийся мытарь спасется, а надменный фарисей нет. Нет не так. Обратим внимание на то, что Господь не обещал мытарю спасения, а фарисею гибели. Все звучит гораздо сдержанней:

- Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится.

Всего лишь : БОЛЕЕ ОПРАВДАННЫМ. То есть оправдание обоих входит в планы Бога. Оправданием фарисея должно послужить воспоминание того, откуда взялись фарисеи – временные заместители пророков в деле вдохновенного и нравственного служения. А оправданием чувствительного мытаря должен стать Закон, совершенно забытый им, как забытым оказалось его избранничество и первородство. Первородство мытарь разменял на деньги. А фарисей разменял избранничество на шулерство с Богом. При этом оба оказались обеспеченными людьми.

Два эти человека, как два образца неисправного служения. Один – циничный сухой сердцем «клирик». Второй – обезумевший и жадный мирянин. Слова: возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится, относятся к обоим. Потому мытарь дерет деньги с народа, что ему наплевать на братьев.

Ему не трогает горе, которое он приносит в дома презираемых им людей. Они в его глазах насекомые. Сам же мытарь, потому так думает и так жестокосердечно поступает, что видит себя выше. Что ему слезы людей? Таковы не только мытари, а и уголовники, беззаконники и, вообще, все бессердечные люди имеющие власть унизить человека и взять с него деньги. Господь у мытаря выступает мстителем. Мытарь подозревеет в Отце Небесном мстителя. Увы. Это то, что мытарь в силу своего жестокосердия смог разглядеть в Небесном Отце. Сам не любит и не понимает Любовь. Плохо ему жить.

А фарисею в силу того, что он служит Богу, кажется, что благодаря ритуалу и обряду, он договорился с Ним. Что благодаря членству в фарисейском клане он выше других людей. Что его за исполнение верность обряду надо как-то особенно любить, хорошо содержать, сажать на почетные места в синедрионе и собраниях. Так иногда бывает с нашими священниками, которые почему-то привыкают к народной любви и принимают ее как должную честь своего звания. Принимают и требуют честь и службу своей персоне, в то время как Сам Первосвященник Христос, умывал ноги ученикам.

Утрата ощущения близости Бога видна и в молитве фарисея:

Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что’ приобретаю.

Интересно, зачем он говорит Богу о десятине? Он что глухой или слепой и слышит только тогда когда Ему говорят вслух? Разве Господь не видел его жертвы раньше? Какой странный Господь у фарисея. Наверное, он о Нем думает также как о себе. Бог как мега-фарисей, которому нужна плата за требы.

Кто-то из нас фарисей. Кто-то мытарь. А кто-то два в одном. Мы должны как истинные избранники быть счастливы, что Бог избрал нас в удел. Это, в самом деле, большая честь и радость. Это как Сцилла и Харибда. Если думать, что своей службой ты заслужил Царство Небесное, как фарисей, — это наглость перед Богом.

Если подозревать в любящем нас Отце Небесном прокурора или жестокого мстителя – это хула на Его любовь, на Духа Святого. В этом тонкость христианства. С одной стороны мы избранники и нам дана земля в обладание с тем, чтобы мы, как Адам хранили ее и возделывали. Нам также, по роду нашему, от Отца Небесного досталось наследство выше всякого имения – Царство Божие. Никогда нельзя забывать о том, что мы настоящие наследники и любимые дети великого и прекрасного Бога. И он, любя нас, уготовал каждому из нас особенную палату в Раю, а на земле Его рука всегда на нашем плече.

С другой стороны, право наследства мы получаем только тогда, когда входим в дело Божие на земле. Мы, христиане, Боговы тогда, когда вместе с ним несем свой маленький крест и тогда, когда способны войти в радость Господа своего. Фарисей забыл о трудах сердца. Мытарь – о любви Бога. Оба огорчили Любящее сердце.

В понимании того, что Бог любит нас, а мы любим Бога, а все люди братья и состоит дух верной молитвы, превышающая молитву фарисея и мытаря одновременно. И не только превышающий молитву, но и их жизнь. Мытарь бил себя в грудь и был расстроен. Фарисей со скукой рассеяно озирался по сторонам, не улавливая пустым сердцем Бога. А святой муж Симеон Метафраст сказал, за нас всех, лучше них обоих:

Себе призываяй и упокоеваяй, непришедый призвати праведныя, но грешныя на покаяние. И очисти мя от всякия скверны плоти и духа, и научи мя совершати святыню во страсе Твоем: яко да чистым сведением совести моея. Святынь Твоих часть приемля, соединюся Святому Телу Твоему и Крови, и имею Тебе во мне живуща и пребывающа, со Отцем и Святым Твоим Духом.

О том, осудил ли Господь фарисея и о том, почему «добро через силу» — измена Богу рассказывает  протоиерей Алексий Потокин. 

Два человека вошли в храм. Один подошел поближе к алтарю – это человек, который старался исполнять закон, и потому молился, постился, приносил десятину. В общем, хотел быть порядочным. Второй – обманщик, мытарь, ворующий у своих сограждан, причем мытари в то время часто работали на захватчиков, римлян – в их пользу собирали налоги. И этот мытарь не смеет ни приблизиться к алтарю, ни глаз поднять к небу, а только бьет себя в грудь и взывает: «Боже, милостив буди мне грешному».

Часто эту притчу понимают как противопоставление оправданного мытаря и осужденного фарисея, но в Евангелии написано иначе: «Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот» (Лк., 18, 14). То есть фарисей ушел менее оправданным, но не осужденным – Бог и его жизнь принял.

Очень похожа по смыслу на эту притчу притча о блудном сыне. Младший сын выпросил свою часть наследства еще при жизни отца, то есть для него отец уже умер. По сути он предал отца, потом промотал все наследство, вернулся и попросил прощения. И отец не просто простил, но устроил в честь блудного сына такой пир, какого никогда не видел сын старший – праведный, всегда чтивший отца, трудившийся в поте лица. И он не понимает, почему отец так щедр к блудному сыну, которого сам он не считает своим братом, говорит отцу «твой сын». И отец говорит: это твой брат, ты должен радоваться, что он был мертв и ожил.

Через разные притчи Бог хочет донести до нас простую мысль — проще бывает понять свое падение и раскаяться тому, кто пал низко: предал, украл, посягнул на чужую жизнь. А когда мы грешим по мелочам — молимся, да без удовольствия, постимся, да с притворством, подаем милостыню, да через «жалко», стоим на службе, а мыслями предаемся мечтам, — часто даже не замечаем, как далеки от совершенства, к которому призывает нас Господь.

Очень сложно понять, что наша внешняя праведность, доброта – тоже повод для покаяния. Потому что несовершенное добро, добро через силу – по сути измена Богу. Господь говорит: «Сыне, даждь Ми твое сердце» (Притч,, 23, 26). Важен не только поступок, но и то, с каким чувством мы его совершаем. Если с радостью, любовью к ближнему, забывая себя, это подлинное добро. Если же напоказ или по необходимости, но внутри смятение, раздражение, зависть, другие страсти, которым мы с трудом не даем выплеснуться наружу, добро наше ядовитое.

Нам благие поступки даются тяжело, через «не хочу» и «не могу», а мы этим несовершенным добром гордимся, перестаем видеть себя такими, какие есть на самом деле, забываем, что без Божьей милости мы бы и пальцем не пошевелили для добрых дел. По вере нашей мы можем получить прощение и спасение, но это не наша заслуга, это Бог делится с нами вечной жизнью, которая есть только у Него.

Когда Бог меня прощает и милует, сердце мое смягчается, я начинаю жалеть таких же, как я, блудников, жадин, сребролюбцев, бесчинников, но быстро забываю, каким был и что оживаю по Божьей милости. Спаситель милует нас от смерти – от эгоизма. Мы не можем забыть про себя, живет во имя свое, своим счастьем, не умеем быть счастливыми счастьем другого человека. А ведь так живет Бог и к этому же призывает нас.

И если я думаю, что оправдан, могу смело войти в храм, приступить к таинству, смело посмотреть на иконы, глубоко заблуждаюсь. Потому что на самом деле обращаясь к святому, я знаю, что ему изменю, подходя к таинству – что оно мне еще понадобится, потому что не хватает мне важной Божьей черты — верности, неизменности. И я благодарен Богу за то, что он будет меня прощать «до седмижды семидесяти раз» (Мф., 18, 22).

Притча о мытаре и фарисее – притча о человеке, который не забыл, что несмотря на свою мерзость, он может быть велик и именоваться сыном Божим. Кто такой мытарь? Тот же блудный сын Царя Небесного, и когда он понял, что он царский сын, в царском достоинстве, даже не стал перечислять свои грехи – все равно слов не хватило бы, чтобы все перечислить, — а только бил себя в грудь. Это означало: я не могу жить, каждое мое слово, каждый вздох – ложь, я несчастный человек, потому что не имею взаимности ни с кем, прости меня. И он принят Богом.

Встает вопрос: как жить дальше? По-старому не хочет, по-новому не умеет. И он начинает выполнять правила до тех пор, пока сердце не оживет. Когда сердце оживет, станет любящим, как у Христа, правила будут упразднены. Но пока я на земле, причастен не только Богу, но и смерти (я ношу в себе эту смертность), хочу до конца своих дней иметь возможность прийти в храм, зная, что недостоин туда войти, приступить к таинствам, зная, что недостоин их принять. Но я приступлю к ним с надеждой, что Господь меня простит и моя жизнь будет восстановлена здесь и потом.

Притча о мытаре и фарисее помогает человеку не отчаяться в своей грешности и падшести, но и предостерегает от возношения в своем малом доброделании. Пока человек несовершенен, он должен просить прощения и милости, потому что несовершенство и есть предательство. Петр отрекся от Христа, потому что доброта его была несовершенна, а он тогда этого не понимал. Когда он говорил с уверенностью, что не отречется от Учителя, оказался фарисеем – не видел своей немощи.

Если бы видел, сказал: да, Господи, отрекусь, прости Меня. А «сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит». Смысл молитвы мытаря, как и Иисусовой молитвы в том, что человек должен помнить: он живет не так, как Христос, хотя мог бы. И только память об этом дает нам надежду на милость Божью, открывающую дорогу в вечность.

 
 Сретение

Праздник, который мы сегодня соблюдаем, это одновременно праздник дивной встречи и первой разлуки. Дивной встречи, потому что в храм, в удел Божий Единородный Божий Сын, ставший Сыном Девы, приносится, чтобы быть поставленным перед лицом Живого, вечного Бога, Отца Его прежде, чем мир не стал.
 Встреча, также, между святыми душами и ожидаемым ими Спасителем. Долгую, сложную, благодатную жизнь прожили и Симеон и Анна; тому и другой было обещано, что они не умрут, раньше чем не увидят лицом к лицу Спасителя своего. И вот этот день настал, и лицом к лицу ожидавшие Его праведники встретили Бога, ставшего Человеком... Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыка, по глаголу Твоему с миром, – сказал Симеон, – ибо видели очи мои спасение Твое... Теперь он может отойти в вечность, теперь он может сойти в область усопших и принести туда первую весть, что он видел на земле Бога, пришедшего плотью.
 Одновременно этот праздник – первая жертвенная разлука Божией Матери с Ее Божественным Сыном. Всякий младенец мужского пола, разверзающий утробу, то есть перворожденный в семье, приносился Богу и делался собственностью Бога. Этот обычай, это правило началось еще в древности, когда Моисей вывел из Египта народ израильский. Тогда упорствующий фараон не хотел отпустить своих рабов; и ужас за ужасом постигали египетскую землю, чтобы опомнился человек под тяжелой, спасающей десницей Бога. И одной из самых страшных кар, которые были наложены на противящегося Богу фараона, была смерть всех перворожденных в земле египетской. Этой ценой было потрясено каменное сердце фараона, этой ценой получили свободу, в виду ожидаемого Христа, израильские дети.
 Но когда они достигли пустыни, то и до них дошел Божий глас: Ценой этого ужаса, ценой смерти детей, лишения матерей любимых своих младенцев были выведены вы из египетской земли, из страны плена и рабства; но как бы в воспоминание об этом, как бы в выкуп за этих детей и за этих матерей, перворожденный младенец мужского пола в каждой вашей семье должен быть принесен в Храм, и Бог над ним получает власть жизни и смерти. И вот, принося Своего Младенца в Храм, Божия Матерь приносила Его в жертву Богу. Первый раз, свободно, по закону Своего народа Она отдавала Богу Рожденное от Нее. Это жертвоприношение продолжалось потом в течение всей Ее жизни: Матерь Божия Его отдала раз и навсегда, и Бог и Отец эту жертву, единственную за всю историю мира, принял, и она стала кровавой Жертвой Голгофы.
 Мы сегодня читали и о другой встрече: как мытарь и фарисей пришли в храм, в тот храм, где Живой Бог ожидает Своих детей. Один пришел с гордыней, другой – с сокрушенным сердцем. Это – тоже встреча; но в этой встрече не жертва, а суд и спасение.
 Каждый из нас когда-то, в день своего воцерковления, был принесен в храм; каждый из нас был поставлен перед Богом, чтобы стать Его собственностью; но в Церкви Христовой нет мужеского и женского, нет различия, все – дети Божии, и поэтому все мы были принесены и отданы Богу, так же как Богомладенец Христос был принесен Своей Матерью.
 Каждая мать, которая здесь стоит, когда-то своего младенца принесла и отдала Богу, и приняла его вновь от иконы Спасителя или Божией Матери. Каждый из нас вновь и вновь встречает Бога всякий раз, как он приходит в храм; кто из нас мытарь, кто из нас фарисей? Кто уйдет оправданным, а кто уйдет со своей тленной праведностью, которая не войдет в Царство Божие? Симеон и Анна ждали и узрели Христа; мытарь ждал себе только суда – и получил милость; фарисей думал, что он праведен, – и оказался ни с чем...
 Вот с чем мы теперь начинаем это восхождение подготовительных недель к Великому Посту. Задумаемся, каждый из нас, о том, что значит, что он или она когда-то были принесены в храм, отданы Богу любовью материнской; отданы на хранение Тому, Который есть Хранитель младенцев, отданы Тому, Кто есть Господь и Жизнь. Подумаем о том, способны ли мы встретить Христа, как встретили Его Симеон и Анна; подумаем о том, кто мы – фарисей или спасенный мытарь. Аминь.