АНАСТАСИЯ ЦВЕТАЕВА. Маленький лорд Фаунтлерой.ч1

  

МАЛЕНЬКИЙ ЛОРД ФАУНТЛЕРОЙ

АНАСТАСИЯ ЦВЕТАЕВА

...Так назвала она себя в одном из своих стихотворений. Так называл ее человек, ставший самой сильной любовью ее жизни.
     Она, дожившая почти до ста лет, была старейшей писательницей России, последним лучом Серебряного века. Большая часть написанных ею произведений погибла при ее неоднократных арестах.
     Ее, дочь профессора Ивана Владимировича Цветаева, основавшего и подарившего Москве знаменитый Румянцевский музей (ныне Государственный музей изобразительных искусств имени Пушкина), внучку почетного гражданина Москвы, много сделавшего для ее процветания, Александра Даниловича Мейна, в 1937 отправили в сталинские лагеря, а потом в бессрочную ссылку в Сибирь.
     Она, всю жизнь бывшая в тени своей сестры Марины, отнюдь не стала ее тенью. Не стоит их сравнивать - при всей их «сиамской близнецовости», при всем уникальном звучании в унисон их голосов и душ (Марина говорила о сестре: «моя неразлучная»), они отличались друг от друга. Иногда довольно сильно. Просто у них были разные пути. «Марина - гений, а я только талантливый человек, каких много», - не раз повторяла она. В ее личности таились свои бездны. Ее путь, сложный и многотрудный, - восхождение и торжество духа над, казалось бы, непреодолимыми обстоятельствами. Если суть Марины - гениальность, ее сутью было не менее высокое, а в человеческом смысле, может быть, и более важное  понятие - совесть...    

Анастасия (слева) и Марина Цветаевы.
Anastasia Tsvetaeva, Marina Tsvetaeva. Москва, 1911г.

-- Понимаете, Никодим, – взволнованно рассказывала Марина своему другу, Никодиму Плуцер-Сарна, зашедшего к ней в гости в Борисоглебский переулок, – Ася не может решить, кого она любит больше: Миронова или Маврикия Александровича. Обоих! Их любовь с Колей длится уже несколько лет. Асина мука с Борисом, смерть Бобылева – она не могла бросить Бориса после гибели его друга, и она рассталась с Мироновым. А потом – война и встреча с Маврикием Александровичем. Но ведь она ни минуты не забывает, что Коля на фронте, что каждый его день – Вы понимаете? И тут нельзя помочь! – И она ни в чем не виновата!
Договорив, Марина потянулась за папиросой. Щеки ее пылали. Звякнули серебряные браслеты на ее тонких запястьях, чиркнула спичка. Марина вдохнула горький дым. В комнате воцарилась тишина.

Что мог сказать в ответ на это откровение Никодим, сдержанный и немногословный от природы, бывший к тому же другом одного из действующих лиц разворачивающейся на его глазах любовной драмы – он-то и познакомил Асю с Маврикием? Никодим молча курил – от его папиросы пахло сигарой («смуглой сигары запах»), вид у него был задумчивый, – расхаживая по комнате от письменного стола Марины к шкафу и обратно и поглядывая на Асю с Мироновым, сияющих и смущенных, сидевших рядом на диване под чучелами лис и, казалось, не видевших никого вокруг. Они как будто провалились в воспоминания и не могли произнести ни слова…

Анастасия (слева) и Марина Цветаевы. Ялта, 1905.

Ася – маленькая, хрупкая, с таким же, как у Марины, нежным румянцем, словно просвечивающим лепестками роз через тонкую золотистую кожу ее лица с мягкими чертами и такая же близорукая. Светло-русая головка, вьющиеся локоны струятся вдоль шеи, прическа – как у пажа. Однажды они с Мариной нарядились пажами на какой-то костюмированный бал и произвели совершенный фурор! В ярко-синих бархатных беретах со страусовыми перьями, подчеркивающих золото кудрявых волос, в темно-малиновых пелеринах и туфлях с пряжками, подтянутые, с тонкими талиями, с красивыми очертаниями узких бедер и стройных ног. На боку – блестящие шпаги.  

 Рядом – Сережа Эфрон, муж Марины, в костюме принца. Они танцевали вальс. В движениях сестер – почти мальчишеская отвага и в то же время грация и благородство. Как у настоящих пажей при королевских особах. Или как у маленьких лордов.

Николай Миронов – полная противоположность солнечной Асе. Цыганская масть. Его бабушку по отцу, цыганку, певицу, выкрал его дед — цыгане тогда жили в Грузинах — и женился на ней. А с материнской стороны у Миронова была и немецкая кровь. Смуглый, с густой черной шевелюрой. Длинные черные брови вразлет – как распахнутые ласточкины крылья. Прямой большой нос и маленький рот, одновременно добрый и твердо сомкнутый. Узкое лицо, темные глубокие глаза, светившиеся мрачной и восхищенной нежностью. Ася видела в нем сразу и Рогожина, и Мышкина... 
      Он появился здесь минуту назад, проездом с фронта, оставив длинную шинель в прихожей и принеся с собой едва уловимый запах вокзальной угольной гари. Офицерский мундир подчеркивал его неотразимую мужественную красоту. Как раз к концу Марининой тирады вошла горничная Соня и неожиданно произнесла: «Барыня, Вас и Анастасию Ивановну спрашивает офицер Миронов»...
Да и вообще - разве можно здесь что-нибудь посоветовать? Разве можно что-нибудь понять в любви? Как все удивительно, как все перепутано, как непостижимо...  

Анастасия Цветаева (слева), Николай Миронов, Марина Цветаева. 1912.
Николай Миронов - безумная и неугасимая любовь Анастасии Цветаевой
Anastasia Tsvetaeva, Nikolay Mironov, Marina Tsvetaeva, 1912г.

 Шел 1915 год. Немцы наступали по всем фронтам. Асе исполнилось двадцать лет. У нее был прелестный сын Андрюша от первого брака с Борисом Трухачевым, и она снова была беременна – ждала ребенка от Маврикия Александровича, своего гражданского второго мужа. В один из дней, проведенных в Маринином доме, Коля останется с Асей…Она познакомит его с мужем, они даже будут мечтать о жизни втроем после войны…
«Я никогда не хотела показать себя лучше, – лукавить, – вспоминала она о том времени, – замысел дневника моего – писать одну за другой все мои правды, смену силы и слабостей, все достоинства и недостоинства, всю дисгармонию ума, сердца, все как оно есть. Этому замыслу, ему одному я служу. Мне нет причин уклоняться от истины, ходить на ходулях: я ни перед кем не играю, я свободна, я не боюсь осуждения, я подставляю ему, как ветру, лицо. Я страстно хочу записать все, целую жизнь человека, сохранить все волны, бросавшие его челн, ничего не упустить в вечность. Страстное коллекционерство – глотание всего, что течет из вокруг – в душу, отзыванье Эоловой арфой на движение каждой воздушной струи, служение постоянной смене счастья и горя, смене сердец человеческих, их сравнению и упоению общения с ними, раз во всей вечности встреченной – так, именно так это во мне звучало, во весь рост исконной патетики жизни неповторимой, единственной. Перед этим мещанское осуждение окружающих с их убогой «моралью» мне казалось просто нулем. И перед этим нулем – лукавить, что-то таить, накладывать на себя – грим?»…

Ася была младшей дочерью Ивана Владимировича Цветаева и Марии Александровны Мейн. Кроме нее, в семье Цветаевых было еще трое детей – Валерия и Андрей, дети Ивана Владимировича от первого брака с Варварой Дмитриевной Иловайской, умершей вскоре после рождения сына, и Марина. Ася родилась крошечной – как писал Иван Владимирович своему другу, «сравнительно с Мариной она представляется какой-то половинкой», – и часто болела. Асино детство прошло в Москве, в родительском доме в Трехпрудном переулке, летом – на даче в Тарусе, а потом – в Италии, Германии, Швейцарии. Марии Александровне необходимо было сменить климат и лечиться у европейских врачей: у нее обнаружили туберкулез.
Ссоры и драки с Мариной, при этом у каждой был свой стиль – Марина кусалась, а Ася царапалась, отчаянное соперничество, ревность, борьба за любовь и внимание матери прекратились, когда Марии Александровны не стало. Жарким июльским днем 1906 года молодая женщина скончалась в Тарусе. Перед смертью она сокрушалась о том, что не увидит, какими станут ее дочери… Асе было двенадцать лет. Ивана Владимировича, лишившегося жены, хватил удар, надолго приковавший его к больничной койке. Оправившись, он вновь с головой окунулся в свои бесчисленные дела. А для Аси наступило время тоскующего сиротства, душевной растерянности и глубокого внутреннего одиночества…
«…Разве на катке Бывают роковые встречи?» – спрашивала в стихах Марина. Оказалось – бывают. Самые что ни на есть роковые.
Ясным зимним днем на катке на Патриарших прудах гимназистка шестого класса Ася Цветаева встретила его – невероятно красивого, с пронзительным взглядом синих глаз, в легком пиджачке и золотой собольей шапке, надетой немного набок, из-под которой выбивались пышные, длинные, как у Листа, белокурые волосы. В нем было что-то необыкновенное, романтическое, никогда не виденное, пленительное, нужное...
Он появился внезапно, стремительно, кому-то что-то рассказывая на ходу и прерывисто дыша как на бегу, подхватил Асину подругу, прокатился с ней несколько кругов и вновь предстал перед Асей. Девушка вмиг почувствовала, что это она должна летать с ним, а никакая не ее подруга. И что выражение «безумно влюбиться», почерпнутое из литературы, теперь относится непосредственно к ней.
– Ася Цветаева! – быстро протянула она ему свою ладошку.
– Борис Трухачев! – представился он, сильно грассируя. В его грассировании было что-то старомодное, что-то от русской знати из «Войны и мира», а в манере забавно проглатывать букву «л» – что-то детское, непосредственное, милое.
«Музыка гремела, летел снежок, синее небо вечера медленно и плавно кружилось над нами, и казалось, что кружится голова…», – потом вспоминала Ася.
Они неслись и неслись по кругу на норвежских коньках под звуки вальса – играл военный оркестр, – взявшись крест накрест за руки, пока окончательно не стемнело, и не зажглись фонари. Борис сказал при знакомстве, что ему двадцать семь лет. Совсем взрослый! Приврал, конечно, для солидности. На самом деле он был старше Аси всего на два года и слонялся без дела, исключенный из гимназии.
Кататься на коньках Анастасия Ивановна любила всю жизнь, до самой старости. В восемьдесят лет нарезала на том же катке на Патриарших по семнадцать кругов. Маленькая, худенькая, в рейтузах и спортивной шапочке с мысиком, Анастасия Ивановна была похожа на школьницу. Боялась, что мальчишки забросают ее снежками. За ней действительно гонялись мальчишки, но обогнав и увидев морщинистое лицо «Бабы-Яги», в ужасе бросались врассыпную.
Иван Владимирович сразу невзлюбил жениха младшей дочери. Если Сережа Эфрон вызывал у него доверие, то Борис – никакого. Ничегонеделанья профессор не одобрял. Учиться надо, получать образование, двигаться вперед! Борису приходилось пробираться в комнату Аси незаметно, в просторном одеянии, чтобы было похоже на женскую фигуру. Они встречались каждый день, пользуясь частыми командировками отца.
До этого у Аси были «совместные» с Мариной влюбленности – сначала в поэта-символиста Льва Кобылинского, писавшего под псевдонимом Эллис, потом в филолога и переводчика Владимира Нилендера, которого сестры прозвали Чародеем. Но это все было детское, ненастоящее, мимолетное…

Марина Цветаева и Сергей Эфрон. Коктебель, 1911
Sergey Efron Marina Tsvetaeva.

Летом Ася уехала в Коктебель, в дом поэта Максимилиана Волошина, где уже состоялась другая роковая встреча – Марины Цветаевой и Сергея Эфрона. Вскоре за Асей примчался истосковавшийся Борис. Влюбленные пары не задержались у Волошина надолго и разъехались: Марина и Сергей – в Уфимские степи, где Сергей должен был пить кумыс, чтобы лечиться от туберкулеза, а Ася и Борис – в Феодосию и через Москву на финский курорт Эсбо. Потом по примеру старшей сестры в декабре 1911 года Ася уехала со своим женихом в заграничное путешествие. Тайное, разумеется. В разных поездах, чтобы родители ни о чем не догадались. Под предлогом лечения. На самом деле Ася была беременна.
Варшава, Женева, Монако, Монте-Карло, Ницца… Чудесные европейские места. Наслаждение свободой, молодостью, любовью…
Вдалеке от осуждавших их взрослых, делавших все, чтобы не дать Асе и Борису соединиться. А, может, им было виднее? Они не думали о том, что ждет их впереди. Юные, праздные, беззаботные…
Борис сидел напротив Аси за столиком кафе. Им подавали тартинки с черной икрой. Борис курил сигару, что придавало ему элегантный вид. Его синие глаза ослепительно блестели. В них – щемящий душу холод, полное его одиночество. В Борисе было что-то лермонтовское. Словно он предчувствовал свою раннюю гибель. И, возможно, поэтому они с Асей никогда не говорили о будущем.
«Я помню себя в элегантном пальто с огромным воротником из «пана» – шелковистого бархата, спадавшим на плечи и грудь мягкими складками; в большой, с черными маргаритками, шляпе – и зонтик помню в руке…
Я помню широкой волной на все дни разостлавшегося настроения – безделья; ласковое безразличие к тому, день ли сейчас или вечер. Запах сигар, запах фиалок. Запах воды. Бесцельность денег в щегольских портмоне, наши чуть скучающие фигуры у витрин…
Взглянув на нас, кто бы сказал, что мы муж и жена! Как безнадежна чувствовалась жизнь впереди – полное отсутствие будущего. И как мудры были мы в 17 и 19 лет, иностранцы и путешественники, – что не глядели вперед.
И ведь мы вправду ничего не хотели!» – писала через много лет Ася в своем автобиографическом романе «AMOR».
Здесь же, за границей, начались разногласия влюбленных. Каждый из них обладал сильным и сложным характером, никто не хотел ни в чем уступать другому. В Асе проявлялись властные черты, она была чересчур требовательна, а Борис не умел или не мог приспосабливаться – ни к людям, ни к обстоятельствам.
Поводом для первой размолвки послужил рассказ Бориса о своем старшем брате, залепившем пощечину экзаменатору за то, что поставил не ту оценку. «Какой же грубый человек Ваш брат!» – возмутилась Ася. В ответ Борис сказал, что он уезжает назад в Россию. Ася не стала его удерживать. Из гордости. Но проводила в поезде до русской границы, так как Борис плохо знал иностранные языки. Он вернулся в Москву, а Ася одна поехала в Италию и потом в Париж, чтобы встретиться с Мариной и Сережей, находившимся после венчания в свадебном путешествии.
Борис прислал Асе телеграмму с просьбой вернуться, чтобы обвенчаться: как порядочный человек – а это чувство в нем было сильно, – он не мог допустить, чтобы его ребенок родился вне брака. А потом можно и разойтись, добавлял он. Странные, непонятные отношения! Еще свадьбу не сыграли, а уже думают о том, как расстанутся…